Великая судьба - Сономын Удвал

— Во что же я тебя одену, денег-то у меня совсем нет, — говорил лама. Если верующие приносили ему несколько ланов серебра, он тут же прятал их в сундук, а ключ вешал себе на шею. Всю зпму Гава ел только баранину, а из костей варил бульон.

— Пойди-ка к старухе, что живет там, в палатке, — сказал он однажды Гунчинхорло, — они сегодня какую-то скотину зарезали. Помоги им почистить кишки, а я здесь займусь врачеванием.

Гунчинхорло помогла старухе очистить кишки и получила за это кусок мяса, поставила его варить и, не дожидаясь, пока мясо сварится, взяла корзину и ушла собирать аргал. Когда же она вернулась, оказалось, что Гава съел половину мяса, а другую половину оставил себе на завтра, ей же не досталось ни кусочка. Так уже бывало не раз: Гунчинхорло ложилась спать голодной.

Однажды ночью Гава пришел к ней, улегся рядом и пробормотал:

— Ступай, закрой тоно, вон месяц смотрит на нас.

— А что мне месяц! Пусть смотрит. Если тебе надо, так сам закрой.

— Греховодница! — с досадой сказал лама и пошел закрывать тоно. Когда он вернулся и, поправив лампаду, хотел снова лечь с нею рядом, Гунчинхорло сказала:

— Великий ты грешник, хоть и лама.

— Это ты во всем виновата! — огрызнулся Гава.

Горькие мысли одолевали Гунчинхорло: «Ну, вернусь я домой. Что меня там ждет? Если отец еще жив, то наша встреча убьет его. И все же я уйду!»

Днем, если в юрте никого не была, лама без конца гонял Гунчинхорло:

— Ну-ка, подай ножницы! Пойди принеси аргал!

Когда же кто-нибудь приходил, лама сразу неузнаваемо менялся.

— Как вы себя сегодня чувствуете, Гунчинхорло? — спрашивал он елейным голоском.

Однажды она не вытерпела и заявила:

— Я поеду домой!

— Сначала заплати за еду.

— А чем я заплачу? Что с меня взять-то?

— Тебя самое и возьму.

— Не хватит ли? Я жду ребенка, — солгала она.

— Ах, грех-то какой! Тебе надо уйти отсюда, прежде чем ребенок родится... Ведь если узнают в монастыре, не сносить мне головы! — Гава совсем растерялся.

Гунчинхорло продолжала собирать аргал и дрова, готовила еду. Она старалась хорошо есть, чтобы набраться сил. Однажды утром она села на своего тощего верблюда и, сказав, что едет собирать аргал, поехала на восток — в сторону родного кочевья.

Шел 1918 год. Максаржав с друзьями обсуждали последние новости: в России идет война, народ взял власть в свои руки.

— Если в России началась война, это очень плохо для нас, — сказал Далха. — Китайцы воспользуются моментом и снова перейдут границу. Опять муки и разорение бедным людям! Да вздохнем ли мы когда-нибудь спокойно?

— Ив министерствах у нас никакого порядка, — подхватил Ядам. — Все дела запущены. Чиновники целыми днями бездельничают. Если так будет продолжаться, с нами любой может расправиться.

— Сколько лет воевали, сколько крови пролили, людей потеряли, а теперь, пожалуй, можем потерять и все завоеванное.

— И снова будут нас называть «глупые монголы», «темные монголы».

— Знаете пословицу: «Каков хозяин, таков и дом», — сказал Далха. — Вот так же и с государством.

Цэвэгмид, которая до этой минуты молча шила что-то, сидя в сторонке, вступила в разговор:

— Что правда, то правда: по хозяину и дому честь.

— Вот-вот, это про наш дом как раз сказано. Я вот, например, такой хозяин, что не знаю, сколько у нас скота, сколько добра, у нас в доме глава и управляющий — Цэвэгмид, — сказал Максаржав, и все рассмеялись.

— Ну, не богатство и не умение наживать добро приносят славу. Слава добывается на войне, Ма-гун! — сказала Цэвэгмид.

А Того поправил ее:

— Ма-ван.

— Белого царя свергли с престола. Кто же теперь правит у русских? — спросил Ядамсурэн.

Максаржав, помолчав с минуту, перевернул страницу книги и ответил:

— Наверное, народ. Если весь народ будет заодно, и царь не сможет с ним справиться.

— Боже мой! Грех даже говорить об этом! — воскликнула Цэвэгмид.

— Все мы грешники от рождения: например, убиваем животных и едим их, — сказал Дорж. — Послушайте, я был в Хужирбулане, там такое происходит, ничего понять невозможно... Русские инструкторы увольняют наших опытных командиров. Они и Сухэ-Батора уволили.

— Я слышал, он собирается идти работать в типографию, там вроде требуются наборщики, — сказал Далха.

— Некоторые наши министры готовы идти на переговоры с Китаем, который хочет ввести войска для защиты нашего государства от Красной России, — объявил Максаржав.

— Опять позволить китайцам сесть нам на голову?

— Что же делать? Неужели мы сами не сможем защититься от Красной России?

— Говорят, эти красные русские — бандиты, каких свет не видывал!

— Как бы то ни было, в смутное время мы должны держаться вместе, выступать заодно, — сказал Максаржав.

— Ну-ка, хозяйка, прежде чем я погибну от рук китайцев, угостила бы ты меня архи, — сказал Далха.

— Нет уж, хватит, и так достаточно выпили, нужно и меру знать, — запротестовала Цэвэгмид, но все же поставила на стол два графинчика.

— Говорят, араты из хошуна Ажитай-бээса отказались платить налоги, — сказал Дорж. — И Очир-бээс якобы направлен туда для разбирательства.

— Значит, Очир-бээс пожалует в Хурэ? — усмехнулся Того. — Хотелось бы мне осведомиться о его здоровье!

— Как приедет он в Хурэ, ищи его там, где самые богатые лавки, — отозвался Ядам.

— Бого, дорогой, стоит ли ворошить прошлое? — попытался успокоить друга Максаржав.

— Нет, мы непременно должны встретиться, — упрямо твердил Того.

В разговор вступил Дорж:

— Говорят, Того собирается жениться?

— Конечно, готовьте подарки! От Доржа — шелк на дэли и соболью шапку, от Ядамсурэна — шелковый пояс и кровать с узорчатыми занавесками да еще подпругу с золотыми украшениями, — стал перечислять Того.

— Ну уж нет, слишком богатым станешь! Дам тебе старенький хадак да одну пиалу, и хватит с тебя, — сказал Дорж.

— Постой, а я-то что подарю? — задумался Ядам.

— Ну, пошутили, и довольно. Ничего мне не надо. Никакой свадьбы не будет. Поберегите свои хадаки, может, потом еще пригодятся, — сказал Того.

— После смерти человеку ничего не потребуется, — возразил Ядам.

— Что это вы вдруг о смерти заговорили? Дурная примета! — вмешалась Цэвэгмид.

Максаржаву еще дважды пришлось отправляться в поход, а когда он вернулся из последнего, правительство разделило хошун Очир-бээса. Максаржаву вручили хошунную печать, и он, согласно обычаю, преподнес в ответ девять белых предметов. Однако должность управляющего хошуном но доставляла ему радости. «Я от рождения бедный арат и не умею управлять аратами, мне скорее пристало командовать цириками. И подати я не люблю собирать. Лучше было бы на это место назначить другого человека...»

В управление хошуна Намнан-ула прибыли из аймака чиновники для раздела хошуна и сверки списков населения, они остановились в большой юрте управления. Узнав об этом, Очир-бээс пришел в ярость. «Поступайте, как знаете», — сказал он и ушел.

Люди, приехавшие по разным делам в управление, заволновались: «Бээс гневается! Как бы это нам не вышло боком». Среди тех, кто расположился у коновязи, был и Балчин.

— А ты, Балчин, по какому делу приехал?

— Слышал я, что бээс жестоко наказал одного человека, который так же, как я, запутался в долгах. Вот я и пригнал свою несчастную скотину.

Из канцелярии вышел чиновник и подошел к сидящим.

— Разъезжайтесь по домам, вопрос о том, кто будет управлять вашим хошуном, пока не решен.

Очир-бээс, который заявил аймачным чиповникам: «Поступайте, как знаете!» — на самом деле вовсе не собирался отдавать Максаржаву половину хошуна. Он решил ни за что не идти на уступки.

Когда Максаржав услышал, что Очир-бээс возражает против раздела, он решил повременить с приемом хошуна и остался при дворе богдо. Теперь он постоянно присутствовал на приемах и слышал все новости, первым узнавал обо всем, что происходит в стране и за рубежом: китайские деньги вошли в силу, китайцы основали банк... машины у них теперь ходят до самого Пекина... на монголо-китайской границе уменьшена численность войск, цириков распустили по домам, а китайская армия вплотную подошла к границе...

«Неужели напрасно я сражался, не щадя своей жизни? Ведь большинство наших нойонов настолько боятся красных русских смутьянов, что готовы снова отдать страну во власть китайцев», — думал Максаржав.

А министерские чиновники недоумевали:

— Странный, непонятный человек этот Максаржав. Говорят, он ученый, много книг прочел. Но почему он такой нелюдим?

— Он женат?

— А как же! У него и дети есть.

— Говорят, на надоме он не раз выступал в состязаниях по борьбе. И поет хорошо.

— А может, все это выдумки?