Перевод с подстрочника - Евгений Чижов

– Не знаю. У меня тоже такое бывает.

– И у тебя? Ну, значит, мы с тобой товарищи по несчастью. Идем, поговорим.

Мансур положил руку на плечо Олега и подтолкнул его к ближайшему проходу между дувалами. Нет, понял Печигин, не обойдётся.

– Не могу. У меня сейчас автобус.

– Да успеешь ты на свой автобус, ещё час почти. Идем, что посреди улицы стоять. Не бойся, ничего с тобой не будет.

Сколько раз слышал Печигин в детстве это «не бойся»! И всегда шёл, чтобы показать, что ничего он не боится. Тогда ему удавалось отделаться разбитым носом, несколькими синяками – может, и на этот раз всё закончится тем же? Они свернули в проход, и скоро, возникнув откуда-то сбоку, к ним молча присоединился один из Рустемовых друзей.

– Слушай, – сказал Олег, – ты ведь мой фотоаппарат хотел? Возьми, я тебе его дарю. Только карту с моими снимками заберу, а камеру – пожалуйста. Считай, она твоя.

Но предложение не произвело на Мансура никакого впечатления.

– Не нужен мне твой фотоаппарат, – скучающим голосом ответил он. – Что я тут буду фотографировать? Камни эти, небо?

– Ну, не знаю, я б нашёл, что…

– А кроме камней и неба, здесь у нас и нет ничего.

– Я бы тебя, например, снял.

Помимо буквального смысла эти слова должны были означать, что Олег не боится Мансура. Не боится и готов говорить в открытую: если ты что-то против меня имеешь, давай, выкладывай.

– Меня? – усмехнулся Мансур. – Что во мне особенного? Думаешь, я тут один такой, который по ночам не спит? Не, нас таких много. А знаешь, почему мне не спится?

– Откуда мне знать…

Узкий каменистый проход между дувалами сделал поворот, и за углом Олег увидел еще двоих парней с причёсками под Брюса Ли. Они сидели на сухом бревне молча, застыло выпрямив спины, серьёзные, почти торжественные, и Печигину вспомнилось, как Рустем назвал своих друзей поэтами по жизни. Их остроносые, до блеска начищенные чёрные полуботинки выглядели довольно нелепо на деревенской улице. Когда Олег с Мансуром поравнялись с ними, они поднялись и, не вынимая рук из карманов, пошли сзади. Что у них в карманах? Ножи? Кастеты? Печигин подавил желание оглянуться, споткнулся раз, потом ещё и стал глядеть себе под ноги.

– Не спится мне потому, что друзья по ночам вспоминаются, которых танками на войне подавили. А столько танков у правительственных войск, знаешь, откуда взялось? Не знаешь… Москва им дала, вот откуда.

– Я-то тут при чём? Я, что ли, эти танки им дал?

– Не, ты ни при чём. Ты, наверное, танка и вблизи не видел. Пока я тут по окопам ползал и ваш «Град» нас утюжил, ты небось кофе пил и девочек щупал.

– Ну и в чём тут моя вина?

Дувалы кончились, и они вышли на пустырь, такой же, как тот, где справляли свадьбу, поросший сухой жёлтой травой. «Вот и пришли», – понял Печигин, потому что идти было больше некуда – за пустырем начиналось поле, где не было ничего, кроме дрожащего от зноя воздуха. Издалека доносился глухой рокот трактора, а может, комбайна, но самой машины видно не было.

– А ни в чём. Я что, сказал, что за тобой вина? Просто интересно мне, почему так получается… – Мансур повернулся к Олегу, и в его голосе, прежде лениво, как все коштыры, растягивающем слова, послышалась сдерживаемая ярость. – Интересно мне, почему ты – это ты, а я – я?! Я и на заводе работал, и на войне воевал, а всё равно ни хера ничего нету!

– Может, если б и я в Коштырбастане жил, мне бы тоже воевать пришлось.

– Значит, всё дело в том, кто где живёт?! Что ж ты тогда сюда приехал? Сидел бы в своей Москве.

– Да так… любопытно стало… как вам здесь живётся.

Смотреть в злые глаза Мансура было тяжело, но Печигин чувствовал, что, если он отведет взгляд, Мансур кивнет стоящим у Олега за спиной, и тогда…

– Любопытно ему стало! Я тебе скажу, зачем ты приехал. Ты смерть свою приехал искать, вот зачем. Считай, ты её нашел.

Ну вот и всё. До этого момента Олегу ещё удавалось уговорить себя, что всё обойдется, и задавить страх, но теперь он ничего не мог уже сделать: страх рвался наружу, стискивал горло, что-то такое делал с голосом, что Олег сам его не узнавал.

– Нет… не искал я смерти… Не за этим я приехал… – с трудом выговорил он, замечая, что изменившийся голос выдаёт его.

– Ну, значит, она сама тебя нашла. Так на так.

Страх стремительно выкапывал в груди засасывающую яму, куда проваливались остатки самообладания, уверенности, воли, а без них тело становилось просто кучей костей и мяса в мешке из кожи, куда оставалось только воткнуть нож, чтобы всё это развалилось окончательно. Мансур пристально смотрел в лицо Печигину, ища признаков паники, – ему мало было просто убить, он хотел насладиться своей властью, измеряемой страхом жертвы.

– Что «так на так»? – только и смог из себя выдавить Печигин.

– Что? – переспросил Мансур, уже теряя интерес, уже готовый отвернуться, кивнув перед этим своим, чтобы кончали дело.

Рокот трактора сделался громче, он доносился теперь не из-за горизонта, а откуда-то сверху. Мансур первым задрал голову, за ним уставились в небо «поэты по жизни». Голубой вертолёт коштырских ВВС, завершая вираж, повис над пустырём. Порождённый лопастями ветер поднял облако пыли, в котором на минуту исчезло всё вокруг. И без того узкие глаза окружавших Печигина коштыров сжались до слезящихся щелок. Вертолёт сел, первым по трапу сбежал Касымов в оттопыривающемся на животе бронежилете, за ним трое автоматчиков в камуфляже. Отделив от остальных ошеломлённого Печигина, они затолкали его в вертолёт, а Мансура с друзьями уложили на землю лицом в траву… Машина поднялась в воздух быстрее, чем Олег успел осознать, что произошло.

На взлётном вираже вертолёт накренился, и боль перетекла в голове Печигина от левого к правому виску, но он почти не замечал её. Он был жив, он был спасён! Только теперь, в безопасности, он понял (позволил себе понять), как близко был от смерти. Ему хотелось обнять Касымова, расцеловать его толстые блестящие щёки, ущипнуть за что-нибудь…

– Как вы меня нашли?!

– Элементарно. Зара сказала, что ты поехал на свадьбу в районе, а Динара ещё неделю назад отпрашивалась на свадьбу к сестре. Одно с другим только дурак не свёл бы. А дальше ты не меня – ты вон его благодари, – Касымов кивнул на одного из автоматчиков. – Это он тебя с высоты углядел. По тому, как эти ребята тебя конвоировали, нетрудно было предположить, что ваша беседа добром бы не кончилась.

– Они меня убить хотели! Ни за что! Только за то, что Россия помогала в вашей гражданской войне правительственным войскам! Если б вы не прилетели, они бы меня зарезали, как барана!

Печигин повернулся к автоматчику, сидевшему с равнодушным непроницаемым лицом, очевидно, не понимая по-русски ни слова, прижал обе ладони к груди, потом стал трясти ими руку солдата – никакие жесты не казались сейчас Олегу чрезмерными.

– А с чего ты вообще взялся меня разыскивать? – спросил он Касымова.

– А с того, что предупреждать надо, когда уезжаешь из столицы. Общее, между прочим, правило для всех иностранцев. Если б ты потрудился меня известить, я бы тебе сказал, что сегодня в двенадцать ты любой ценой должен быть в Центральном дворце культуры имени Гулимова – там тебе будут вручать премию за лучшую книгу года.

Печигин чуть было не спросил, за какую еще книгу года, – так далеко были от него сейчас его старые стихи.

– И за перевод года тоже. Вот и приходится тебя вертолётом доставлять, чтобы не сорвать государственное мероприятие.

– Я ведь перевод ещё даже не закончил.

– Это неважно. Премия имени Гулимова может присуждаться и за неоконченное произведение.

– Премия имени Гулимова во Дворце культуры имени Гулимова за перевод стихов Гулимова…

Почти забытая головная боль стала вновь вспухать у виска, и вместе с ней зашевелилось всё, что сгустилось в неё под утро, что было теперь неразрывно связано для Олега с именем Народного Вожатого.

– Тебя что-то не устраивает? Имей в виду, что жизнь тебе спасли бойцы специального воздушно-десантного подразделения, которое тоже носит имя Гулимова.

– Да-да, конечно, – с готовностью закивал Печигин. – Я только хотел тебя спросить… Ты не помнишь номера части, которой он командовал в войну?

– Понятия не имею. А зачем тебе?

– Да так… Хочу кое-что проверить.

– А мы у Рашида спросим, он мне говорил, что воевал под командованием Народного Вожатого.

Тимур обратился к автоматчику, которому Печигин жал руку, и лицо солдата, едва он заговорил с Касымовым на родном языке, из бессмысленно застывшего сделалось живым и открытым.

– Президент командовал седьмой мотострелковой дивизией, – сказал Тимур.

– Так я и думал… А спроси у него ещё, был ли он в этом кишлаке, откуда вы меня забрали, во время войны?

Тимур снова переговорил с автоматчиком, потом перевёл Печигину: