Звезда перед рассветом - Екатерина Мурашова

– Что ж, слушаю вас.

– Вы, барин, небось, думаете, я тотчас просить чего-нито стану, – проницательно прищурившись, сказал Аверьян Капитонов. – А я-то насупротив того: хочу вас от убытка избавить.

«Какие-то разборы между крестьянами, – догадался Александр. – И вот, этот Аверьян решил подкузьмить обидчику доносом. Тонкая месть, как он должно быть, полагает… Ну что ж, мое дело в их сварах сторона, а реальный убыток ж отчего не пресечь?»

– Спасибо вам, Аверьян. Но только я сам этими делами не занимаюсь. Поэтому, если речь о незаконных порубках, то это вам к лесничему Мартыну нужно обратиться и все ему обсказать. Если потрава на полях, тогда к агроному Дерягину. А за наградой после придете в контору, я распоряжусь.

– Награды от вас, барин, мне не нужно, я чтобы по совести, – спокойно возразил Капитонов. – И убыток у вас не на полях, а в дому…

В лицо Александру как будто холодной водой плеснули. Он отшатнулся и едва удержался, чтобы не прикрыть лицо согнутым локтем. Ему показалась, что сейчас этот вурдалачного вида мужик расскажет что-то такое неслыханное и невозможное о его жене, о Любе, и тогда… Что ж делать? Убить его прямо здесь и пойти на каторгу? Убить Любу? Уехать самому? Но куда? Правильнее всего было бы сейчас отказаться слушать этого проклятого Аверьяна, прогнать его в шею, пригрозить нагайкой и запретить приближаться к усадьбе ближе чем на две версты… Но вот именно этого Александр как раз и не мог сделать… Прогнать – значит не узнать. Как называется этот омерзительный ненасытный червячок, который заставляет раз за разом расчесывать заживающую царапину, сдирать подсохшие корочки с раны, говорить и думать о том, что причиняет боль? … Кажется, в великом и могучем русском языке нет для него имени…

– Что ж, у тебя и доказательства есть? – хрипло спросил Александр.

– Да сами увидите, коли решитесь нынче же со мной поехать, – буднично сказал Аверьян.

– Поехать – куда?

– В Торбеевку, куда ж еще.

– Ну что ж, садись, – поколебавшись, сквозь зубы сказал Александр.

Когда въехали в Торбеевку, солнце стояло уже высоко. Восход и закат над крестьянскими полями, увиденные с околицы, что-то еще будили в душе Александра, а вот дневная деревня казалась какой-то ненастоящей, намалеванной яркими дешевыми красками художником-самоучкой. Из-за низких заборов лупоглазо глядели лохматые подсолнухи и бабы в подвязанных ушками платках. Брехали собаки и шмыгали в канаве куры. Над огородами и пыльной дорогой летали ласточки.

– В Синих Ключах с девчонок глухую Агриппину Михайлову благодетельствовали, так ли? – спросил Аверьян.

– Так, – согласился Александр. – Они с барышней росли вместе. Любовь Николаевна ее и говорить научила.

– Вот щас и увидите, как она за все милости господам отплатила, – коротко пообещал Капитонов.

– Отчего ж здесь? – Александр не скрыл облегченного, со свистом выдоха, но окончательно перестал что-либо понимать. – Груня ведь и сейчас в Синих Ключах живет.

– А родичи-то ее где? Сколько их всего? Они, небось, и сами не знают…

– Да, я слышал, что у Агриппины большая семья. И вроде бы очень бедная…

– Вот! – торжествующе воскликнул Аверьян, значительно подняв вверх палец (именно этот его жест описывала Груня Люше). – Вот тут как раз и собака зарыта! Много лет Федотовы как мыши в амбаре плодились и куска хлеба им не на каждый рот хватало. А гляньте-ко теперь!

– Куда же взглянуть?

– Сей момент все вам и представлю. Вот тут живет ейный старший брат Савва… Эй ты! – заорал Аверьян на босоногого мальчику лет одиннадцати. – Отворяй ворота! Барин из Синих Ключей к вам в гости пожаловал!..

Александр слез с брички, вошел во двор, осмотрелся.

Все ему нравилось, даже то, как пахло свежим навозом и перепревшею соломой. Сильный, живой запах.

За гумном виднелся аккуратный огород, окаймленный ягодными кустами, за ним – конопляник. Вдоль кустов на низких ножках стояли ульи из свежих сосновых досок. Навозная куча, лежащая между гряд, тихо курилась. В приподнятом от земли деревянном срубе зрели розоватые дольчатые тыквы. Напротив высилась большая рига с крепкими тесовыми воротами, дальше виднелся прочный плетневый двор с рублеными закутами, амбаром, клетями; между двором и ригой зеленел лужок, стоял еще амбар с навесом, желтелись высокие ометы, возвышалась круглая шапка отлично прибранного сена. Все постройки были крыты «под начес», красиво, гладко; под навесом, оглобля к оглобле, стояли три сохи с сверкающими сошниками, лежали друг на дружке крепко связанные бороны; ток перед ригой был выметен и утоптан, лужок зеленелся, точно умытый. Нигде не валялось зря ни соринки, все веселило глаз прочностью и хозяйственным порядком.

И везде застыли, как на той же картине, остановились в полудвижении, с опасливым любопытством рассматривая заезжего барина, разновозрастные русоголовые, опрятно одетые ребята или девчонки в платочках. Каждый при своем деле.

Верещали стрижи у недалекой церкви, кудахтали куры, созывая цыплят, стучал копытом жеребец в конюшне. Люди молчали.

В Савве Александр сразу заметил отчетливое сходство с сестрой – мощно слепленная фигура, низкая линия волос, глубоко посаженные глаза.

Но вот картинка ожила, задвигалась.

– Проходите, проходите в избу! Не побрезгуйте пирогов отведать! Сейчас хозяйка квасу подаст. Митрошка, подай гостям руки обмыть. Дунька, неси рушник… Аверьян Капитоныч, что ты столбом встал?

Александр был вовсе не против отведать пирогов в чистой, отапливающейся по-белому избе, но сначала ему нужно было понять…

– Аверьян Капитонович, объясните же мне толком, зачем вы меня сюда привезли? Прекрасная усадьба, нам бы в Синих Ключах такой порядок…Но что мы тут делаем-то?

– Да ничего особенно, глядим просто, – невозмутимо ответил Аверьян. – Да еще может вам, барин, будет способно узнать, что вся вот ента красота на ваши деньги обустроена.

– Как это так?

– А вот так! – Аверьян снова поднял к небу толстый темный палец. – Грунька-то у вас на всем готовом живет, а что украдет, все в родное гнездо тащит. Еще с того времени повелось, как бар в усадьбе вовсе не было, и всем черная кость правила. И потом. Агриппина хоть и не слышит, да грамоте-счету давно разумеет, и Любовь Николаевну ей вокруг пальца обвести – пара пустых. Да разве она и станет с нее спрашивать, разглядывать, выведывать? Сами знаете: не такой у барыни характер. Пустое! Вот, по ниточке, по былиночке – оно и собралось. И изба по-белому, и лошадки, и землица. Раньше все Федотовы с шести годов на отхожие промыслы из пятнадцати рублев в сезон ходили и за счастье почитали. А теперь Саввушка на обмолот сам трех батраков нанимает. И от мобилизации его сестричка откупила, якобы за многодетностью несметной и никому доселе неизвестной хворобой… Что, Саввушка, или я неправду сказал?