Великая судьба - Сономын Удвал

Во время последнего похода Максаржава умер Га-гун. Запечатанное сургучом завещание, которое он оставил, было адресовано Хатан-Батору Максаржаву. Га-гун завещал своему ученику хранить историю семи поколений. И хотя все имущество и скот, согласно традиции, должен был унаследовать его сын, управлять всем велено было Максаржаву. Нойон просил его в своем завещании помогать его жене до конца ее дней. Дом, загоны для скота и позолоченное огниво нойона должны были перейти к Максаржаву в том случае, если он получит титул вана. Сутры[Сутра — сборник молитв и поучений.] и другие книги Га-гун велел отдать ему же. Одну треть наличных денег нойон просил передать настоятелю-гэгэну — «для потомков», другую треть — на благотворительные дела и оставшуюся часть — жене.

Максаржав искренне горевал, потеряв учителя и друга, который вырастил его, выучил грамоте и всегда был ему опорой. В трудную минуту он обычно обращался за советом к Га-гуну, и тот никогда не отказывал ему в помощи. Бывали случаи, когда Максаржав не соглашался с Га-гуном, а иной раз и спорил с ним. Но даже споры эти оказывались полезными: они рождали новые мысли. Получив письмо, в котором его извещали о смерти Га-гуна, Максаржав собрался в дорогу. Надо было привести в порядок дела нойона и помочь его жене и детям перебраться в Хурэ. Но не суждено ему было побывать в родных местах.

Ранним весенним утром седьмого года правления «многими возведенного» в Хурэ зазвучали трубы и флейты Гандана, клубами поднялась пыль на улицах, зазвенели колокольчики водовозов и послышались удары кнута. Горожане теперь все, кроме лам, ходили с оружием, так что никого не удивляли звуки выстрелов в городе, на которые громким лаем отзывались собаки.

Максаржав, сидя на крыльце своего дома, читал книгу, когда появился курьер из военного министерства.

— Жанжин, вас просил приехать министр!

— Бого, я поехал, меня вызывают в министерство.

— А что случилось?

— Откуда я знаю, — буркнул Максаржав, одеваясь.

Того вывел копя из сарая, оседлал его и подвел Максаржаву. «Не будь его, — думал он, глядя вслед Хатан-Батору, — кому бы я был нужен? У всех есть жены, дети, друзья, только я один как перст, видно, не создан я для семьи. Ну, а если я приведу в дом женщину, что тогда? Я же знаю, что наш Ма-гун не жалует женский пол. Нет, не суждено мне найти подругу. И Гунчинхорло я, видно, потерял навсегда. А как бы хорошо нам обоим было, если бы мы встретились...»

Вернулся Максаржав. Того, едва взглянув на него, сразу понял: что-то произошло. «Спросить? Нет, не стоит, захочет — сам расскажет». Пришли Далха, Дорж, Ядамсурэн и Далай.

— Русского царя попросили с трона, — объявил Максаржав.

— Как это?

— А вот так: свергли царя с престола, да и все тут.

— Вот так новость! Кто же это сделал? Какие-нибудь бандиты?

— Нет, рабочие и крестьяне. Я был в министерстве, там паника...

— Зачем же вас звали, жанжин? — спросил Того.

— Сказали, что надо быть в любую минуту готовым к мобилизации армии. Сначала свергли маньчжурского императора, теперь вот русского царя...

— А нам какое дело до того, что творится в России?

— Да нет, нам это не безразлично. — И Максаржав снова взялся за книгу. Друзья ушли в юрту, где им приготовили поесть.

Вскоре все снова собрались в доме Максаржава.

— В России, говорят, нарастают беспорядки, — сказал Далха.

— А я про русских вот что слышал: очень хвалят русских инструкторов, что работают у нас в Хужирбулане. Таких солдат и командиров воспитали, что самым лучшим нашим цирикам не уступят. Кладут, говорят, на деревянного коня десять шапок и прыгают через них. Или наденут шапку на конец ивового прута и рубят — вот какие упражнения придумали. И стреляют у них солдаты метко.

— А что они в Налайхе построили? — спросил кто-то.

— Уже два года русские добывают там уголь, — ответил Максаржав.

— Вот как? А еще, я слышал, они построили большое предприятие, где выпускают книги. Умный народ!

— Слышал я, что молоко русских женщин закрывают в банки и продают.

— Перестаньте повторять глупости! — недовольно сказал Максаржав.

— А вот люди видели, железная птица летает.

— Правда? — спросил Максаржав.

— Про птицу, кажется, правда, — сказал Далха.

Осенью 1917 года прошел слух, что Бавужав опять объявился: грабит скот, убивает людей. И снова отправился в поход Максаржав. Когда он прибыл в Хужирбулан, встречать его вышли начальник училища и инструкторы.

— Жанжин, пять сотен цириков, инструктор, оружие, копи — все готово, — обратился начальник училища к Максаржаву. — Не хотите ли проверить подготовку наших бойцов?

Дома, юрты и палатки цириков были расположены в строгом порядке: у каждого полка свое место, перед каждой палаткой — винтовки, поставленные в пирамиды. В стороне были расположены кухня и несколько одноэтажных зданий — склады боеприпасов и оружия.

По сигналу трубы солдаты мгновепно построились. Максаржав подумал, что со времени боев под Кобдо прошло всего пят.ь лет — и вот уже создана настоящая армия.

— Ну раз жанжин Ма-гун приехал, — говорили между собой цирики, — видно, снова нам на войну идти...

Среди командиров, стоявших перед строем, выделялся высокий юноша.

— Кто этот высокий парень? — спросил Максаржав.

Стоявший рядом с ним русский инструктор ответил:

— Это Сухэ. Хороший командир.

— Вы не знакомы? — спросил бурят-переводчик.

— Имя это слышал, по лично не встречался.

— Он тоже едет с вами.

Начальник училища отдал рапорт, и Максаржав попросил показать ему казармы и полковые кухни. Когда он сказал об этом начальнику, тот велел позвать Сухэ.

К ним подошел тот самый высокий командир и стал по стойке смирно.

— Приветствую вас, жанжин!

— Покажи жанжину казармы. А мне надо срочно ехать — вызывают в военное министерство. Извините, — сказал начальник и ушел.

Сухэ было двадцать пять лет, Максаржаву — тридцать девять. Хатан-Батор много слышал об этом молодом командире и потому с любопытством разглядывал его. Это был подтянутый стройный юноша. Максаржаву понравилось его открытое лицо и спокойный взгляд. Широкий пояс и дэли с высоким воротом ловко сидели на нем. «Такой молодец не только через деревянного копя, на котором лежат десять шапок, перескочит, но и на десять саженей в высоту прыгнет без труда. Говорят, будто он участвовал в каких-то беспорядках... Видимо, сильный человек и независимый, а возможно, даже и заносчивый».

А Сухэ, шагая рядом с прославленным полководцем, думал: «Даже если издали посмотреть — могучий богатырь, а приблизишься и увидишь: взгляд у него такой, что не всякий выдержит. Хотелось бы потолковать с ним наедине. Говорят, что он чойжин и обладает тайной силой. Ну да пойдем в поход, все станет ясно».

Хатан-Батор не задавал много вопросов, а Сухэ много не говорил. Увидев лежащего в палатке больного цирика, Максаржав поинтересовался:

— Из какого хошуна и когда призван в армию? Что у тебя болит? Хорошо ли здесь вас кормят? Дают ли лекарство?

Спокойно выслушав ответ цирика, пошел дальше.

— Что за инструктор идет с нами в поход? — спросил он у сопровождавших его цириков, и, когда вперед вышел русский инструктор, Максаржав внимательным взглядом окинул его с головы до ног. — Знаете ли вы, что нам предстоит ехать тысячи верст по широким степям восточной Монголии и по песчаным барханам вдоль Халхин-гола? Это очень трудный путь!

— Я знаю. Но ведь не зря говорит монгольская пословица: «Солдата учат тысячу дней, а пригодится это лишь один раз». Я здесь уже два года и во всем готов помогать вам, жанжин!

— Меня беспокоит то, что вы непривычны к нашим условиям...

— Во-первых, я солдат, во-вторых, за два года я уже вполне привык и к монгольскому чаю, и к здешней еде. Я помогаю цирикам осваивать новое оружие — в этом моя главная задача. Можно быть свободным, жанжин?

— Идите.

Перед отъездом, прощаясь с Сухэ, Максаржав сказал, улыбаясь:

— Надеюсь, в пути познакомимся поближе.

Оба почувствовали: точно невидимые нити протянулись между ними. «Он немногословен и держится очень свободно», — подумал Максаржав, наблюдая за Сухэ. Определенно нравился ему этот человек.

Хатан-Батор вернулся в столицу и начал готовиться к походу.

— Неужели нельзя было отказаться? — спросил его как-то Того. — Могли бы на этот раз побеспокоить себя столичные нойоны. Пусть бы разок сами сходили в поход.

— Они и идут, Бого.

— Кто же?

— Манлай-Батор, Сумья, Да-ван и многие другие.

— А министры и чиновники военного министерства?

— Им нельзя. Они заняты своим делом, руководят, готовят армию, — ответил Максаржав и тут же переключился на другое: — Послушай, Бого, а кто бы мог нам сшить кое-что из одежды?