В поисках чудесного - Петр Успенский

"Водороды 48, 24, 12 и 6" представляют собой формы материи, неизвестные физике и химии; это материя нашей психической и духовной жизни на разных уровнях.

"Рассматривая "таблицу видов водорода" в целом, нужно помнить, что каждый вид "водорода" в этой таблице включает в себя огромное число веществ, связанных в нашем организме одной и той же функцией и представляющих собой определённую "космическую группу".

"Водород 12" соответствует водороду химии с атомным весом 1. "Углерод", "азот" и "кислород" в химии имеют атомные веса 12, 14 и 16.

"В добавление к сказанному можно указать в таблице атомных весов элементы, которые соответствуют некоторым видам "водорода", т.е. такие элементы, атомные веса которых стоят друг к другу в соотношениях почти правильной октавы. Так, "водород 24" соответствует фтору (атомный вес 19), "водород 48" соответствует хлору (атомный вес 35,5), "водород 96" – брому (атомный вес 80), а "водород 192" – йоду (атомный вес 127). Атомные веса этих элементов находятся в соотношении почти октавы друг к другу, т.е. атомный вес одного из них почти вдвое превышает атомный вес другого. Незначительная неточность, т.е. неполная октава в отношениях элементов, вызвана тем, что обычная химия не принимает в расчёт все свойства вещества, а именно, его "космические свойства". Химия, о которой мы здесь говорим, изучает материю на основании, отличном от основания обычной химии, и принимает в расчёт не только химические и физические свойства материи, но также её психические и космические свойства.

"Эта химия, вернее, алхимия, рассматривает материю прежде всего с точки зрения её функций, которыми определяется её место во вселенной, с точки зрения её взаимоотношений с другими видами материи, а также с точки зрения её отношения к человеку и его функциям. Под атомом какого-то вещества понимается мельчайшее количество этого вещества, которое сохраняет все его химические, космические и психические свойства. Ибо помимо своих космических свойств любое вещество обладает также психическими свойствами, т.е. некоторой степенью разумности. Поэтому понятие "атом" относится не только к элементам, но и ко всем сложным формам материи, выполняющим определённые функции во вселенной или в жизни человека. Существует атом воды, атом воздуха (атмосферного, пригодного для дыхания человека), атом хлеба, мяса и т.д. Атомом воды в данном случае будет одна десятая одной десятой кубического миллиметра воды, взятой при определённой температуре, измеренной особым термометром. Это крошечная капелька воды, которая при определённых условиях видна невооружённым глазом.

"Такой атом представляет собой мельчайшее количество воды, сохраняющее все её свойства. При дальнейшем делении некоторые из её свойств исчезают, т.е. при дальнейшем делении у нас будет уже не вода, а нечто, приближающееся к её газообразному состоянию, пар, который химически ничем не отличается от воды в жидком состоянии, но обладает иными функциями, а потому и иными космическими и психическими свойствами.

"Таблица форм водорода" позволяет рассматривать все вещества, составляющие человеческий организм, с точки зрения их отношения к различным планам вселенной. И поскольку каждая функция человека есть результат действия определённых веществ, постольку каждое вещество связано с некоторым планом вселенной. Этот факт помогает установить соотношения между функциями человека и планами вселенной".

В этом месте я должен сказать, что "три октавы излучений" и "таблица форм водорода", проистекающая из них, долгое время оставались для нас камнем преткновения. Основной и наиболее существенный принцип перехода триад и строения материи я понял только позднее, о чём и буду говорить и надлежащем месте.

Излагая общее содержание лекций Гурджиева, я стараюсь соблюдать хронологический порядок, хотя это и не всегда возможно, так как некоторые вещи повторялись им много раз и в той или иной форме входили почти во все лекции.

На меня лично "таблица форм водорода" произвела очень сильное впечатление. Позднее оно стало ещё более сильным: я ощутил в этой "лестнице, простирающейся от земли до неба", нечто похожее на ощущение мира, которое я испытал несколько лет тому назад во время моих необычных экспериментов, когда я невероятно сильно почувствовал связь, целостность, "математичность" всего, что существует в мире (об этом рассказано в восьмой главе моей книги "Новая модель вселенной"). Эта лекция в разных вариантах повторялась неоднократно – в связи с объяснением то "луча творения", то закона октав. Но несмотря на небывалое чувство, которое она у меня вызывала, я не смог оценить её должным образом сразу же, когда услышал. Прежде всего, я не понял тогда, что эти идеи гораздо труднее для усвоения и гораздо глубже по содержанию, чем кажутся при обычном рассмотрении.

У меня сохранился в памяти эпизод, происшедший на одном из повторений лекции о строении материи в связи с механикой вселенной. Лекцию читал упоминавшийся мною П., молодой инженер из числа московских учеников Гурджиева, о которых я говорил выше.

Я пришёл на лекцию, когда она уже началась. Услышав знакомые слова, я решил, что слышал её раньше, и потому, усевшись в углу большой гостиной, курил и думал о чём-то другом. Здесь же оказался Гурджиев.

— Почему вы не слушали лекцию? – спросил он меня, когда она закончилась.

— Да ведь я уже её слушал, – ответил я, на что Гурджиев укоризненно покачал головой: однако я совершенно искренно не понял, чего он ожидал от меня и почему мне нужно было вторично слушать одну и ту же лекцию.

Я сообразил это гораздо позже, когда лекции кончились, и я попытался подытожить в уме всё, что слышал. Часто. обдумывая какой-нибудь вопрос, я отчётливо вспоминал, что об этом говорилось на одной из лекций. Но припомнить в точности, что именно было сказано, я, к сожалению, не всегда мог; и много дал бы, чтобы услышать лекции ещё раз.

Спустя почти два года, в ноябре 1917 года, мы жили небольшой группой из шести человек вместе с Гурджиевым на побережье Чёрного моря, в сорока верстах к северу от Туапсе. Это была небольшая дача, расположенная в двух верстах от ближайшего населённого пункта. Однажды вечером мы сидели и разговаривали. Было уже поздно; стояла ужасная погода – порывы норд-оста несли с собой то дождь, то снег.

Я как раз размышлял о некоторых выводах из "таблицы форм водорода", главным образом, о её определённой неполноте по сравнению с другой таблицей, о которой мы узнали позднее. Мой вопрос относился к тем видам водорода, которые находятся ниже нормального уровня. Позже я объясню, что именно я спрашивал и что ответил спустя длительное время Гурджиев, а в тот раз он не дал мне прямого ответа.

— Вам следовало бы и самому знать, – ответил он, – об этом говорилось на лекциях в Петербурге; хотя вы, возможно, это и не слышали. Помните лекцию, которую вы не захотели слушать? Вы сказали, что её содержание вам уже известно. А там как раз говорилось то, о чём вы сейчас спрашиваете. – И после короткого молчания он спросил: Ну, а если бы вы теперь узнали, что кто-то читает эту самую лекцию в Туапсе, пошли бы вы туда пешком?

— Пошёл бы, – ответил я.

И в самом деле, даже длинная, трудная и холодная дорога не остановила бы меня.

Гурджиев засмеялся:

— Неужели пошли бы? – спросил он. – Подумайте: сорок вёрст, темнота, дождь, снег, ветер!

— О чём тут думать? – возразил я. – Вы же знаете, что я не раз ходил по этому пути, когда не было лошадей или не оказывалось места в повозке, и притом не ради чего-то, а просто потому, что больше ничего не оставалось. Конечно, если бы кто-то читал эту лекцию в Туапсе, я пошёл бы туда, не говоря ни слова.

— Да, – сказал Гурджиев. – Если бы люди действительно так рассуждали! Но на деле они рассуждают прямо противоположным образом. Без особой необходимости они встретятся с любой трудностью; но в важном деле, которое способно принести им нечто, они и пальцем не шевельнут. Такова природа человека. Человек не желает платить, и прежде всего за самое важное. Теперь вы знаете, что за всё надо платить, и плата должна быть пропорциональна полученному. Но обычно человек думает по-иному. Он отдаст всё за пустяки, за вещи, которые ему совершенно не нужны. А за что-нибудь важное – никогда! Он надеется, что оно придёт к нему само собой.

"Теперь относительно лекции: то, о чём вы спрашиваете, и в самом деле говорилось в Петербурге. Если бы вы тогда слушали, то поняли бы сейчас, что между диаграммами нет и не может быть никакого противоречия".

Но вернёмся к Петербургу.

Оглядываясь теперь назад, я не могу не удивляться той быстроте, с какой Гурджиев передавал нам основные идеи своей системы. Конечно, многое зависело от его манеры изложения, от его поразительной способности делать выпуклыми все главные и существенные пункты, не впадая при этом в ненужные подробности, пока эти главные пункты не становились понятны.