Сказки. Том 3 - Эльдар Ахадов

Покраснели свои. Извиняться начали, а сами на мячик смотрят, между собой перешептываются.

А мячик что? А ничего. Молчит. Сильно–сильно молчит. Зачем слова, когда и так всё ясно?

НАПОЛЕОН

Старого Наполеона вынесли на руках и оставили на скамеечке возле дома. Он смотрел на закат и медленно покрывался печалью. «Я так одинок», — думал он, — «Никто меня не понимает. Сохну тут от тоски. Как увидят меня сейчас, как налетят отовсюду, так ведь и заклюют вовсе. Эх, жизнь! Говорили, что любят меня, уважают! А на самом деле что? Так и норовят съесть живьём! Нет! Не вернусь домой! Лучше здесь в одиночестве исчахну! Бедненький я, бедненький!»

Так думал Наполеон, пока к нему не подкрались. А тут ещё, как назло, у него от горя–печали бдительность притупилась, потопталась она, потерянная, и ушла. К тем, кто её способен оценить по достоинству! Она бы так и сказала Наполеону, если бы он хоть какое–то внимание ей уделил.

В общем, ушла бдительность, а подкравшиеся — тут же выскочили из засады и почти вежливо говорят ему:

— Руки вверх!

— Какие руки, ребята? У меня и ног–то нет!

— Как нет? Ты кто?

— Я? Наполеон.

— Бутерброд, что ли?

— Нет, пирожное.

— А–а–а! Вот оно что! Ну, мы тебя съедим.

— Не ешьте меня. Я старый.

— Так что ж ты тут тогда сидишь? Людей травить собрался? Как не стыдно. Постеснялся бы в таком–то возрасте!

— Мне грустно. Я печалью покрылся, разве не видите?

— Ого! И правда. Пойдём–ка мы лучше отсюда…

И тут они, действительно, ушли. Но если не везёт, то уж не везёт по–крупному. Только собрался старый Наполеон сохнуть, как на него начали падать крупные неприятности. А кому приятно, когда дождик капает? Совсем у Наполеона нервы сдали! Мякнуть начал и смываться. Сначала были крупные отдельные капли, а потом: как хлынуло, как понесло!.. Нет, не как из–под крана, а скорее, как из брандспойта.

Через несколько минут всё кончилось: и ливень, и Наполеон. И никто его не съел. И скамейка чистая. И тоска куда–то растворилась. Плывут ночные облачка по небу. Свежо. Хорошо.

ЧТО БЫЛО, КОГДА НИЧЕГО НЕ БЫЛО?

— А что было, когда ничего ещё не было?

— Как это «ничего», сынок?

— А, так вот. Когда я ещё не родился, ты ещё не родился, и никто ещё не родился?

— Совсем никто?

— Ага!

— Понятно, тогда земля была пустая, горы на ней, моря–океаны, реки большие и малые, трава, леса и луга, звери и птицы, ой прости… Их ещё нет, но они скоро уже будут.

— Нет, нет, нет! Так не считается! Если нет никого, значит, никого нет: ни зверей, ни птиц, ни травы, ни леса!

— Ладно. Остаются горы, вулканы, реки, моря, пустыни…

— А они что: всегда были? А вот когда их не было, то что было, а?

— Ой, какой ты дотошный! Ладно. Когда–то ничего этого не было. И земли тоже. Только бескрайнее темное небо и звёздочки на нём, и солнце в огромном газовом облаке пыли…

— Точно?

— Не знаю, умные ученые люди так говорят.

— Раньше они тоже так говорили?

— Нет, раньше по–другому.

— А вдруг они и потом опять по–другому скажут?

— Всё может быть. Может, в шахматы поиграем, раз уж ты такой рассудительный?

— Ага, ты что думаешь: я маленький, да?

— Почему? В шахматы и взрослые играют.

— Я не про то!

— А про что?

— Как про что? Ну, ты же не ответил на вопрос! Ну, пожалуйста! Скажи: что было, когда ещё ничего не было?

— Чего «ничего»?

— Ну, совсем ничего: ни звёзд, ни неба, ни солнца!

……………………

— И что ты молчишь? Не знаешь? Ответь же мне!

— Я тебя люблю.

— Ну, вот опять. Я же серьёзно спрашиваю!

— Я тебя люблю, сынок.

— А что было?

— Это и было, сынок. Всегда. Даже когда не было ничего…

ЖАЙЛЯУ

Собрались как–то вечером скобняки на жайляу. Двое. Один — молодой–молодой. Другой — старый. На жайляу идти далеко–далеко, подниматься высоко–высоко. Тропинка узкая, пропасть глубокая. Крутовато подниматься. Идут. Молодой впереди бежит. Старый отстал совсем, за спину держится, не может ходить. Шёл–шёл, совсем устал, решил постоять. А молодой бежит, не смотрит назад. Только голос слышно:

— Дошёл! Добежал! Вот и жайляу уже рядом.

Покряхтел старый, проворчал что–то и тоже пошел вверх потихоньку. Наверно, целый час шёл. А куда спешить? Ночь. Темно. Новолуние. И зачем вообще идти надо было, на ночь глядя? Вот же молодой! Вечно торопится!.. Не думает о других. Так, ворча, и поднялся. Огляделся.

— Эй! Ты где?

— Здесь я! Вот он.

— Ты куда меня привёл?

— А что?

— Это же не наше жайляу!

— А чьё?

— Ачье! Ачье жайляу это! Сейчас ачьё придут! Что делать будем?? Они злые! Увидят чужаков — и спрашивать ни о чём не станут — затопчут и всё!

— Ачьё? А кто это?

— Да, есть тут такие… Пасутся по ночам. Сейчас как раз их время.

— Может, назад побежим?

— Поздно. Ты–то прыткий. Может, ещё спасёшься. Беги. А мне, старому, поздно. Не успею. Не дойду. Пропал я.

— Ты, что, дедушка! Я тебя не оставлю. На себе понесу.

— Ага, оба в пропасть и свалимся. Хорошо придумал. Пусть хоть кто–то один спасётся. Беги, сынок.

Ай, поздно! Тут камешки сверху посыпались, ачьё спускаются, воздух ноздрями нюхают, фырчат между собой:

— Неужели кто–то посмел наше жайляу занять? Ну, мы ему покажем! Ну, поплатится он за это сейчас!

Скобняки от страха оба легли наземь и уши прижали, чтобы не дышать. Скобняки обычно ушами дышат, а носом слушают. Порода такая.

Вот выходят ачьё на жайляу своё исконное. Осторожно выходят, чтобы врага не спугнуть раньше времени. Крадутся. Всё ближе и ближе подходят… не выдержал молодой скобняк! Как вскочит! Как побежит! А–а–а-а-а!

Ачьё его тут же хвостами, как хлыстами, стеганули да скрутили. Не шевелись! Кто такой?

Застыл молодой, хвостами–то скрученный. Ну, всё. Пропал. Ах, как жить хочется!

И тут поднялся старый скобняк, которого не заметили, медленно так поднялся, серьёзно. Уши распустил, глубоко дышит, кх–кх–кх…

— Эй, вы, ачьё! И не стыдно вам с ребятёнком воевать?! А, ну, все сюда! Ко мне! Это я, старый, сослепу на чужое жайляу поднялся. Моя ошибка — я и отвечу!

Ачьё хвосты отпустили, развернулись и толпой к старому двинулись.

И тут как крикнет старик да на все горы громко–громко:

— Эгеге–гей!

Эхо во все стороны полетело. Летучие мыши–собаки выпорхнули из пещер. Лаять начали с перепугу–то. Глядит молодой: летит по звёздному небу кто–то огромный. Шумом интересуется. Так это же большой хохлатый кудыкль! Уцепился малец за крыло да на спину кудыклю упал. Кричит молодой кудыклю в ухо:

— Старика забери! Будь другом! Век помнить буду!

А кудыкли хорошо летают, быстро. Пришлось назад возвращаться, на ачьё жайляу. Подхватил кудыкль дедушку скобняка, посадил на спину. В самый последний момент успел! Ачьё от досады завыли, жалобно так. Только никто их жалеть не стал. На самом–то деле никому их жайляу не нужно. Пусть себе пасутся до утра, потом солнышко выглянет, и они баиньки пойдут в норы свои спать до самого вечера.

Вернулись скобняки в родную деревню. А там их соседи уже встречают, как героев! Ай, да молодцы! Самим ачьё носы утёрли! Герои! Оказывается, летучие мыши–собаки лаем своим всех разбудили и про всё уже рассказали.

— Что, сынок, испугался? — спрашивает старик, сам улыбается.

— Ага, дедушка, очень. А ты — настоящий герой: как ты на них здорово накричал!

Как расхохочется старик в ответ, как рассмеётся. Долго–долго остановиться не мог.

— Дедушка, ты что смеёшься?

— Так я ведь того — с перепугу кричать начал. А видишь, как всё складно получилось.

И начали они оба над собой смеяться. Так весь день до вечера всё хохотали да подмигивали друг другу. И опять хохотали. А вечером снова пошли на жайляу. На звёздное небо смотреть. Теперь уже точно — на своё.

БАБОЧКА

В одной прекрасной стране жили бабочки. Их было много. Они струились по воздуху то туда, то сюда, раскачиваясь на ветру, словно в невидимой колыбели. Они порхали, присаживались на цветы, замирали на некоторое время, а потом взлетали. И так им было хорошо жить на свежем воздухе, возле живых цветов, так чудесно!

И ничто не могло испортить им настроения. Даже легкие и быстрые летние дождики.

А потом появились удивительные существа. Они бегали среди цветов на двух ножках, радостно кричали, показывали пальчиками на бабочек, купались в речке и валялись на траве. И тоже были счастливы. В руках у них были странные длинные палки с прозрачными мешочками на конце. Они подбегали к бабочкам и накрывали их прозрачными мешочками. А потом пойманных бабочек куда–то уносили. А затем они возвращались опять и снова ловили бабочек, которым нравилась эта забавная игра.