Под знаком змеи.Клеопатра - Зигфрид Обермайер

Я представился, назвав свое имя и звание, и спросил, живет ли еще здесь мой слуга Саломон. Он любезно кивнул.

— Саломон или Салмо, как он сам просил его называть, конечно, еще живет здесь.

— А где он сейчас?

— Я запер его в погребе до прихода рабби, который должен рассудить, какую кару он должен понести за свой проступок.

Я чуть язык не проглотил.

— Ты… ты так просто взял и запер Салмо в погребе? Слугу личного врача Ее Божественного Величества царицы Клеопатры из Египта?

— Да, так он о себе говорил. По крайней мере, тут он сказал правду.

— Что это значит? В чем ты его обвиняешь?

— Он пообещал жениться на моей дочери Деборе, но, похоже, и не думает выполнять обещание.

Я покачал головой.

— Он не мог обещать жениться на твоей дочери, потому что в Александрии его ждет жена и двое, нет, трое детей. Салмо женат, и я смело положу за него руку в огонь.

Даниэль равнодушно пожал плечами.

— Этого я никогда и ни для кого не стал бы делать — я имею в виду класть руку в огонь. Вообще же у меня есть письменное подтверждение его намерения жениться на Деборе.

— Что? Он объявил об этом письменно?

Даниэль кивнул.

— Как и принято у культурных народов — все равно, к какой культуре они принадлежат. Мы, евреи, составляли наши договоры письменно еще в те времена, когда греки и римляне не знали ни языка, ни письма.

— А, — усмехнулся я, — я вижу, ты образованный человек, Даниэль, докажи мне теперь, что ты еще и честный человек.

Он тотчас поднялся.

— Конечно, конечно. Сейчас я принесу документ.

Он подошел к окну, склонился над тяжелым, обитым железом сундуком и заскрипел ключами и задвижками. Вернувшись, он положил передо мной пергамент, покрытый еврейскими письменами.

— Я не знаю еврейского языка и письма. Прочти мне.

— Как пожелаешь. Итак. Саломон бен Наум из Александрии и Даниэль бен Симон из Антиохии заключили следующее соглашение: Саломон согласен и готов взять в жены Дебору, дочь Даниэля, в течение этого года и считает этот договор доказательством и знаком того, что он помолвлен с Деборой.

Составлено в Антиохии в 4-й год правления императора Марка Антония и в 338-й год после победы Селевка Никанора.

— Вот подписи Саломона бен Наума и моя, — сказал Даниэль, сунув документ мне под нос.

Указательным пальцем он постучал по подписи Салмо, и это прозвучало похоже на барабанную дробь. Мне бросилось в глаза, что текст написан очень убористо и мелко, хотя почти треть пергамента оставалась свободной и вовсе не надо было экономить место.

— Хорошо, — сказал я, — а теперь я хотел бы услышать мнение Салмо.

Слабое подобие улыбки промелькнуло на лице Даниэля, но глаза его по-прежнему ничего не выражали.

— Он уже выразил свое мнение своей подписью, которая говорит ни о чем ином, как о том, что он хочет жениться на Деборе.

Он снова постучал пальцем по пергаменту. Я покачал головой.

— Иногда бывает, что подписываешь одно, а имеешь в виду совсем другое.

— Тогда он нечестный человек.

— Или его обманули. Итак, я еще раз прошу позволить мне поговорить с Салмо.

— В первый раз ты не просил меня… Впрочем, почему бы и нет? Но я считаю уместным, чтобы при этом присутствовала и Дебора.

— Потом — пожалуйста. Но теперь я хотел бы поговорить только с тобой и с Салмо.

Даниэль поднял маленький серебряный колокольчик и слегка позвонил.

Слуга ввел Салмо почти сразу же, как будто все уже было заранее подготовлено. Когда он увидел меня, лицо его просияло так, как будто я принес ему весть о помиловании.

— Господин! Наконец-то! Я уже думал, что ты забыл про меня. Надеюсь, ты не поверил этому лгуну и отъявленному мерзавцу?

— Стоп, Салмо, стоп! Прежде всего, это тебя обвиняют в том, что ты пытался в доме Даниэля бен Симона его дочь Дебору…

— Что? — взволнованно перебил он меня, и его оставшийся глаз гневно сверкнул. — Что это я пытался? Эта ветреница чего только не делала, чтобы забраться в мою Постель. В конце концов, я ведь мужчина, а потом приходит этот пройдоха и, как каждый здесь знает, лживый подлец и…

Теперь вмешался Даниэль, который до сих пор выслушивал гневную тираду Салмо совершенно безо всякого выражения на лице. Он поднял пергамент и сказал:

— Прежде чем ты выдумаешь для меня новые оскорбления, взгляни на это.

Салмо упрямо покачал головой:

— Меня не проведешь, ты уже подсовывал мне это в погребе.

— Ты подписал этот договор? — спросил я.

— Да, похоже, что это моя подпись. Но этот текст… этот текст мне незнаком, то есть Даниэль говорил об этом, но я его высмеял…

Терпение мое начало иссякать, в то время как хозяин дома сидел так спокойно и невозмутимо, как будто речь шла о чем-то совершенно постороннем, а не о замужестве его дочери.

— Салмо! — перебил я резко. — Это твоя подпись? Да или нет?

— Да, господин, я поставил ее на этом пергаменте, но под другим текстом.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Даниэль хотел, чтобы я подписал договор о том, что снимаю у него комнату. Я сказал, что нигде еще не видел, чтобы для договора на несколько недель тратили целый пергамент, однако он настоял на своем. Еще больше я удивился, когда он пришел с пергаментом, который стоил, наверное, столько же, сколько моя комната здесь за четыре недели. Но Даниэль сказал, что любит порядок, а этот кусочек пергамента все равно уже давно лежит у него просто так и поэтому…

Салмо взглянул на меня, умоляя понять его.

— Что мне было делать, господин? Не спорить же с ним из-за каких-то нескольких строчек, где говорилось, что я, Саломон бен Наум, настоящим удостоверяю, что снимаю комнату в доме Даниэля минимум на шесть недель и готов платить за нее столько-то. Если мне придется уехать раньше, я должен буду заплатить ему за оставшееся время половину платы. Вот что я подписал, и больше ничего.

Теперь мне сразу стало ясно, почему на пергаменте оставалось еще так много места. Даниэль соскоблил короткий договор о сдаче комнаты и вписал туда брачный контракт. При этом надо было, чтобы под ним оказалась подпись Салмо. Я взял пергамент и провел по нему пальцем. Он был старательно разглажен, и нам было бы очень трудно уличить Даниэля в обмане. Однако я был убежден, что Салмо здесь заманили в ловушку.

Я повернулся к Даниэлю.

— Странно только, что брачный договор написан так мелко и тесно, хотя на пергаменте осталось еще много пустого места. Как ты можешь объяснить это?

— Очень просто, — спокойно ответил Даниэль, — я специально оставил место для того, чтобы все это потом заверил рабби.

— Ага, но почему же ты не позвал рабби сразу же, чтобы он был свидетелем? Тогда он сразу расписался бы внизу, и все было бы по правилам.

— В тот день рабби не было, мы заходили за ним.

Я решил, что пришло время показать когти и зубы.

— Даниэль бен Симон, ты именно тот, кем назвал тебя мой слуга, а именно отъявленный мошенник, который к тому же использует своих дочерей для вымогательства и обмана. Я требую, чтобы ты вместе со мной пошел во дворец наместника, и там римские чиновники, у которых большой опыт в разоблачении всякого рода обманов, как следует проверят этот пергамент. Здесь ясно видно, что ты загладил прежний текст и вставил вместо него новый, подлиннее.

Даниэль мгновенно попытался выхватить у меня контракт, но я был готов к этому. Я спрятал его под гиматием и грубо ударил его по руке.

— Да, Даниэль, не на того ты напал. Я личный врач царицы Египта и друг императора, и я легко могу разоблачить тебя, чтобы ты наконец получил по заслугам. Такие люди, как ты, очень опасны и не должны разгуливать на свободе. Я думаю, судья заинтересуется и твоей прежней жизнью, поскольку она тоже выглядит довольно подозрительно. Говорят, ты спровадил на тот свет трех жен…

Теперь наконец он потерял свое старательно сохраняемое спокойствие.

— Болтовня! Слухи! — взревел он, покраснев. — Это все клевета завистников! Ни один суд в мире не поверит этому!

— Может быть, ну а как с этим? — Я похлопал рукой по спрятанному пергаменту. — Это ведь очевидный ловко задуманный обман.

— Дебора подтвердит, что все это правда.

— Хорошо, — сказал я и снисходительно улыбнулся. — Тогда позови Дебору.

Это была его последняя отчаянная попытка выбраться из петли, но мне было совсем не жаль этого мерзавца, и я хотел увидеть, как он упадет в яму, которую сам же и вырыл.

Салмо был прав: Дебора оказалась весьма легкомысленной особой с ярко накрашенным лицом и хитрым взглядом. Любая греческая гетера или римская меретрисса приняла бы ее за свою подругу.

— Обещал ли этот господин, Саломон бен Наум, жениться на тебе, после того как ему удалось наконец заманить тебя в постель?

— Да-да, — пробормотала она, — сначала мы собирались обручиться…