ОМУ - Герман Мелвилл

Ярдах в трехстах от владений капитана Боба в уютной маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, который недавно удалился на покой, оставив должность что-то вроде скорохода королевы. Возможно, он выбрал такое близкое соседство с нами ради тех преимуществ, какие оно давало для приобщения его трех дочерей к хорошему обществу. Как бы то ни было, сестры (имейте в виду, ревностные христианки), нисколько не возражали против ухаживания такого услужливого и галантного кавалера, как доктор, и любезно дали ему разрешение дружески навещать их, когда ему вздумается.

Как-то вечером мы отправились к Фарноу и застали девиц дома. Мой долговязый приятель занялся с двумя младшими девушками, которые ему больше нравились, игрой в разыскивание камешка под тремя кучами таппы. Что до меня, то я сидел на циновке со старшей дочерью Айдией, забавляясь ее травяным веером и пополняя свои сведения о таитянах.

Случай оказался благоприятным, и я начал:

— Ну, Айдиа, ты миконари? — В более распространенном виде моя фраза звучала бы: — Между прочим, мисс Айдиа, вы принадлежите к церковной общине?

— Да, мой миконари, — ответила она.

Но за этим утверждением сразу же последовали некоторые оговорки, настолько любопытные, что я не могу не упомянуть о них.

— Миконари эна (член церковной общины здесь), — воскликнула она, приложив руку к губам и сделав сильное ударение на наречии. Подобным же образом и с теми же восклицаниями она прикоснулась к глазам и рукам. После этого весь ее вид мгновенно преобразился, и жестами она безошибочно дала мне понять, что в некоторых других отношениях она не совсем «миконари». Короче говоря, Айдиа была

Христианкой доброй сердцем,Но подлинной язычницею плотью.[84]

Объяснение закончилось тем, что она прыснула со смеху, вслед за нею расхохотались ее сестры, и мы с доктором из боязни показаться глупыми тоже присоединились к ним. Как только позволила благовоспитанность, мы распрощались.

Лицемерие в вопросах религии, столь явное у всех обращенных в христианство полинезийцев, крайне необдуманно поощряется на Таити ревностным и во многих случаях насильственным проведением мер для поддержания духовного благополучия среди островитян. Правда, это относится лишь к низшим сословиям, а для знатных делается исключение.

Воскресными утрами, когда выясняется, что в маленьких церквах нет особой надежды на значительное стечение молящихся, во все стороны рассылают группы здоровых парней с дубинками загонять паству. И это достоверный факт.[85]

Эти молодчики представляют собой церковную полицию, их всегда можно узнать по большим белым шарфам, которые они носят. В будни они заняты не меньше, чем по воскресеньям; нагоняя ужас на жителей, они рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступления против нравственности.

Они даже собирают штрафы, обычно взимаемые травяными циновками, за упорное уклонение от посещения церковной службы и за другие проступки, относящиеся к юрисдикции духовного суда миссионеров.

Старый Боб называл этих парней «каннакиперами», по-моему, это испорченное слово «констебль».

Он имел против них большой зуб. Однажды, возвращаясь домой, он узнал, что двое «каннакиперов» как раз в это время делают у него обыск, и спрятался за кустом; когда они вышли, два зеленых плода хлебного дерева, брошенные невидимой рукой, угодили им в спину. Свидетелями этого были матросы из Калабусы, а кроме того несколько туземцев; последние, когда непрошеные гости исчезли из виду, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, в чем их горячо поддержали присутствовавшие местные дамы. Женщины особенно сильно ненавидят «каннакиперов», и этому не приходится удивляться: мерзкие наглецы заглядывают к ним в любой час и постоянно суют нос в их интимные дела.

Кулу временами охватывали патриотические настроения, и тогда он задумывался над окружающим, скорбел о том зле, под тяжестью которого стонала его страна, и часто ругал закон, разрешавший совершенно постороннему человеку вмешиваться в личную жизнь. Это нередко создавало неприятности и для него самого — изрядного ловеласа. Он считал «каннакиперов» очень надоедливыми людьми.

Мало того, что они были чрезмерно любопытны, они еще завели себе привычку каждый день обедать в одной из хижин, расположенных в подведомственном им районе. Хозяин дома всегда относился к подобным вещам изумительно кротко. Но ему только и оставалось, что быть как можно гостеприимней.

Эти господа неутомимы. Глубокой ночью они рыскают вокруг домов, а днем выслеживают влюбленные пары в рощах. Однажды, впрочем, охота кончилась для них полной неудачей.

Дело было так.

За несколько недель до нашего прибытия на остров один женатый мужчина и какая-то замужняя женщина, влюбленные друг в друга, отправились на прогулку. Поднялась тревога, и за ними пустились в погоню. Однако их так и не нашли. Месяца три о них не было ни слуху ни духу. Но вот как-то нас вызвали из Калабусы посмотреть на огромную толпу, окружавшую любовников и сопровождавшую их в деревню на суд.

Вид у них был весьма своеобразный; совершенно голые, если не считать набедренных повязок, с длинными, выгоревшими у концов до желтизны, спутанными, полными колючек волосами, сплошь покрытые царапинами и рубцами. Действуя, как видно, по принципу «с милым рай и в шалаше», они отправились прямо в глубь страны и, наспех построив хижину в необитаемой долине, жили там, пока их не заметили во время одной несчастной для них прогулки и не схватили.

Суд приговорил их проложить сто саженей Ракитовой дороги — работа, которая должна была отнять месяцев шесть, а то и больше.

Часто, сидя в чьем-нибудь доме и спокойно разговаривая с его обитателями, я видел, как они приходили в большое волнение, когда им неожиданно сообщали о приближении «каннакиперов». Попасть в донесение одного из этих полицейских и быть причисленными к «тутаи оури» (что в обычном словоупотреблении означает плохой человек или неверующий) островитяне боятся не меньше, чем боялись когда-то в Англии указующего перста Тайтуса Отса,[86] направленного на человека, подозреваемого в папизме.

Но таитяне исподтишка по-своему мстят «каннакиперам». Войдя в чей-нибудь дом, эти лицемеры обычно прежде всего спешат устроить молитвенное собрание; поэтому их за глаза называют «бура артуа», что буквально означает «господи помилуй».

Глава 47

Как одеваются на Таити