Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова

Павел Иванович долго не открывал, но Максим был настойчив, он звал, кричал, стучал в окна, пока Павел Иванович не смилостивился и не вышел на крыльцо.

– Ну, знаете ли, это совершеннейшее безобразие, вы что же, решили мне окна выбить? – усиленно хмурясь и не глядя на Максима, сурово и холодно осведомился Павел Иванович.

– Павел Иванович, я дурак. Неблагодарный остолоп, заигравшийся в детектива. Вы мне жизнь спасли, нянчились со мной, учили меня. Продвигали, помогали, и все это бескорыстно, от чистого сердца, а я просто обнаглевший неблагодарный сопляк, – не стеснялся в выражениях Максим. За четыре дня лежания на койке у него было достаточно времени все обдумать и составить речь, достойную его безобразного поведения. – Я не удивлюсь и не обижусь, если вы вообще мне больше руки не подадите и знать меня не пожелаете. Я это вполне заслужил. Я просто хочу, чтобы вы знали, как сильно я раскаиваюсь. И если бы не мама, я бы к вам еще три дня назад приполз, да она не выпускала. Простите меня.

Максим был так искренен и так убедителен в своем самобичевании, что сердце композитора дрогнуло.

– Ладно уж, заходите, – приоткрыл пошире дверь Павел Иванович. – В комнату ступайте, всю прихожую выстудили.

В комнате, за круглым старым столом, покрытым коричневой с узорами толстой скатертью с кистями, они долго молчали, не глядя друг на друга, пока не заговорил старый композитор.

– Я, знаете ли, очень много думал о вашем рассказе, – проговорил он, постукивая пальцами по столешнице. – Все это, конечно, ужасно. Такая трагедия. Особенно для Ларисы Валентиновны, что же тут удивляться, что бедняжка так изменилась, хорошо хоть, рассудком не тронулась. Но вот что я подумал… Гм-гм, – неловко прокашлялся Павел Иванович. – Ведь если здраво рассудить, то охотник за камертоном и отравитель Гудковского, скорее всего, одно и то же лицо. И, уж как мне кажется, это точно не могут быть Щеголевы-младшие. И Лиза, и Илья могли беспрепятственно забрать камертон у матери, какой смысл его красть, они его законные владельцы. Ну да. А если предположить, что они не охотились за камертоном, но отравили отчима, то становится непонятной нынешняя охота за камертоном. Логичнее предположить, что эти события связаны.

– Совершенно с вами согласен, – поспешил поддакнуть Максим, на что Павел Иванович только крякнул неопределенно.

– Так вот. Опять-таки, думаю, что этот человек должен был каким-то образом узнать, что камертон попал к вам. Значит, он должен быть где-то рядом.

– Точно, – не удержался Максим. На этот раз его замечание было принято более благосклонно.

– Значит, этот человек должен был знать Гудковского, причем хорошо, и теперь быть в курсе ваших дел. Проще говоря, кому вы говорили о камертоне, кроме меня?

Вот она, загвоздка. Максим никому о нем не говорил, но камертон – не та вещь, которую утаишь. Неожиданный всплеск его таланта сам все поведал таинственному отравителю. Только вот как это объяснить Павлу Ивановичу.

– Ну так что же?

– Пытаюсь сообразить. Рассказывать я вроде бы никому не рассказывал, а вот видеть его у меня могли.

– Кто?

– Ну, тот, кто бывал у меня дома или, скажем, случайно проходя мимо, заглянул в окно, – уклончиво ответил Максим. – А как-то раз или два я брал его с собой, как талисман, когда мы с вами ездили в город. Возможно, я как-то неосознанно вынимал его из кармана, его могли видеть у меня в руках.

– Это усложняет задачу, – сделал очевидный вывод Павел Иванович.

Еще как, согласился с ним Максим.

– Дело осложняется тем, что Гудковский был известной фигурой в музыкальном мире Ленинграда. Да и вы успели достаточно примелькаться в нашем кругу. Вычислить преступника будет совсем непросто.

– Да. Вот если бы речь шла только о жителях нашего поселка… – мечтательно протянул Максим.

– Да… А вы знаете, и в нашем поселке имеются подходящие люди. Вот, например, был у Анатолия Михайловича, я о Гудковском сейчас говорю, знакомый администратор. Некто Горелик Марк Абрамович. Очень известный в нашей среде был человек, организовывал различные концерты, ну знаете, такие, после которых денежку в конверте выдавали. Самое прибыльное для артиста дело. И они с Гудковским были близкие приятели, чуть ли не лучшие друзья, – оживился Павел Иванович. – Так вот, его вдова сейчас неподалеку дачу снимает, через две улицы от нас. Вероника Вольфовна. Тоже, знаете, весьма оборотистая дама была, – с усмешкой пояснил композитор. – Лет пятнадцать назад была большим человеком. Заведовала универсамом на Московском проспекте, сейчас, разумеется, на пенсии. На пенсии замечу, не в тюрьме.

– А что же у нее своей дачи нет? – удивился Максим, не страдавший излишней наивностью и прекрасно понимавший, что при подобной должности человек мог себе не одну дачу построить.

– Вот-вот. На самом деле с дачей очень все непонятно. Ее года два назад у прежних хозяев кто-то купил, но сам жить не стал. А потом появилась Вероника Вольфовна. И всем и каждому стала рассказывать, что дачу снимает у одного знакомого, он дом купил, а сам в заграничную командировку уехал, вот и пустил ее пожить за сущие копейки. Думаю, все врет. Очень уж хитрая дамочка. Может, конечно, оформила на кого-то из родственников, но, по сути, думаю, дом ее.

– А что это за дом, может, я знаю?

– Да наверное, видели. Направо от нас, через две улицы. На горушке стоит среди сосен, двухэтажный, коричневый, и на веранде такие приметные витражи, очень красиво.

– Это же дом Аллиной тети! Тети Веры, – сообразил Максим.

– Кого, простите?

– Аллы. Мы с ней познакомились незадолго до Нового года, на платформе. Она как раз приехала тетю навестить.

– Так вот из-за кого вы ушли в «творческую командировку»? – усмехнулся Павел Иванович.

– Не совсем, мы с ней и виделись-то всего раза два. Но, насколько я знаю, в ее семье нет музыкантов.

– А при чем тут музыканты?

– Ну, я думал, что камертон может заинтересовать только причастных к музыке людей, – пожал плечами Максим.

– Потому что принадлежал Чайковскому? Дорогой мой, такой кусок обработанного золота, да еще и антикварного, может заинтересовать любого. Правда, представить себе, что Вероника Вольфовна или кто-то из ее родственников пошел на кражу со взломом, верится с трудом. А вот насчет музыкантов вы ошибаетесь. Ее младший сын скрипач, играет в оркестре, звезд с неба не хватает, но и неудачником его не назовешь.

– А я и не знал, что у нее есть сын. Алла говорила, что ее послали к тете, потому что никто из старших членов семейства не мог приехать, но относительно дяди-скрипача ничего не говорила. Тогда получается, что Вероника эта Вольфовна не столько ей тетя, сколько двоюродная бабушка.

– Наверное. Не могу сказать. А в доме у них вы бывали?

– Однажды, чай пили в гостиной. Очень красивая комната. У нас в городской квартире скромнее обстановка. Но Аллина тетя Вера сказала, что перевезла на дачу всю обстановку, привыкла в знакомым вещам, к тому же она теперь за городом круглый год проживает.

– Сомневаюсь. А впрочем, не наше дело. Но я не верю, что дама столь преклонных лет стала бы нападать на вашу Олю. Да и чужое добро ей не надо, свое девать некуда, – отмахнулся от этой версии Павел Иванович, а вот Максим задумался.

– Давайте