Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

– По каким?

– Ну, понимаешь ли, – с улыбкой говорит Принцип, – один из моих мужей был видным партийцем, даже некоторое время министром. Разумеется, тогда было очень просто получать поездки. Здесь, в Слаке, всегда нужен кто-то, кто будет помогать. Влиятельный человек, который потянет для тебя нужные ниточки. Мы научились так жить. А если у тебя красивое тело, то это проще. Вступаешь в партию через постель. С большой выгодой для себя, если всё делать правильно. У тебя будет еда в ресторане, ложа в опере, билет за границу. Квартирка с хорошим видом из окна, место в списке. Научаешься делать всё это очень осторожно. Только так можно куда-то пробиться. Возможно, ты меня осуждаешь. Возможно, ты думаешь, что твоя жизнь не такая.

– Да, наверное, – говорит Петворт.

– Серьезно? Ну, может быть, ты простак. Тебе не кажется, что это твоя приятная иллюзия? Ты не думаешь, что жизнь повсюду – обмен? Для чего люди женятся? Для чего выбирают друзей? Почему говорят то, что говорят, думают то, что думают? А желания, как они исполняют свои желания? У нас есть красивые слова: любовь, дружба, вера. Однако тебе не кажется, что здесь, как это сказать по-вашему, уравнение. Может быть, то, что мы делаем в Слаке, не такое уж и странное. Тебе не нравится кофе?

– Кофе замечательный, – говорит Петворт. – Ты сказала, один из твоих мужей. А сколько их было?

– Ой, не так много, – со смехом отвечает Принцип. – Всего четыре. Некоторые собирают марки или фарфор. Теперь ты представляешь, что коллекционирую я.

– А сейчас? – спрашивает Петворт.

– Замужем ли я сейчас? О нет, нет. Сейчас я одинока в совсем другом смысле. А ты, Петвит? Сколько жен у тебя было?

– У меня? Вообще-то одна.

– Всего одна?! – восклицает Принцип. – Это же совсем мало, почти ничего. Наверное, ты не честолюбив. И давно она у тебя?

– Да.

– И она тебя любит?

– Ну, – отвечает Петворт, – немножко.

– А, то есть недостаточно! Ты хочешь сказать, что не очень-то она тебя любит?

– Так мне кажется.

– Ей нравится кто-то другой?

– Не знаю. Она очень привязана к своему дантисту.

– И ты думаешь, он печется не только о ее зубах? – спрашивает Принцип. – Что ж, наверное, ты сам не очень-то с ней хорош. Если ты одинок, может быть, и она одинока. Тебе так не кажется?

– Да, так, наверное, и есть, – отвечает Петворт, мысленно видя сад из окна.

– И что, она страстная, она хороша в постели?

– Не очень.

– Ну, знаешь, милый, это уже никуда не годится. Все мои мужья были очень хороши в постели. Очень плохи в другом, но в постели – хороши. А что ты? У тебя много любовниц?

– Вообще-то нет.

– Не понимаю. Ты хочешь сказать, что не прочь иметь любовниц, но тебе недостает отваги? Если так, ты меня подтверждаешь. Ты не персонаж в историческом мировом смысле.

– Ты думаешь, мне надо заводить любовниц?

– Не мое дело советовать, но мне кажется, у человека должны быть воля и желание. Иначе он пуст.

– У нас в стране есть пословица, – говорит Петворт.

– Разумеется, – отвечает Принцип. – В каждой стране есть пословица. И какая же у вас?

– Мужчине нужна хорошая женщина, а когда он ее нашел, ему нужна дурная.

– Милый, мне не нравятся твои слова. Ты хочешь сказать, что я – дурная женщина?

– Нет, я вовсе не это имел в виду.

– Продолжай, продолжай, – говорит Принцип. – Ты надеешься, что я буду твоей дурной женщиной. Ты сделал мне маленькое оскорбление. Может быть, в вашей стране это комплимент; здесь – нет.

– Ты неправильно поняла.

– А мне кажется, правильно. Я не совсем знаю английский, но я не дура. Видишь ли, здесь, в этой стране, мы хотим, чтобы нами немножко восхищались. Эмансипация очень важна, но нам нравится чуточка уважения.

– Я тобой восхищаюсь, – говорит Петворт.

– Вот теперь другое дело. Ты меня убедил. Помни, я не злая волшебница, я твоя добрая волшебница.

– Знаю.

– Я изменила для тебя погоду. Я сделала так, чтобы ты исчез. Привела в свою комнату. И теперь ты не знаешь, что я с тобой сделаю. Пирог нравится? Может быть, от него тебя клонит в сон?

– Ничуть, – отвечает Петворт.

– А я думаю, да. Ты понимаешь, что был слишком беспечен? В сказках нельзя есть пироги. Или разговаривать с рыжими. Или открывать запертые двери и входить в запретные комнаты. Если ты это сделаешь, всё переменится и не всегда в приятную сторону.

– Знаю, – говорит Петворт. – Но то в сказках.

– А ты не в сказке. Нет, не в сказке. А пирог – гадкий пирог, который я даже не сама испекла, а купила в магазине. И всё равно мне кажется, что ты устал после лекции. Хочешь пойти в душ?

– Давай лучше поговорим, – предлагает Петворт.

– Нет, я считаю, что тебе надо снять усталость. И потом, я всё приготовила, пока делала кофе. Ванная сразу за кухней. Полотенце висит на двери. Мыло душистое, очень хорошее. Всё готово, иди.

– Ладно, – отвечает Петворт, вставая.

– И не торопись, милый, – с улыбкой говорит Принцип. – Нам повезло, это наши полдня, никуда не надо спешить. Я пока унесу тарелки и приберусь в комнате, я не ожидала такого гостя. Найдешь ванную? Иди через кухню и увидишь маленькую белую дверь.

Петворт идет сквозь кухню, через белую дверь, в крохотный, выложенный кафелем санузел, где вдоль стен тянутся трубы и висит большое зеленое зеркало. В зеркале поблескивает его тело, пока он раздевается и вешает костюм-сафари за дверь. В полумраке ванной комнаты Петворт думает о своем признании в недостаточном мужском рвении. Он встает в ванну, включает кран, тело обдает водой, сперва холодной, потом всё более и более горячей. Петворт думает о жене, которая красит волосы в черный цвет и рисует в чулане мрачные акварельки, о темном женском начале в конце длинного туннеля. Вода хлещет, подобно напрасным словам, всё горячее и горячее; отражение в запотевшем зеркале тускнеет и расплывается. Занавески нет, трубы рычат, вода бежит по лицу.

Петворт поворачивает голову и понимает, что в клубах пара кто-то стоит.

– Кто здесь? – спрашивает он.

– Ничего, что я зашла? – доносится из пара голос Кати Принцип. – Понимаешь, после пирога я всегда взвешиваюсь, а весы – в ванной.

– Конечно, конечно, – говорит Петворт.

– Надеюсь, душ освежил тебя после лекции? – спрашивает Катя Принцип, расплывчатый силуэт в клубах пара.

– Да, – отвечает Петворт, голый и бледнотелый.

– Вот мои весы, – говорит Принцип. – Интересно, растолстела я? Мой вес пятьдесят пять кило, не так плохо. Рост – метр шестьдесят пять, он не меняется. Прочие признаки: серые глаза, светлые волосы, все как обычно. Особые приметы – нет. Пульс нормальный, если только я не смотрю на тебя. Ничего, если я буду на тебя смотреть?

– Ничего.

– Тебе нравится мыло? – спрашивает Принцип, совсем близко в клубах пара. – Оно особенное, презент из Франции.

– Очень приятное, – отвечает Петворт.

– А вода не холодная?

– Нет, в самый раз.

– Душ часто плохо работает, – говорит Принцип. – Я потрогаю рукой. Ты мой гость, не хорошо, чтобы ты обварил плечи. Надо же, прекрасная вода, может, чуть горячевата, ты уверен, что не надо сделать похолоднее?

– Нет, всё хорошо, – вежливо говорит Петворт, стоя всклоченный и голый под горячим душем.

– Только посмотри на себя, какой ты тощий. Это не вредно для здоровья?

– Ничуть, – отвечает Петворт. – Я всегда такой был.

– Ой, ты думаешь, что я критикую твою внешность, не обижайся, это не так. На самом деле ты такой симпатичный в воде, твое мокрое тело такое красивое. Однако, надеюсь, ты признаешь, что твоя лекция оставляет место для идеологической критики?

– Слишком прагматична? – спрашивает Петворт.

– Вот именно, – говорит Принцип. – Хочешь, я тебя намылю, чтобы нам поговорить о других твоих уклонизмах?

– Ну да, – отвечает Петворт. – Идея хорошая.

– Может, будет удобнее, если я залезу к тебе в ванну, – говорит Принцип. – Только я не хочу намокать в платье. Оно тебе нравится, я заплатила за него много денег?

– Очень нравится.

– Да, я в нем прекрасно выгляжу, – говорит Принцип, исчезая в клубах пара. – И без него не хуже. Мы не должны становиться рабами вещей. Я повешу его и вернусь к тебе.

Она снова возникает из пара, уже без платья, ее голая спина тускло отражается в зеркале.

– Пожалуйста, подвинься, ванна не такая уж большая. Да, тебя легко опровергнуть. Стой смирно, пожалуйста, я буду тебя мылить, ой, какая мягкая кожа. Понимаешь, милый, и в вашей, и в нашей истории есть по седому старику.

– Правда?

– Хорошо? Тебе нравится? Да, один – Маркс, другой – Фрейд. Естественно, я больше думаю о Марксе. Мой муж аппаратчик много о нем говорил.

– Неужели нельзя здесь без него?

– Мой муж – нигде, Маркс – везде, разумеется, он здесь. Милый, это тебя здесь быть не должно. Ты знаешь, если я приглашаю тебя в квартиру, кормлю гадким пирогом и мою под чудесным душем, я должна сообщить об этом в органы? Таков наш закон, и, разумеется, я не стану этого делать. Может, вымоешь теперь меня, ты уже чистый.