Костры партизанские. Книга 2 - Олег Селянкин

Еще весной, когда рота стояла в Лотохичах, нечаянно натолкнулся Стригаленок на этот хуторок. И с тех пор, если появлялась хоть малейшая возможность, обязательно заглядывал сюда. Случалось — на сутки и более, но бывало — и только на часок. Для того сюда подворачивал, чтобы встретиться с Галинкой — дочерью хозяина хуторка, вручить ей какой-нибудь маломальский подарок и взамен получить горячую благодарность. Так он поступил и сегодня, решив, что с разведкой успеется. Да и опоздать из подобной разведки на сутки и даже больше — вполне допустимо: разве в пути не может случиться что-то, не предусмотренное первоначальным планом?

Распахнул дверь в маленькую, знакомую до мелочей горницу, — нахмурился, непроизвольно остановился у порога: за столом, где раньше сиживали только они с Галинкой (ее отец предпочитал на это время исчезать из дома), теперь хозяевами расположились два чубатых хлопца и Галинка, раскрасневшаяся то ли от радости, то ли от выпитого самогона.

Стригаленок вскинул автомат и спросил строго, тоном человека, имеющего на это полное право:

— Кто такие? Документы и оружие на стол!

Про оружие упомянул исключительно потому, что не увидел его, самонадеянно посчитал, что только у него оно и есть, а следовательно, он — хозяин положения. Вот и решил покрасоваться перед Галинкой, показать ей, каким решительным он может быть, если жизнь потребует.

Стригаленок ожидал, что неизвестные растеряются, оробеют увидев нацеленный на них автомат, но те, весело переглянувшись, расплылись в улыбке, и тот, который сидел рядом с Галинкой, сказал без тени тревоги:

— Так вот ты какой скорый на решения, женишок моей сеструхи!

До этого дня Стригаленок ни разу не слыхивал, чтобы у Галинки был брат или еще кто-то, кроме отца. Однако он сразу и охотно поверил незнакомцу: так было удобнее и спокойнее — ведь глупо ревновать к брату свою деваху, да и на душе легче, когда вдруг узнаешь, что столкнулся почти с родственником. И все равно, стремясь закрепить свой авторитет, он потребовал еще раз:

— Кто такие, спрашиваю?

Брат Галинки осторожно поставил на стол стакан с самогоном, провел ладонью по лицу — будто бы специально для того, чтобы стереть с него улыбку, и заговорил с угрозой в голосе:

— Разве можно так с оружием баловаться, на живых людей его наставлять? И на кого? Или не слышал? На родного брата той самой молодки, с которой любовь крутишь! — И тут словно выстрелил: — Рашпиль!

И тотчас в спину Стригаленка уперся ствол пистолета. Так уперся, что больно стало.

А брат Галинки уже опять командовал:

— Клади автомат, своячок, клади. Он здесь никуда не денется, а разговор наш, глядишь, спокойнее потечет.

Оказавшись безоружным, Стригаленок почувствовал себя так, будто голым стоял на людной площади. Единственное, что утешало, — чужой пистолет больше не буравил спину.

— Утихомирился? Больше брыкаться не станешь? — усмехнувшись, спросил брат Галинки, выбрался из-за стола, подошел к Стригаленку, какое-то время, показавшееся невероятно долгим, бесцеремонно разглядывал его и вдруг протянул руку: — Я — Дмитро.

— Михась, — механически ответил Стригаленок.

— Это нам от сеструхи уже известно, — опять усмехнулся Дмитро и подвел его к столу, усадил между собой и Галинкой, Сам наполнил самогоном его стакан: — За знакомство. Чтобы оно в хорошую дружбу переросло.

Дмитро так откровенно улыбался, что тревога отступила куда-то, оставив вместо себя лишь смутное беспокойство, да и то ненадолго: Галинка, прижимаясь к Михасю горячущим боком, добила его. Короче говоря, скоро Стригаленок и вовсе освоился в этой компании, где каждый был в меру весел и доброжелателен к другим. И еще — новые знакомые нисколько не таились от него, откровенно сказали, что Дмитро — командир небольшого партизанского отряда, а два его товарища — рядовые партизаны. А Рашпиль — невероятно корявый детина почти двухметрового роста — этот даже шепнул, извиняясь за недавнее:

— У нас, брат, насчет приказов строго. Вот и прижал тебя в четверть силы, чтобы ты глупостей не наделал.

Особенно же понравились Стригаленку взгляды Дмитро на партизанскую войну. Дмитро прямо заявил, что терпеть не может чистюль, которые кричат, будто они только из-за идеи воюют: должна же у людей быть хоть какая-то компенсация за постоянное нервное напряжение, за то, что сегодня они живы-здоровы, а завтра — покалечены или вовсе тю-тю…

Даже показал свои личные трофеи — золотые кольца и сережки с какими-то блестящими камешками.

Стригаленок на откровенность, конечно, ответил откровенностью, пожаловался на Каргина за его сухость, непонимание текущего момента и запросов души нормального человека.

В ответ Дмитро утащил его в кухню, предложил ему золотое кольцо и сережки. На память о сегодняшнем знакомстве. Стригаленок, конечно, отказался от такого дорогого подарка, говорил, что подвернется случай — и сам такое же добудет. Но Дмитро оказался настойчив, почти насильно засунул все это в карман Стригаленку, сказав:

— Не выламывайся! Или мы теперь не свои люди?.. Да и Галка, когда ты отдашь ей эти брякалки, наверняка еще добрее станет. Поверь: уж я-то знаю ее!

Потом пели песни. И белорусские, и украинские, и советские. Слаженно, со слезой пели. И пили, пили…

Но, проснувшись утром, Стригаленок не почувствовал потребности опохмелиться. Единственное, что его беспокоило, — не сказал ли он вчера лишнего о бригаде, о ее силах и месте базирования? Однако новые друзья даже не намекнули на это, и он успокоился. А после завтрака, во время которого пили все, кроме него, он стал собираться. Его, конечно, уговаривали задержаться здесь еще хотя бы на денек. До тех пор уговаривали, пока он не сказал, в какой район и зачем ему идти обязательно надо. Сказал это — Дмитро хлопнул себя ладонью по лбу, радостно захохотал и спросил, подойдя почти вплотную к Стригаленку:

— Михась, мне ты веришь? Как другу своему веришь?

Стригаленок утвердительно кивнул.

— Тогда шагом марш за стол, догуливать будем! — тоном приказа заявил Дмитро, отобрал у него автомат; Стригаленок сопротивлялся только для вида, на словах сопротивлялся:

— Но я должен задание выполнить. Кому под трибунал охота?

— А на что нам трибунал, если у нас Рашпиль есть? — и вовсе развеселился Дмитро. — Он только вчера утром пришел из того района!.. Конечно, за сутки кое-что из сведений устарело, но разве в жизни может быть без этого? Даже если самый опытный разведчик пойдет, вроде тебя, такой пойдет? И он не все увидит, не все разведает! Или я вру? Ну, скажи, вру?

Нет, Дмитро говорил правду. Главное же — сейчас Стригаленку никуда идти не надо! Нет необходимости рисковать своей головой ради каких-то сведений! Или он настолько глуп, что чужие разведданные за свои выдать не сможет?!

Только теперь, когда зарядили моросящие дожди, Григорий пожалел о том, что так долго откладывал «на завтра» выполнение совета Василия Ивановича — отыскать какой-нибудь большой партизанский отряд и влиться в него. Почему не торопился следовать этому совету? То времени, то людей для поисков не было — ведь не сидели сложа руки, а били фашистов и их пособников, еще как били! Редкая неделя проходила, чтобы хоть одного задания не выполнили.

И еще две причины были, но вспоминать о них Григорий не любил. Первая — в душе он все-таки крепко надеялся, что вот-вот, как прошлой зимой под Москвой, нынче под Сталинградом трахнут фашистов по черепу, и покатятся они назад, покатятся куда резвее, чем в прошлом году. А сколько после того удара Советской Армии исконно русской земли освобождено будет?

Крепко верилось, что уже в этом году дойдет черед и до того района, где их отряд обосновался.

Вот и прождал все лето, не дождавшись желаемого. А теперь, если верить фашистским сводкам, Сталинград уже почти полностью захвачен и советские солдаты лишь кое-где на самой береговой кромочке за развалины домов еще цепляются.

Вторая причина — о ней и вовсе думать противно — уж больно не по душе Григорию было то, что, влейся его группа в большой партизанский отряд, глядишь, и освободят от командирской должности, опять рядовым бойцом сделают.

У командира, конечно, забот и ответственности предостаточно, однако и лестно им быть…

Все лето (и вроде бы — неплохо) прожили: ни одного человека в стычках с гитлеровцами не потеряли, и урожай — до самого малого колосочка! — вовремя убрали с тех полян, что весной с дедом Потапом и Петром засеяли, и за счет разных там полицаев и старост запас на зиму некоторый создали.

А в скольких деревнях района надежных друзей заимели!

Ну разве плохо командовал?

Но все равно, вот проведут они эту операцию, он все силы, самых сметливых, самых расторопных людей на поиски партизанского отряда бросит, а там, если скажут, и рядовым станет, глазом не моргнув, даже в душе не поморщившись!