Оружейник. Пилигримы проклятых земель - Олег Шовкуненко

Первый, с кем я заговорил после возвращения, был Фомин, вернее это он заговорил со мной. Староста Рынка с подозрением метнул взгляд на погруженного в работу Нестерова и, понизив голос, сообщил:

– Он болты пальцами отвинтил и лист железа, «пятерку» между прочим, голыми руками отогнул.

– Ну и…? – Глядя в озадаченное, если не сказать растерянное лицо Фомы, я сделал над собой усилие, чтобы не улыбнуться.

– Какой человек на такое способен? Это я уже не говорю, что менту уже далеко за полтинник.

– Люди разные бывают, – я пожал плечами. – Нестерова бог силой наделил. – Произнося эти слова, я не удержался и мысленно добавил: «…или дьявол».

Как ни странно бывшего банкира тире криминального авторитета мой ответ вроде как вполне устроил. Я даже слегка опешил, когда Фома поднял глаза на церковный крест и тихо прошептал:

– Да-а-а… Все от бога. И мы дети его.

Фомин запустил левую руку себе за пазуху и добыл оттуда небольшой крестик. Обычный дешевый крестик, штамповка из белого металла, расписанная потертой синей смальтой. Но висел он, как и полагается у крутых пацанов на толстой золотой цепи. Мой собеседник приложился губами к своему амулету и тут же его заботливо спрятал. Сейчас только не хватало, чтобы он еще перекрестился. Не успел я об этом подумать, как Фома и впрямь повернулся к храму и осенил себя крестным знамением. Сделал он это поломанной, примотанной к шине рукой. Получилось не ахти как эстетично, но зато, что называется с душой.

Так, вот и дождался, вот и началось! Я быстро огляделся по сторонам и увидел, что Пашка и Лиза смотрят на нас раскрыв рты, а Главный с каким-то то ли болезненным, то ли полным тоски выражением.

– Хватить разговоры разговаривать! – от этой сопливой церемонии мне стало тошно. – Давайте работать.

Пока еще дверь не вскрыли, оставалось время для других приготовлений. Прежде всего следовало запастись дровами. Костер придется жечь по любому. И даже не столько для того, чтобы согреться и приготовить еду, сколько чтобы не остаться в темноте в этом жутком месте. Возле разрытой упырями братской могилы лежало упавшее дерево и я, недолго думая, отправил Пашку с Лизой на заготовку дров. Сам же я в это самое время забрался внутрь БТРа, отыскал фонарь, проверил его работоспособность и направился к месту, где трудились взломщики.

Когда я подошел, пилением занимался уже Леший. Подполковник сменил уже порядком позапыхавшегося милиционера. Симбионт давал тому силу, но отнюдь не выносливость, а она-то для этой работенки и требовалась прежде всего.

– Хорошо придумали! – Я обратился к Нестерову, который рукавом своего форменного бушлата вытирал пот со лба.

– Чего? – тот сразу не понял о чем идет речь.

– Трос, ворот… оригинальная конструкция, говорю, – я указал на приспособление, отжимающее дверь.

– Владимиру Павловичу надо спасибо сказать. Поделился, так сказать, богатым личным опытом, – милиционер кивнул на стоящего рядом Фомина. – В былые времена его бригада с помощью такой штуки даже бронированные двери отжимала. Главное, чтобы зацепиться было за что.

Я поглядел на буксировочный крюк бронетранспортера, на котором взломщики закрепили трос, и понимающе кивнул. В этот самый момент за дверью послышался грохот падения увесистого бревна, и голос Загребельного сообщил:

– Все, готово! Ослабить трос, убрать распорки и можно заходить.

Глава 17

Прежде чем отворить дверь, я вдохнул побольше воздуха и вдруг заледеневшими пальцами покрепче стиснул рукоять электрического фонаря. Возможно, по примеру Фомина стоило и перекреститься или помолиться. Но учитывая последнюю информацию о подлинной личности создателя, данный ритуал, да еще в моем исполнении выглядел бы по меньшей мере смешно. Поэтому единственное, что пришло на ум, была накрепко вбитая в голову строка из устава внутренней службы: «Солдат должен мужественно и стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». Что ж, наставление куда более конкретное, чем «Отче наш». Стойкость всем нам сейчас, ох как пригодиться!

Собравшись с духом, я уцепился за ободранный, испачканный сажей край толстой двустворчатой двери и потянул ее на себя. Оббитая железом створка подалась и со скрежетом отползла сантиметров на двадцать. Этого вполне хватило, чтобы в лицо мне ударил спертый тошнотворный смрад гнили и разложения. Потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы не отпрянуть назад и сохранить бесстрастное выражение своей небритой физиономии. Другого убежища у нас все равно нет, так что придется показывать пример этой самой стойкости и мужества.

– Толя, а ну, подсоби! – продолжая держаться за дверь, я оглянулся на Нестерова. – Только потихоньку, чтобы тут особо не наворотить. А то самим же придется ремонтировать.

Вместе с майором мы расширили проход до полуметра. Больше не позволяли привинченные к створкам железные листы. Они упирались в стены, и было не понятно, то ли железо навесили уже на основательно закупоренную дверь, то ли пришедшие в убежище прихожане вот точно так же, как и мы, протискивались в эту узкую щель.

Нестеров тоже почувствовал исходящий изнутри запах смерти, а потому бросил на меня быстрый и прямо скажем совсем не одобрительный взгляд. Я сделал вид, что не заметил его и шагнул в плотную слежавшуюся темноту мертвого храма.

Первый мертвец, которого я увидел, сидел чуть ли не на самом пороге. Черная истлевшая одежда, клочья седых волос и большой, поблескивающий тусклой позолотой крест на цепи не оставляли сомнений – это был священник. Тот самый священник, с которым я говорил, которого пытался вразумить два года назад.

Н-н-да… что ни говори, а с тех пор он немного сдал. Не знаю, как должны выглядеть трупы, пролежавшие без захоронения более двух лет, но этот был полностью мумифицирован. На меня глядела обтянутая темно-серой, почти черной кожей лицо с пустыми глазницами. Бесгубый рот щерился цепочкой темно-желтых зубов. Но что поразило больше всего, так это не прикуренная сигарета. Изогнутая и почерневшая она застряла меж челюстей и теперь походила на крупного червяка, выползающего изо рта. Цирк-зоопарк, а ведь говорил, что бросил. Ну, тогда… при нашей прошлой встрече, когда я от чистой души предложил ему пачку «Тройки».

– Покурить вышел, – Нестеров остановился рядом со мной. – Вот и я тебе, полковник, все твержу, а ты даже и слушать не хочешь.

– Чего? – я потеряно покосился на майора.

– Курение это яд, – Анатолий ткнул пальцем в покойника. – Вот, пожалуйста, доказательства ярче некуда.

Шутка была явно от нервов, а потому я не ответил, только хмыкнул и слегка покачал головой. Хотя вообще-то, по большому счету, менту надо было сказать спасибо. Конечно не за совет. О своих легких я как-нибудь и сам позабочусь. А вот моральная поддержка, чувство локтя, помощь в победе над страхом… это да! Это то, что мне сейчас как раз и требовалось.

– То ли от удушья, то ли от сердечного приступа преставился, – старый сыскарь указал на труп. – Видишь, ворот подрясника рвал? Верный признак.

– Может и так, – я кивнул, хотя сам подумал, что смерть этого человека могла наступить от десятка или даже десятков иных причин, о которых мы ни слухом, ни духом. Проклятые земли как-никак! – Пошли дальше, что ли? – я посветил фонариком в темноту.

– Пошли, – согласился милиционер и тут же обернулся ко входу, через который уже начала протискиваться массивная фигура Загребельного. – Эй, подполковник, а ну погодь. Мы с Максимом Григорьевичем разведаем что тут и как, а ты лучше дверь поохраняй.

– На кой черт ее охранять? – не понял Леший.

– Охраняй, – настойчиво повторил пожилой милиционер, а когда понял, что упрямого ФСБшника такой ответ явно не устраивает, пояснил, понизив голос: – Там внутри может быть такое, что нормальным людям видеть не положено, я уже не говорю о ребятишках как Лиза и Пашка. так что пока подежурь, а мы разберемся. Я и Ветров старые тертые бестии, нам не привыкать.

Довод милиционера показался Лешему весьма разумным. Он остался снаружи, хотя и с некоторым неудовольствием.

– Ты что имел в виду? – неприятный холодок от слов Анатолия медленно, но неотвратимо пробирался мне в душу.

– Хорошо, когда смерть приходит быстро, – задумчиво произнес пожилой милиционер. – А если нет? Если люди сидят и ждут ее? Такое далеко не всем по плечу. Многие не выдерживают и…

– Можешь не продолжать, – куда клонит напарник, стало понятно и так. – Сейчас сами все увидим. – С этими словами я переступил через ноги истлевшего стража дверей и шагнул в его мир, царство скорби, ужаса и смерти.

Это было по настоящему страшно. Мне показалось, что произошел временной скачек, и мы с Анатолием вновь оказались в жутком святилище кентавров. Разница заключалась лишь в том, что человеческие трупы здесь не были насажены на острые колья. Они висели, болтались в петлях, которые туго стягивали их иссохшие шеи. В виселицы были превращены строительные леса, вделанные в стены крючья и прутья, неизвестно для чего перекинутые от колонны к колонне металлические жерди. Луч фонаря медленно полз по рядам висящих словно вещи в шкафу тел. Женщины и мужчины, старики, дети. Всего человек тридцать. Они скалились грязными желтыми зубами, головы опущены, взгляды пустых черных глазниц уткнуты в пол. От всего этого казалось, что мертвецы нелепо и страшно улыбаются, смущенные нашим неожиданным визитом. Видать они уже и не чаяли, что когда-нибудь увидят настоящих живых людей.