Фреска судьбы - Евгения Грановская

— Вы говорите о душе?

— Конечно! Ради того, чтобы высечь из куска мрамора прекрасную статую, скульптор вынужден бить по нему молотком и зубилом. Любой из этих ударов способен уничтожить заготовку, расколоть ее пополам. Риск огромен! Но только пойдя на риск можно добиться чего-нибудь. Только так возможно создать что-нибудь действительно стоящее!

— Боюсь, что в данном случае вы не рассчитали силу удара, — спокойно сказал Алеша.

— Может быть. Но если это так, я почувствую раскаяние и душевную муку. А раскаяние — первый шаг к вере, а значит — к спасению.

Алеша отвернулся от артиста.

— Что ж, — тихо сказал он, — надеюсь, вы сумеете правильно распорядиться своими тридцатью монетами.

— Я не брал денег, — устало сказал артист. — Деньги здесь совершенно ни при чем.

— Отчего же ни при чем? — заговорил вдруг комиссар Глазнек, с интересом слушавший их беседу. — Очень даже при чем. Мы обещали вознаграждение за поимку этого субъекта, и вы его получите. Прямо сейчас.

Глазнек достал из кармана шинели кожаный мешочек и брякнул его на стол перед артистом.

— Вот, держите. Здесь много. Хватит, чтобы добраться до Севастополя или Феодосии и покинуть Россию. Если вы, конечно, захотите.

Артист посмотрел на мешочек и брезгливо поморщился.

— Я не возьму их.

— Это ваше право, — пожал плечами Глазнек. — Свою работу вы уже сделали. Если не хотите этих денег себе, раздайте их беспризорным. Вот и свершится добро, о котором вы так много говорите.

— Вы меня не поняли, — холодно проговорил артист.

— Не понял? — Глазнек пожал плечами. — Ну, извините. Кстати, вы здесь больше не нужны. Убирайтесь к черту — с деньгами или без.

Артист поднялся со стула. Плечи его ссутулились, голова понурилась. Он уже не казался так широк в плечах, как прежде. Словно с него сдунули плоть, как снег, как ненужный прах, оставив одну лишь костлявую суть.

— Прощайте, Алеша, — тихо сказал артист. — Пыток не бойтесь. Для таких, как мы с вами, пытки — это благо. Поверьте мне. Они помогут вам узнать о себе гораздо больше, чем вы узнали за всю прошедшую жизнь.

Он нахлобучил на голову шляпу, повернулся и побрел к двери.

Алеша смотрел на его сутулую спину, и в голову ему лезли нелепые и неуместные мысли. Подумалось вдруг, что артист прав и что поступок, на который он решился, избавил его от всего лишнего, яснее проявил его сущность, обострил ее.

«Что я такое думаю? Меня скоро убьют, а я оправдываю его? Или я поддался его сумасшествию, заразился им?»

Алеша протер кулаками глаза. Когда он их открыл, артиста в комнате уже не было.

— А награду так и не взял, — задумчиво проговорил Глазнек. — Хотите взглянуть, что там? — Не дожидаясь ответа, комиссар взял мешочек, развязал желтыми ногтями тесемку, перевернул мешочек и высыпал его содержимое на стол. Вместо монет на стол посыпались какие-то ржавые железки. Глазнек засмеялся — резким, сухим, отрывистым смехом, похожим на собачий лай. — Ну как? — весело сказал он. — Хороша шутка? А вы и впрямь подумали, что я ему заплачу?

Алеша ничего не ответил. Комиссар смахнул железки в ящик стола и закрыл его на ключ. Потом уставился акульими глазами на Алешу.

— Ну-с, — сказал он, — а теперь давайте поговорим. У вас есть кое-что, что вам не принадлежит.

— У меня нет ничего, что принадлежит вам, — произнес Алеша.

Комиссар осклабился.

— Я не собираюсь соревноваться с вами в остроумии. Извольте расстегнуть рубашку.

— Нет, — твердо сказал Алеша.

— Нет? — Глазнек приподнял бровь. — Что ж, я был готов к такому ответу. — Он вынул из кобуры пистолет и направил его на Алешу. — В последний раз спрашиваю — вы расстегнете рубашку?

— Нет, — повторил Алеша.

— Воля ваша, — сказал комиссар, быстро перегнулся через стол и ударил Алешу рукоятью пистолета по голове.

Алеша рухнул вместе со стулом на пол и глухо застонал.

— Отдайте мне пелену, — потребовал Глазнек. — Вы же знаете, я не могу взять ее сам.

Скрипнула дверь, в проеме показался Чепурнов.

— Что случилось, товарищ комиссар?

— Зайдите, — не поворачивая головы, сказал ему Глазнек. — Вы мне понадобитесь.

Чепурнов вошел в комнату и притворил за собой дверь. Прошел, настороженно поглядывая на чекиста, к столу. Глазнек по-прежнему на него не смотрел, его холодные, неподвижные глаза словно примерзли к лицу скрючившегося на полу Алеши.

— Нож при вас? — сухо спросил Глазнек.

— Да, — ответил Чепурнов. — А чего нужно делать?

— Я хочу, чтобы вы вырезали мальчишке глаза, — медленно проговорил комиссар.

Чепурнов облизнул сухие, в трещинках губы и сказал с сомнением в голосе:

— Зачем сразу глаза-то? Может, начать с пальцев? Или с ушей?

— Делайте как я приказал, — сухо ответил Глазнек.

— Ну глаза так глаза. — Чепурнов подошел к Алеше и присел перед ним на корточки. Медленно, как бы нехотя, достал из ножен клинок. Поднес его к лицу Алеши и спокойно проговорил: — Слышь, парень? Ты извини. Время нынче такое.

Холодное лезвие ножа коснулась Алешиного века.

— Не надо… — хрипло простонал Алеша. — Я… отдам вам ее.

Глазнек сделал знак Чепурнову, и тот убрал нож от глаз Алеши.

— Хорошо, — сказал Глазнек. — Я знал, что вы образумитесь.

Алеша, морщась от боли, сел на полу и задрал рубашку. Затем размотал с тела грязную тряпку и протянул ее Глазнеку.

— Это она? — спросил тот.

— Да.

— Не думал, что она такая… обычная.

— А вы чего ожидали? — усмехнулся Алеша. — Нимба? Золотого сияния?

— Нет, конечно. Но… Хотя вы правы. Во что еще могла завернуть младенца жена простого плотника?

— Какого плотника? — не понял Чепурнов.

— Неважно. Поверьте мне, Чепурнов, лучше вам этого не знать.

Комиссар отпер ящик стола, положил в него тряпку, снова запер его на ключ, а ключ положил себе в карман.

— Ну? — опять заговорил он, глядя на пленника. — А что же мне делать с вами?

— А вы разве умеете делать что-нибудь, кроме расстрелов? — сказал Алеша.

— Видите ли, — с усмешкой проговорил Глазнек, — недавно мы получили приказ беречь патроны. Поэтому в последнее время предпочитаем топить наших врагов в реке.

— Значит, вы меня утопите?

— Я бы с удовольствием выделил для вас пулю, но революция уравняла всех граждан в правах, и я не могу предоставить вам такую привилегию. Чепурнов, выведите отсюда этого молодого человека и прикажите своим людям отвести его к реке.

— Утопить, что ли? — спросил Чепурнов.

Глазнек холодно на него посмотрел:

— А у вас есть другие варианты?

— Нет, — покачал головой Чепурнов.

— Ну так какого черта вы задаете мне эти вопросы?

Чепурнов вывел Алешу во двор. Два бойца сидели на поваленном дереве и курили самокрутки.

— Свиридов! Дронов! — окликнул их Чепурнов. — Подите сюда!

Бойцы поднялись с бревна и подошли.

— Возьмите этого молодца и… — Чепурнов встретился с Алешей взглядом и вдруг осекся. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Так что с ним сделать, товарищ командир? — спросил один из бойцов. — В расход, что ли?

— Не надо, — ответил Чепурнов, сглотнув слюну. — Я… сам. Сам все сделаю. А вы идите, отдыхайте.

Один из бойцов выдвинулся вперед.

— Товарищ командир, дайте я ему как следует руки свяжу, чтоб не убег. А то паренек шустрый. Сиганет в кусты и поминай как звали.

— Хорошо. Вяжи. Веревка есть?

— Да найдем.

Боец ушел в сарай и вскоре вернулся с веревкой. Он подошел к Алеше, завел ему руки за спину и крепко их связал. Деловито осмотрел узел, кивнул и удовлетворенно произнес:

— Таперича не убежит, будьте покойны.

— Молодец, свободен. — Чепурнов слегка толкнул Алешу в спину рукой. — А ты давай иди. Ступай, сказал!

Алеша покорно побрел к реке.

— Сколько тебе годков-то? — спросил Чепурнов, когда они немного отошли.

— Шестнадцать с половиной, — ответил Алеша.

Чепурнов вздохнул:

— Молодой еще совсем. Как же ты в это вляпался?

— Я просто пытался вернуться в Москву, — ответил Алеша.

— А что у тебя там?

— Дом.

— Дом, — эхом отозвался Чепурнов. — Да, брат, дом — великая вещь. У меня тоже дом был. И дом, и жена, и сын… Вот такой, как ты. Разве что чуток постарше.

— И где они теперь? — спросил Алеша.

— Теперь-то? — Чепурнов усмехнулся. — Дом бандиты спалили. Жену забили насмерть, когда узнали, что я в Красную армию подался. А сын… Сына я сам убил, своими руками.

— Как убили?

— В бою. Он у белых служил. Я-то ведь по погонам рубил, а не по человеку. Только опосля разглядел, когда он уже в траве лежал. Он еще жив был, когда я возле него присел. Велел мне себя не винить. Сказал, что прощает… Добрый был парень. Даже помирая, не себя, а меня жалел.