Прямой наводкой по врагу - Исаак Кобылянский

Вот и все, что вспомнилось о листовках.

Глава 16. Еврей на фронте

(Откровенно, как на исповеди)

До войны, воспитанный школой, комсомолом, средствами массовой информации в духе интернационализма, о своем еврейском происхождении я задумывался очень редко. Однако начиная с первых месяцев войны сознание принадлежности к этому «нестандартному» народу меня почти никогда не покидало. Причиной этому стал быстро и широко распространившийся бытовой антисемитизм. В самых различных слоях общества воскресали мещанские предрассудки по поводу евреев, в их адрес можно было услышать едкие слова осуждения, оскорбительные прозвища, насмешки, анекдоты. Злой критике подвергалось все, большей частью мифическое или намеренно преувеличенное, — приверженность евреев к «золотому тельцу», торгашеству, жульничеству; нежелание жить честным трудом; трусость и увиливание от фронта; наконец, специфические интонации и картавость речи.

Пытаясь сегодня понять, почему в первые месяцы войны произошла вспышка этого отвратительного явления, таившегося ранее под спудом (во всяком случае, я его не замечал), полагаю, что было к тому несколько поводов.

Среди сотен тысяч людей, бежавших на восток из западных регионов страны, значительную часть составляли еврейские семьи. И это неудивительно: останься они на оккупированной земле, их ожидала бы неминуемая гибель. Так и произошло с теми евреями, кто по разным причинам не эвакуировался. Счастливых исключений было ничтожно мало. Конечно, покидали свои дома не одни лишь евреи, уходили от врага члены партии, работники органов власти. Вместе с оборудованием крупных заводов и фабрик в более-менее организованном порядке эвакуировались, независимо от их национальной принадлежности, сотрудники администрации, инженерно-технические работники, квалифицированные и кадровые рабочие этих предприятий, а также члены их семей. И все-таки не обратить внимание на высокий процент евреев среди эвакуированных было трудно. У местных жителей, даже у тех, которые до этого живого-то еврея не видели, а о народе этом знали лишь, что они Христа распяли, при виде вполне здоровых приезжих мужчин возникала естественная, на мой взгляд, неприязнь: «Как же так? Моего мужа (брата, сына, отца) забрали на фронт, а эти здесь разгуливают!» Были ли основания для таких суждений? Скажу откровенно — не без того. Конечно, многих беженцев с запада не успели на месте призвать в армию из-за молниеносного продвижения немцев, но и без достаточных оснований немало «нашего брата» сшивалось в тылу (среди таких были два хорошо знакомых мне человека, разными хитростями увильнувших от мобилизации). Правдами и неправдами избегали армии и сыны других народов, но замечали в первую очередь евреев: чужое всегда виднее.

Прибытие значительного числа эвакуированных, несомненно, сказалось на условиях жизни местного населения. Острее ощущалась нехватка продуктов питания, резко возросли цены на рынках. У многих ухудшились жилищные условия. Кого можно было обвинить в этом? Конечно, эвакуированных (которых кое-где обзывали «выковырянными»), в первую очередь евреев. И если среди тех попадались богатые люди, выкладывавшие любые суммы за нужный им товар (были, конечно, и такие), то рассказы об этом становились достоянием масс. Мифы о несметных богатствах приезжих распространялись на всех евреев, подавляющее большинство которых фактически вело на чужбине полунищенский образ жизни.

Кое-кому из местных жителей, наверное, пришлись не по душе обычаи и манера поведения прибывших евреев в быту, способы ведения домашнего хозяйства, даже особенности их меню (например, пристрастие к курятине).

На отношение к эвакуированным в тылу страны могли также повлиять отголоски гитлеровской пропаганды, которая изображала евреев как злейших врагов человечества.

Такова моя нынешняя версия причин тогдашней вспышки антисемитизма в СССР, которую я воспринимал очень болезненно.

* * *

Было бы несправедливо умолчать о том, что значительная, может быть, даже большая часть местных жителей от всей души сочувствовала эвакуированным, бескорыстно помогала им выжить, делилась последним. Однако такими были далеко не все.

* * *

Особенно задевали мои юношеские чувства оскорбительные обвинения евреев в трусости и увиливании от непосредственного участия в боях. Никогда не забуду, как больно было выслушивать гнусные остроты на эту тему. Пока я не оказался в армии, приходилось, стиснув зубы, молча сносить произносимые в моем присутствии гадости типа «вояки из Ташкента» или выслушивать анекдот о Рабиновиче, который на вопрос, почему он не на фронте, ответил: «А если меня там убьют, кто тогда будет любить Родину?» Ведь не мог я, крепкий 19-летний парень, упреждая возможные вопросы, оповещать любого встречного о том, что статус студента второго курса дает мне отсрочку от призыва в армию. И до мая 1942 года приходилось молча глотать обиду даже тогда, когда эти гадости не относились ко мне лично.

Названные причины привели к тому, что моя психика в те месяцы зациклилась на теме «евреи на войне, евреи на фронте». Поэтому, оказавшись в армии, я был заранее нацелен на то, чтобы узнать, какими же они были в действительности.

(С годами я убедился в том, что прямые ответы на подобные вопросы существуют только тогда, когда оцениваются отдельные личности, а однозначно оценить любую общность или большую группу людей невозможно. Поэтому мои юношеские попытки однозначно оценить поведение евреев на фронте потерпели неудачу. Расскажу в основном о фактах, которым был свидетелем.)

Сначала о том, что мне было известно уже в первые месяцы войны, — об участии в войне моих близких родственников — всех моих двоюродных братьев, которым в 1941 году было от 19 до 30 лет (их было четверо, а моему единственному родному брату было тогда всего 10 лет). Начну со старших.

— Миша Гинзбург (год рождения 1911 г.) — в армии с 1939 года. На фронте был политруком, инженером, затем командиром автомобильного батальона.

— Нюма Гинзбург (1919) — летчик-истребитель, тяжело ранен в воздушном бою в 1943 году, инвалид войны.

— Изя Кобылянский (1922) — призван в армию после десятилетки в 1940 году, служил в Прибалтике. Погиб в первые дни войны.

— Изя Вайнбург (1922) — в армии с 1940 года после окончания артиллерийской спецшколы. Тяжело ранен в 1942 году, после излечения продолжал воевать, инвалид войны.

Себя в этот список не включаю, так как читатель уже знает о моем участии в войне. Но и без меня «семейная статистика» была на 100% в пользу евреев!