Грата (СИ) - Бэд Кристиан

Всяко ему приходилось тормозить, ой, всяко…

— Жуткая у тебя работка… — Рука Ченича сама собой потянулась к нагрудному карману, скрытому компрессионной формой. И он, спохватившись, убрал её.

В кармане комбинезона лежала плоская коробочка с тоненькими палочками кхарги.

Это было бы сейчас лучше кофе, гораздо лучше. Почти спасение, чтобы пережить ещё пару-тройку часов в таком сумасшедшем режиме.

— Да ты кури, — сдался Рэм. — Мы же уже не в Империи. Да и вообще… Чего я докопался до тебя, в самом деле.

Ченич с недоумением огляделся.

— Но тут же нельзя курить. Мы же в навигаторской.

— Да ну её, — Рэм дёрнул плечом. — Это ТБ про дым устарело ещё лет сорок назад. Вентиляция справится. Генерал Мерис всегда курит у нас в капитанской, и ничего.

Ченич кивнул — это был довод.

Спецоновский генерал Мерис был известен не только тем, что курил. Значит, «Персефона» подчиняется лично ему, раз он там частый «гость» и «курит в капитанской»?

Юрист беспомощно пошарил по гладкой упругой груди, не зная, как добраться до кармана в комбинезоне.

Рэм обернулся и помог ему. Это было непросто, учитывая гибкие неровные стыки частей формы.

Юрист достал курительные палочки, и уже от одного знакомого ощущения в пальцах ощутил дикое облегчение.

Кхарга и успокаивала, и бодрила, а он так устал и вымотался.

Три тонких палочки привычно легли между пальцами левой руки. Вспыхнули разом. Согрелись, выгорая изнутри…

И тут Рэм вдруг понимающе рассмеялся. Он вспомнил: медик из госпиталя на Джанге, где им с Дереном четыре года назад пришлось охранять тяжелобольного капитана, тоже курил кхаргу, «горькую». Потому и запах дыма был ему смутно знаком.

Только медик форсил, держал сразу четыре палочки, разворачивая их в руке веером. Но он курил при больном и не находил это опасным.

Может, и в самом деле пропаганда, что кхарга — наркотик? Пропаганда — такая страшная штука, что два народа сумела поссорить, а тут какие-то палочки.

— Я уже лет сорок курю, — пробормотал Ченич. Глаза он закрыл и весь как-то ушёл в самого себя. — Уже сказали бы медики, если б вредно.

Врачей он называл на имперский манер — медики, а на Экзотике говорят «доктор». Всё-таки юрист был имперцем, хоть и обэкзотившимся.

— Сорок, — фыркнул Рэм. — Я столько не живу.

Но смех его был не очень весёлым.

Завтра ему исполнится двадцать один год. А он… торчит на корте, и даже связи с родным крейсером нет.

С парнями не может поговорить, послушать поздравления, увидеть знакомые морды…

Ну ведь, хэдова Бездна, да?

В навигаторской было тихо. Большая часть техников разбрелась. Из коридора доносились их негромкие голоса.

Первый пилот лежал в ложементе и, кажется, даже дремал, поджидая, когда вернётся второй и можно будет пройтись.

Ули тоже делал вид, что дремлет. Но по напряжённой позе было заметно: он хотел, но боялся завести разговор.

Ченич курил. Его лицо заволокло дымом. Он курил, не рисуясь, не напоказ. Не вращал в пальцах тонкие сигаретки, ловко закладывая в рот сразу четыре. Просто затягивался, сведя их в кулаке.

Лицо его постепенно расслаблялось.

— Я не так видел, — сказал Рэм.

Ченич молча кивнул.

— Мне теперь, наверное, лет сорок дадут в общем зачёте, — прошептал Ули, ещё сильнее зажмуриваясь. — Я же и правда убил его, официанта этого… И директора тоже. Но его мне не жалко.

— Ну, это уже от защиты зависит, сколько тебе дадут, — усмехнулся Ченич. — Я тебя уверяю, мальчик, защита у тебя будет. И мало кто может нанять такого дорогого адвоката. Если, конечно, вот этот парень за тебя поручится, — он с улыбкой кивнул на Рэма. — У него большой кредит в нашей фирме. Он мне жизнь сегодня спасал раз восемь.

— Так я вас и втянул во всё это, — честно напомнил Рэм.

— Это не ты, — покачал головой Ченич. — Это называется Грата. Я ведь мог остаться в каюте. Сидят же там другие пассажиры — и ничего. Ты бы ушёл, а я бы лёг на кровать и принял снотворное. Потом проснулся и заварил бы чай. И стал бы писать тебе: а что всё-таки случилось? Что происходит? Что за люди нас заперли, и почему корт всё так же скользит по орбите вокруг рентгеновской звезды?

— Ага, — кивнул Рэм. — А связь бы сбоила: то пропадала, то появлялась. И я бы долго не мог ответить. А ты бы обновлял и обновлял список сообщений, не понимая, что происходит. Судьба.

— Нет, Рэмка, это не судьба, — не согласился Ченич. — Это ты философию плохо учил. Грата — это когда ты сам встаёшь на весы судьбы, а она раздумывает: имел ты право решать сам? Свалишься или нет? Так что, даже если бы ты вообще не полетел этим рейсом, ты встретил бы своего Ули, только его звали бы как-то иначе. Но и я встретил бы своего Рэма. Это уже моё место и время, где нужно решать. Моя Грата. И если бы тут был не ты, но кто-то похожий, он мог бы оказаться совсем не таким ловким. Я мог бы погибнуть, сделав тот выбор, что нужен мне. Мы оба одинаково отвечаем за каждый наш шаг. Я выбираю своего Рэма, ты — своего Ули. И мы могли бы не встретиться, но все это с нами обязательно бы случилось. Ведь у каждого были свои хвосты, тянущиеся из прошлого.

— Ну, у меня-то — понятно, — согласился Рэм. — А у тебя?

— А я всю жизнь боялся. Боялся войны, боялся летать. Боялся активного противодействия своим врагам: только закон, только жестокая машина Администрата, когда все правила уже прописаны, и ты не смеешь решать сам. Ты можешь знать все лазейки — и в этом сила. Но не можешь придумать себе законы. Твои, собственные. Не можешь выйти из каюты, если корт тормозит, и это запрещено правилами. Ты меня многому научил сегодня. Нет, я знал это и раньше, конечно. Знал, что победителей не судят. Но мне не хватало смелости примерить древние истины на себя. Так что… — Ченич смял прогоревшие палочки, поворошил в коробке остаток, но подумал, что хватит. — Ули твоего я уж как-нибудь вытащу. Мне надо с тобой рассчитаться. По счастью, моя юридическая контора — одна из самых авторитетных в Содружестве.

— А толку? — Ули шмыгнул носом. — Старый всё про меня знает! И Ильяс… Это певец.

— Оговор, — пожал плечами Ченич. — В целях скостить собственный срок.

— Но все же слышали! Я же и сейчас говорил Рэму, что это я убил официанта! Я!

— Ну и дурак, — сказал Рэм. — Я тебе потом дам пару раз по шее, если ещё не понял, что дурак. Экипажу геморрой с судом нужен ещё меньше, чем тебе. Плевать им, что ты тут говорил.

Юрист усмехнулся.

— Тем более что говоришь ты сейчас всякую чушь, находясь в состоянии аффекта. И мы не можем рассматривать твои слова как достоверные. Никто пока не доказал, кто именно убил официанта и эту бедную девушку, Галку. Но я подозреваю, что это был Старый. Ему было выгодно держать группу бандитов в волевом подчинении, и он использовал не только психическое давление, но и страх.

— Но мотив-то был у певца — ревность! — подсказал Рэм улыбаясь. Он легко принял «игру в следователя». — Может, это певец всех убил? Сначала приревновал девушку к официанту, потом ко мне. Почерк-то один у преступника — горло перерезал.

— Это точно, — криво усмехнулся Ули. — Ильяс всё с меня копирует, как обезьяна.

— А можно немного предыстории? — спросил Ченич. — Вы-то оба — как вообще познакомились?

Рэм посмотрел на Ули: говорить или нет? Тот кивнул.

— Мы росли на соседних улицах, — пояснил Рэм. — Есть на Мах-ми такой город — Ярбург. Маленький совсем.

— Ага, — добавил Ули. — Только ты в нормальном квартале жил, а я — в трущобах…

Но сказал он это без нерва и без обиды.

— В трущобах было гораздо интереснее, — парировал Рэм. — Да и не было в Ярбурге до войны никаких трущоб. Они появились потом, когда выяснилось, что некоторые кварталы почему-то не обстреливают, пока другие превращаются в развалины. Мы же вместе в начальную школу ходили, помнишь?

— Было, ага... Только отец мне всё время твердил, чтобы я с богатыми не водился. Что они подлые, и ты меня всё равно рано или поздно продашь.