Осколки легенд. Том 1 - Андрей Александрович Васильев

Отельер наконец-то улыбнулся, впервые за этот вечер.

— Разумеется, — разрешил он, подмигнув мне. — Это очень верное решение.

— Тогда мы пошли. — Я понял, что если через пять минут не растянусь на кровати, то просто упаду прямо на пол. — Анникен, я весь ваш.

— Погоди, — остановил меня отельер. — Жозефина упоминала, что билеты на обратную дорогу тебе не до Будапешта брать, а до Марселя. Все верно?

— Да нет, она ошиблась, — подумав, ответил я. — Что мне в Марселе делать? Тем более что у меня на субботу билеты в кино уже заказаны.

Часы Времени

Действие данного рассказа происходит между третьей и четвертой книгой цикла «А.Смолин — ведьмак»

«Звонить или не звонить?» — размышлял я, сидя в кресле. С одной стороны — надо бы, все-таки и подарок есть, и одному в новогоднюю ночь куковать не хочется. С другой стороны — следом за ночью будет утро, а именно в это время суток Евгения из принцессы превращается в демоницу. Что? Обычно принцессы превращаются в лягушек? Возможно. Но это те, что тихие, робкие, бессловесные, с трогательным диснеевским взглядом. А такие, как она — в коротких куртках, джинсах и с пистолетом под мышкой — в демониц. Сказал бы «в ведьму», но по сравнению с Мезенцевой многие ведьмы невинны, как дети. Я видел, я знаю, потому могу сравнивать.

— Хозяин! — Родька, бочком ввалившийся в комнату, недоуменно посмотрел на меня, сидящего в кресле. — Это как же?

— Что опять? — недовольно спросил у него я. — Не мешай размышлять.

— Так на диване лежа думать не в пример лучше, — шаркнул лапкой по полу мой слуга. — Так мысли из брюха прямо в голову текут, и нужную поймать легче!

— Почему из брюха? — рассеяно поинтересовался я.

— Неважно, — ушел от ответа Родька. — Просто я про это точно знаю.

А, я понял, куда он клонит. Кресло — его охраняемая территория, так сказать — «личное пространство». Он под ним спит, потому очень не любит, когда на него кто-то посягает.

— Ты не обнаглел, приятель? — грозно сдвинул брови я. — У меня иногда складывается такое впечатление, что в один условно прекрасный вечер я приду и обнаружу, что замок в двери поменян. Мол — теперь это твой дом. А ты, Смолин, давай, до свидания!

— Да что ты такое говоришь, хозяин! — переполошился Родька. — Как тебе не совестно? Я ж для тебя… За тебя… Я «сметанник» приготовил, вот! И холодец уже доходит в холодильнике. Чтобы праздник в доме, как заведено! Оно, конечно, еще бы хрюшку сготовить неплохо, и хлеб новогодний испечь, но на этих ваших плитах… Никак, короче.

— Новогодний хлеб? — заинтересовался я.

— Ну дак! — обрадовался возможности перевести разговор в другую плоскость мой слуга. — В виде фигурок разных его делают, чтобы удача в следующем году задом не повернулась. С изюмцем, сдобный, из просеянной муки! О! А я блинов напеку! Какой-никакой — а хлеб! Будет что гостям подать. И пельмешек налеплю! Как раз морозец сегодня хорош, они на балконе до ночи и подмерзнут как надо!

— Каким гостям? — удивился я.

— Так Вавиле Силычу, — показал пальцем в сторону кухни Родька. — И Кузьмич обещался прийти, и Потапыч. Да все наши! Они молодых отправят глядеть, чтобы, значит, жильцы шутихами дом не спалили, а сами к нам. А что? Посидим, телевизор поглядим, побеседуем по-свойски.

«Наши». Хотя да — наши. Все верно.

— А меня спросить? — полюбопытствовал я. — Ну для приличия?

— Нешто ты против? — изумился Родька. — Они ж нам почти родня!

Слышала бы это моя мама. Да что мама — слышала бы это бывшая теща! Она всегда предполагала, что я побочная ветвь на эволюционном древе человечества, и вот такая родня дала бы ей в руки убийственные аргументы подтверждения правоты данного измышления.

Хотя — чья бы корова мычала, но только не ее.

— Это да, — не стал, тем не менее, спорить со слугой я. — Но, знаешь ли, у меня тоже планы были. Личного характера.

— Опять эта рыжая? — недовольно буркнул Родька. — Тьфу! То есть — тебе виднее, хозяин. Как скажешь.

— Ладно, зови подъездных, — разрешил я. — Вместе веселее.

— А может… — И Родька потыкал пальцем в сторону фотки моей бывшей жены. — Ну вместо этой оторвы. У вас, человеков, по-разному ведь бывает. Тогда побранились, нынче помиритесь.

— Брысь на кухню! — рявкнул я, вставая с кресла, и беря со стола телефон. — Советы он мне еще давать будет! Вот я тебя!

Все-таки наберу Женьку. Хоть одна живая душа рядом будет, когда подъездные, напившись сбитня, затянут свои заунывные песни, в которых рассказывалось о том, как один молодой отважный домовой, за каким-то лешим похищенный злой лесной ведьмой, в конце концов и ее победил, и любовь всей своей жизни отыскал. Все понимаю, профессиональный фольклор, но слушать это долго и в одиночку крайне опасно для психики. Особенно если на трезвую голову.

А напиваться в одиночку опасно для печени. Потому — пусть будет Женька. Ну не бывшую же мне звать, в самом-то деле?

И все бы ничего, но телефон Мезенцевой оказался вне зоны действия сети. Стало быть — на службе Евгения, в чудном домике, квартирующем на Сухаревке. У нее телефон с недавнего времени с причудами стал работать. Везде сигнал принимает, а в офисе — нет. Насколько я понял, она умудрилась тамошнему домовому нахамить, а он у них «продвинутый», потому чего-то такое нахимичил, что теперь ей, пока она на посту, ни позвонить, ни дозвониться.

— Хозяин… — Родька опасливо заглянул в комнату. — А может, все ж таки на рынок съездишь, хрюшку купишь? Я ее еще успею зажарить. Пусто без нее на столе будет. Чего в центр ставить? Если уж задумали гостеваться, так надо чтобы все по Покону было! Чтобы, значит, никто не сказал, что мы принимать гостюшек дорогих не умеем!

— Пиццу закажи, — посоветовал я ему, натягивая джинсы, поняв, что легче смыться из дома, чем окунуться в брякающе-дымный кухонный ад, который в ближайшее время устроит мой слуга. — «Ассорти». И красиво, и с доставкой. Где деньги — ты знаешь. Только курьеру не показывайся на глаза, хорошо? Мне прошлого раза хватило, пришлось парню память зельем затирать. А я уехал.

— За рыжей? — уточнил Родька, заметил мои сдвинутые брови, и затараторил: — Да я не в том смысле! Значит, надо еды побольше готовить, очень уж она жрать здорова. У нее, должно, глисты! Ой, больно! Пряжкой-то зачем?

К зданию, в котором квартировал