Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера - Эмиль Золя

— Попросите Фину быть здесь завтра к шести часам. Пусть она пройдет мимо меня, но так, чтобы госпожа Ламбер ее не узнала.

На следующий день на закате солнца Бланш с гувернанткой снова гуляли по скалистому берегу. Весь день молодая женщина жаловалась на сильную головную боль и послеобеденное время провела запершись у себя в комнате. Вечером она притворилась, будто ее мутит, и вышла к морю подышать свежим воздухом.

Не доверяя пленнице, г-жа Ламбер шла с нею рядом, твердо решив, что не позволит провести себя, как накануне. Время от времени Бланш с тревогой посматривала на дорогу.

Уже совсем стемнело, когда она заметила вдалеке женщину в провансальской накидке; широкий ситцевый капюшон скрывал ее лицо. По быстрой, легкой походке Бланш узнала ту, кого ждала.

Женщина приближалась. Проходя мимо, она как бы случайно столкнулась с Бланш, и та успела сунуть ей записку, шепнув:

— Исполните мою просьбу, молю вас.

На миг из-под капюшона показалось милое лицо Фины, мелькнула ее добрая улыбка: она утешала и сулила помощь. Затем цветочница удалилась той же легкой походкой.

Сухопарая, холодная г-жа Ламбер ничего не заметила и ничего не поняла.

II

План господина де Казалиса

Бланш была права: если бы у дяди не было своих соображений, он никогда не стал бы так тщательно охранять ее. Одно желание скрыть беременность племянницы не могло вызвать тех крайних мер предосторожности, которые предпринял г-н де Казалис, чтобы изолировать Бланш от внешнего мира и целиком подчинить ее своей воле. Жестокость г-жи Ламбер, непреклонная суровость депутата, одиночество, на которое ее обрекали, — все это подсказывало несчастной, что втайне против нее замышляется нечто мрачное, грозное. Материнский инстинкт говорил ей, что удар навис не столько над ней, сколько над ребенком, которого она носила под сердцем. Очевидно, только ожидают рождения бедного малютки, и тогда произойдут страшные события; она не знала, какие именно, но одна мысль об этом заставляла ее содрогаться.

Опасения Бланш были несколько преувеличены. Постоянное одиночество обострило ее воображение, и ее мучили кошмары. Г-н де Казалис был не из тех, кто способен, рискуя своим положением, уморить ребенка. Ему просто-напросто хотелось как можно скорее отделаться от наследника Бланш. Вот в нескольких словах его план и причины, заставлявшие его действовать таким образом.

После смерти отца Бланш получила в наследство несколько сот тысяч франков. Ей было тогда десять лет. Девочку взял к себе дядя, назначенный ее опекуном.

С тех пор он управлял всем имуществом Бланш. Впрочем, г-н де Казалис не растратил его, но, увидев в своих руках столько золота, стал жить на широкую ногу и промотал почти все свое личное состояние. Когда племянница убежала с Филиппом, депутат страшно испугался, что от него потребуют отчета по опеке: выпустив из рук деньги Бланш, он остался бы буквально нищим. Уже много-много месяцев он жил только на средства своей племянницы.

Пока девушка находилась всецело в его власти, ему нечего было опасаться. Он мог лепить из Бланш все, что угодно, она была мягким воском в его руках. Он знал это. Слабохарактерность девочки делала его хозяином положения. Никогда эта куколка не посмеет предъявить свои права. Он рассчитывал выдать Бланш замуж или отдать в монастырь, выделив ей из ее богатства самую малую толику. Вот почему бегство влюбленных сразило г-на де Казалиса. Он пришел в неистовство, он преследовал беглецов и силой вернул племянницу — все только потому, что боялся ее брака с Кайолем. Он знал характер Филиппа: этот парень не оставит ему ни сантима. Денежные интересы депутата были затронуты не меньше, чем его гордость. Вслух возмущаясь подобным мезальянсом, он со страхом думал, что этот брак не только запятнает его дворянский герб, но также пробьет в его кошельке брешь, через которую уплывут и деньги и власть.

И вот племянница его забеременела. Узнав об этом, г-н де Казалис смертельно перепугался. Все его расчеты опрокинуты. У Бланш будет наследник, и он окажется требовательнее своей матери. Г-н де Казалис стал беспощадным, он сделал все возможное, чтобы выставить Филиппа к позорному столбу. Ему хотелось забросать грязью отца, чтобы тень его бесчестия легла и на ребенка: его нужно было лишить всех гражданских прав еще до рождения. Когда же депутату стало известно, что Филипп скрылся и таким образом избежал позора, тревога его сменилась ужасом. Он был разорен.

Завязалась борьба не на жизнь, а на смерть. Если придется отчитаться по опеке, г-н де Казалис очутится в полном смысле слова на улице. И хорошо еще, если он отделается только этим. Депутат не был уверен, что он не запустил руку в карман Бланш слишком глубоко и не черпал из него слишком беззастенчиво. Если удержать племянницу при себе, то, продолжая распоряжаться ее состоянием, можно будет по-прежнему жить на широкую ногу и обирать девушку на законном основании. Но если с него спросят отчет и от имени ребенка потребуют вернуть отданные ему на хранение деньги, то тогда, чтобы не умереть с голоду, ему придется пойти по миру. Понятно, с какой яростью он ринулся в бой и как настойчиво стремился к победе.

Сама Бланш его нисколько не беспокоила: достаточно строго взглянуть на нее, прикрикнуть, и она согласится на что угодно. Но он трепетал при мысли о ребенке, которого она носила в себе. Это маленькое, еще не появившееся на свет существо заставляло всемогущего Казалиса бледнеть от страха. Втайне он был бы не прочь, чтобы ребенок родился мертвым. Убить его ему бы не позволила дворянская гордость, и он просил бога взять этот труд на себя. Ведь это жалкое существо когда-нибудь вырастет и в один прекрасный день, но наущению Кайолей, потребует у него состояние своей матери. При одной мысли об этом на лбу у депутата выступал холодный пот. Кайоли — вот кого он боялся больше всего. Завладев ребенком, они сделают из него орудие мести. Он представлял себе, какие беды обрушатся на него — де Казалиса: ему придется вернуть все, отдать богатство ненавистным ему людям, а самому, чего доброго, побираться на дорогах.

Именно эти опасения и заставили его запереть Бланш в маленьком домике на берегу моря. Он хотел разобщить ее с Кайолями, не дать им договориться с ней и похитить младенца сразу же после рождения. Все эти меры он принимал с одной целью — захватить ребенка в свои руки. Он держал в заточении не столько Бланш, сколько ее наследника. Г-н де Казалис рассчитывал быть подле Бланш в момент родов и завладеть малюткой, чтобы тот не стал орудием его гибели. А пока что он приказал г-же Ламбер бдительно охранять дом и никого не пускать. Он боялся какой-нибудь помехи.

Завладев ребенком, он считал бы себя спасенным. Порой он в глубине души ликовал, что его племянница совершила непоправимую ошибку. Если бы она вышла замуж, ему с большим трудом удалось бы урвать жалкие крохи ее состояния. Теперь о свадьбе не могло быть и речи. Она уйдет в монастырь и там будет оплакивать свой позор, а он преспокойно прикарманит ее деньги. Он разрешал аббату Шатанье посещать Бланш, надеясь, что старый священник укажет ей на религию как на последнее прибежище. Это было верным способом избавиться от несчастной девушки.

Когда же мать окажется в монастыре, он примется за малыша. Он оставит его при себе, хорошо воспитает и постарается внушить ему желание посвятить себя церкви. Конечно, невозможно заглянуть в будущее. Г-н де Казалис хотел только одного — оградить себя от всяких случайностей. Угрозе немедленного разорения он предпочитал возможность разорения в будущем. Его приемный сын вырастет у него на глазах, и он постарается отделаться от него каким-нибудь благопристойным образом: уговорит постричься в монахи или пошлет на войну, а то и просто выбросит на улицу, предварительно отыскав какой-нибудь законный способ украсть его состояние. Во всяком случае, никак нельзя допустить, чтобы дитя попало в руки Кайолей.

Теперь читателю известен план г-на де Казалиса. Каждое утро он навещал Бланш в сопровождении врача, и тот ежедневно докладывал ему, как протекает беременность. Когда же Бланш робко жаловалась на свое заточение, он выходил из себя, напоминал ей о чести семьи и кричал, вгоняя ее в краску, что она сама должна была бы заживо лечь в могилу, чтобы скрыть от людей свой позор. Он не мог дождаться, когда все это кончится. Депутат торопился в Париж на парламентскую сессию, но не хотел уезжать, не передав новорожденного в надежные руки.

Каждый день он выслушивал подробный отчет г-жи Ламбер обо всем, что произошло в его отсутствие, и с особенным упорством выспрашивал, не замечала ли она кого-нибудь вблизи дома. Но гувернантка уверяла, что никто не появлялся, и тем успокаивала его. Г-н де Казалис начинал надеяться, что у него не собираются отнять ребенка.