Кровь звёзд. Мутанты - Натали Хеннеберг

Блеснули тысячи копий. С востока приближались нечеловеческого вида всадники. Не ожидавшие атаки с фланга, неверные дрогнули. Лавина обрушилась на них.

Всадники были совсем близко; мираж, который увеличивал их до небес, рассеялся, но они оставались ужасными: почти голые, опаленные пустыней, они были как из преисподней, с косматыми головами и покрытыми язвами телами. Вооруженные топорами, баграми, кривыми саблями, они сидели на лошадях без седел. На их знамени был изображен кровавый Тау. Громкое пение подчиняло ритму их напор:

Соленая вода! Ветер тело нам ласкает,Кнут на части разрывает!Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

Тот, кто вел эту толпу, напоминал ростом и манерами Великого Магистра тамплиеров. Его доспехи сверкали. Когда он снял свой шлем, над его белокурыми волосами появилось пурпурное сияние. Вот таким, в момент, когда победитель еще не определился, и появился между двумя лагерями овеянный славой рыцарь. Это было последнее осознанное видение Деста на Анти-Земле: копье янычара пробило его кольчугу. Потеряв своего командующего, трипольцы отступили.

Все вокруг смешалось; каторжники Конрада устремились вперед. Под ударами абордажных сабель летели головы. Халиф, обрезав себе бороду, чтобы его нельзя было узнать, сбежал с остатками войска в пустыню…

Соленая вода! Ветер тело нам ласкает,Кнут на части разрывает!..Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

Огромный, золотистого цвета хищник бежал перед астронавтом с Земли. Он вцепился в горло атабеку из Заиорданья.

Угрызения совести

— Госпожа, — сказал брат Бертхольд Шварц, — надо бежать. Люди в обоих лагерях измотаны, да и ночь благоприятна для побега.

Бросив носилки Саламандры, так как нести их было уже некому, они пошли вдоль русла пересохшей реки. Среди нагромождения мертвых тел и сломанного оружия текли струйки красной жидкости. Сильная усталость свалила воинов, они спали там, где упали. Победители смешались с побежденными. Слышались прерывистое хрипение умирающих, осторожные шаги шакала, смех гиены.

Эсклармонда шла как в бреду. Она потеряла свои золотые сандалии; пола ее туники была в крови. Иногда они останавливались; брат Бертхольд подносил флягу к губам умирающего, отпускал ему грехи или закрывал глаза мертвому.

— Иезус Мария! Какой ужас! — стонал он.

А Саламандра кричала:

— Замолчи! Это лишь микроорганизм.

— О госпожа! Волки в пустыне не разрывают друг друга так жестоко! Посмотрите на этих двоих…

Он не узнал Абд-эль-Малека, который, умирая, вонзил свои клыки в горло корсара Тьерри. Саламандра равнодушно глядела на восковые лица.

— Принцесса, — сказал монах, — это тоже ваше деяние? Признайтесь!

— Думаю, что да, — ответила она серьезно. — Я не могла высадиться на планету, не совершив при этом какого-нибудь зверства; но эта жестокость худшая из всех. Что ты хочешь? Это моя природа: я все сжигаю! И моя разрушительная сила все возрастает, особенно после этого турнира, где я встретила его… Кажется, это и есть любовь Саламандры! Если бы он обнял меня, я сожгла бы и его как соломинку.

— Вам следовало бы отказаться от этой несущей смерть страсти!

— Разве я не пыталась? Я сбежала, лгала, довела его до отчаяния… все напрасно. Он сказал мне, что преследует меня от своей Галактики и что никогда не откажется от своей цели.

— Однако, принц Д’Эст…

— Ты полагаешь, он похож на Жильбера? Он чист и тверд, как бриллиант… О! Эти проклятые земляне удачно выбрали своего Охотника! А мы идем в космическом пространстве, оставляя каждой планете мои чудовищные дары… Я проклята!

— Господи, — взмолился Бертхольд, — прости ее, ибо она не знает, что говорит!

— А ты, что ты делаешь, следуя за мной? — спросила ставшая вдруг раздраженной Эсклармонда.

— Ничего, — сказал монах. — Я следую за вами и собираю ваши дары. Самые маленькие из тех, что можно собрать. Вы сжигаете, но вы и озаряете…

Я никогда вам в этом не признавался: сейчас я нахожусь в поиске выхода, продвигаюсь на ощупь. Раз люди не прекращают убивать друг друга, я придумаю такое ужасное оружие, что оно испугает и образумит их всех: оно уничтожит их, разрушит крепостные стены и башни… Тот, кто будет обладать им, получит власть. Никто не осмелится больше нападать на слабых и несчастных, так как я, разумеется, предназначаю свое оружие для службы справедливости. И на Анти-Земле воцарится вечный мир.

— Я уже слышала нечто подобное, — возразила она, потеряв терпение. — Как выглядит твое оружие?

Она уже с ужасом представляла себе молодую планету, боровшуюся с ядерными силами…

— Я вижу сорт серого пороха… — скромно ответил брат Бертхольд.

Вдруг она упала на колени. Мягкая поверхность холма была усеяна трупами, вторая, зеленая, луна освещала белые, как мел, лица и застывшие в крике открытые рты. Закричал шакал, встревоженный во время своего обеда. Вздутое тело какого-то янычара скатилось к подножию холма.

Лежавший среди этих безобразных трупов Жильбер Дест был еще жив. В его глазах горели странный свет, нечеловеческая тревога. Он протянул руки в темноту.

— Ты здесь, Эсклармонда? Видишь, я сдержал свое последнее обещание. Я умираю за Анти-Землю.

— Я пришла, — растерянно сказала она, — я тут…

Он простонал:

— Я тебя больше не вижу. Я не чувствую больше твоего тепла. Я холодею…

Она склонилась над ним, она больше не могла ему причинить боль: он так быстро умирал! Она прижала к себе безжизненное тело. Убаюканный, согретый звездным монстром, исследователь Дест заканчивал свое последнее путешествие, а брат Бертхольд отпускал ему грехи.

— Я здесь, — шептал нежный голос, который струился, как язычки пламени. — Я обнимаю, держу тебя, я уношу тебя с собой. Ты чувствуешь мои волосы? Они обвились вокруг тебя, словно золотой шатер, благоухающие амброй и сандалом. Мои руки — это два озера огня… Сейчас я могу поцеловать тебя, Жильбер, но это уже неважно, ты не чувствуешь боли. Я поднялась к тебе из звездной бездны; меня зовут Лилит, Урания. Я — Кровь Звезд! Я сдержала слово. Я люблю тебя. Вот и приближается вечное лето…

Брат Бертхольд отошел в сторону и стоял, перебирая свои четки. Когда он обернулся, Саламандра все еще стояла на коленях, но руки ее уже никого не сжимали. Только маленький язычок пламени пробегал по земле, по горсти пепла.

«Может быть, это ее душа?» — Спросил себя в ужасе монах.