«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

«Бред, — думал Алексей. — Это даже не пигмеи Камеруна и не амазонские индейцы. Это земляные обезьяны, почему-то говорящие по-русски. Интересно, в соседних деревнях хоть кто-то знает об их существовании или мне все это снится? Может, я отравился ядовитыми испарениями и брежу? Может, я лежу сейчас где-нибудь на гнилом болоте, на островке, ловлю глазом болотные огни?»

Зайцев начал вспоминать, рассказывал ли кто-нибудь в Разгульном о поселении по ту сторону болот и его обитателях, но за всю неделю, которую он провел у родственников, Алексей слышал лишь старые анекдоты, жалобы на плохую жизнь, да несправедливые упреки в том, что у них в Москве булки и колбаса растут прямо на деревьях.

В пещеру вернулась хозяйка с глиняной миской дымящейся картошки. Она ловко переползла через старика, протянула гостю завтрак и зашептала:

— Шалавы эти набежали. Сучки течные…

— Танька, достань, — повелительно перебил ее староста, и хозяйка, словно фокусница, вытянула из лохмотьев старика книгу в истлевшем сафьяновом переплете, с совершенно затертым названием и почти исчезнувшим тисненым профилем.

— Вот в этой книге сказано, как мы должны жить, — кивнул староста в сторону хозяйки. — Жалко, прочитать не можем. Слова все какие-то мудреные. Знаешь грамоту?

Появление в земляной норе настоящей книги поразило Зайцева, а в руках грязной изуродованной дикарки она выглядела особенно нелепо.

Алексей осторожно взял книгу, долго рассматривал сотни раз скобленный, измочаленный переплет, а затем раскрыл ее на титульном листе. «Устав Вооруженных сил СССР», — про себя прочитал Зайцев и захлопнул книгу.

— У вас что же, и грамотных нет? — поинтересовался он.

— Да что называть грамотным, — уклончиво ответил старик и, пожевав губами, добавил: — Когда-то был один шибко грамотный, давно онемел.

В ожидании, когда начнут читать, староста вытянул шею и застыл с вожделением на сморщенном изуродованном лице. Вид его был отвратителен: в темном провале рта поблескивал мокрый язык, рубцы на запечатанных глазницах походили на швы, отчего казалось, будто глаза у него зашиты, а шевелящиеся крылья носа, благодаря пляшущему пламени коптилки, постоянно изменяли выражение лица. Чтобы окончательно походить на огромное насекомое, ему не хватало только усиков-антенн.

— Ну? Читай!

— Не могу, — соврал Алексей. — Не научен.

— Неграмотный, — одними губами проговорил старик, и на лице его появилось выражение то ли досады, то ли одобрения. Он кивнул хозяйке, та осторожно, не спуская с Зайцева глаз, вынула у него из рук книгу и вернула ее на место — ловко закопала в грязных лохмотьях старосты.

— Ты не тот стояк, — сказал старик.

После признания Алексея староста потерял к нему всякий интерес. Несколько раз качнувшись из стороны в сторону, не разворачиваясь, он медленно начал выползать из норы и вскоре окончательно скрылся во мраке тоннеля.

— Не тот, — услышал Зайцев его голос, и кто-то невидимый передал новость дальше.

Алексей не знал, что ему делать: последовать ли за стариком или выждать, когда тот освободит проход. От разговора со старостой у него осталось неясное ощущение вины, жалости к этим людям и желание помочь, но еще больше ему хотелось поскорее выбраться отсюда и забыть о существовании этих подземных калек.

— Ешь, — сказала Танька и этим самым вывела его из состояния оцепенения.

— Ах, ну да, давай. Кто знает, когда еще… — принимаясь за угощение, сказал Зайцев. Очищая картофелину, он думал о «священной книге». «Может, сказать ему, что он носит под брюхом? Вообще-то не стоит. Не поверит. А начну настаивать… кто его знает? Разоблачение святынь — дело опасное».

— Бред, — тихо проговорил Алексей.

— Что? — откликнулась хозяйка. Она лежала на боку и наблюдала за гостем.

— А ты можешь объяснить, что сейчас происходит наверху? — спросил Зайцев. Он всмотрелся в бессмысленное лицо, поморщился и сформулировал вопрос проще: — Что такое «Время божьего гнева»?

— Бог посылает на землю гром и огонь, — ответила хозяйка. Она очень грациозно откинула назад нечесаную голову и так томно потянулась, что Алексей опустил взгляд и принялся торопливо есть.

— А почему не слышно грома? — мрачно спросил он.

— Время великого затишья, — проговорила Танька.

Так ничего и не поняв, Зайцев торопливо разделался с последней картофелиной, поколебавшись, вытер руки о брезентовые штаны и попросил принести ему воды. Хозяйка моментально схватила кружку и выскользнула из пещеры.

«Не тот, — усмехнувшись, подумал Алексей. — Очень хорошо, что я не тот. А вдруг сожрали бы к чертовой матери, как кролика!»

В ожидании воды, он растянулся на подстилке и закрыл глаза. В том, что за этим таинственным, мифологическим названием «Время божьего гнева» скрывалось нечто реальное, у него не было сомнений. Об этом свидетельствовали культи вместо рук и ног у всех, с кем Зайцев сталкивался в подземелье. Но несуразное объяснение хозяйки и это новое — «Время великого затишья» — совсем сбили его с толку.

Танька вползла в пещеру, протянула ему еще мокрую кружку и тут же принялась стягивать с себя бесформенный мешок, под которым не оказалось больше никакой одежды. На животе у нее Алексей заметил что-то вроде кожистого панциря или огромной чешуйчатой кирасы. В сочетании с наростами на локтях это напоминало рыцарское облачение, надетое на непропорционально широкое, какое-то расплющенное голое тело. С недоумением и одновременно любопытством Зайцев наблюдал за раздеванием и мысленно придумывал название этому зрелищу: «некростриптиз», «зоошоу», «склепосекс». А когда голая хозяйка заползла к нему на подстилку, он окончательно свихнулся.

— Нет-нет-нет, — отшатнувшись к стене, испуганно выпалил Зайцев. — Я не могу! Я женат! И вообще… — Но Танька как будто не слышала его. По-мужски настойчиво и очень деловито она попыталась подмять стояка под себя, полезла руками под куртку, и Алексею стоило немалого труда вырваться из ее сильных объятий.

— Я же сказал, не могу… — отрывая ее руки от куртки, раздраженно бормотал он. — Вот черт! Давай со своими. Со своими!

Алексей нырнул в темный узкий тоннель и пополз то ли вперед, то ли назад — спросить было не у кого. Хозяйка норы осталась позади, и Зайцев удивился, что вслед ему не несется отборная ругань обиженной подземной куртизанки.

Алексей полз по извилистому проходу почти в абсолютной темноте и тихо чертыхался. Где-то впереди забрезжил свет, но тут же погас, и наступила еще более густая тьма, от которой у Зайцева в глазах поплыли разноцветные круги.