«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

Все, кто здесь был, приподнялись с пола, повернули головы к пришельцу, и в кабаке воцарилось молчание. Только сейчас Алексей заметил, что мужики пострижены одинаково — под горшок. Все имели неопрятные кудлатые бороды, и лица многих были изуродованы страшными шрамами. У одного даже отсутствовала нижняя челюсть, а череп трактирщика с правой стороны имел вмятину, куда спокойно можно было вложить кулак десятилетнего ребенка. Но что больше всего Зайцева смутило: у этих здоровых сибирских челдонов в глазах стоял дикий испуг, как будто к ним на огонек пожаловал не человек, а по меньшей мере, медведь-шатун.

— Извините, — нервно облизнув пересохшие губы, произнес Зайцев. — Я заблудился. Пошел побродить по лесу и забрался в болото. Три дня ходил. Чуть с голоду не умер.

— Стояк! — наконец тихо проговорил один из мужиков, но никто из присутствующих так и не оторвал взгляда от непрошеного гостя.

— Мне бы поесть… попить и переночевать, — не уразумев, что имел в виду мужик, попросил Зайцев. — Я заплачу.

Посетители трактира со страхом смотрели то на ружье, то на гостя, словно ожидая, что он будет делать дальше. Алексей уже истово желал как-то разрешить затянувшуюся паузу, но боялся сделать неверный жест. В конце концов Зайцев положил ружье рядом и вымученно повторил:

— Я охотник. Приехал в Разгульное к родственникам и заблудился.

Первым как-то проявил себя трактирщик. Не спуская с пришельца глаз, он повозился под стойкой и вскоре очень аккуратно выставил перед собой миску с вареной дымящейся картошкой и большую кружку. Затем отполз к стене и молча кивнул на угощение.

Алексей не сразу рискнул приблизиться к стойке. Волоча за собой ружье, он на четвереньках двинулся вперед, но неожиданно мужики отпрянули в глубь пещеры, и он остановился.

— Да что вы, честное слово!.. — с нескрываемой досадой начал Зайцев и осекся на полуслове.

Сбившись в кучу, мужики начали о чем-то возбужденно шептаться.

Есть хотелось невыносимо. Алексей подполз к стойке, взял миску с картошкой и, согнувшись, уселся с самого края. Трактирщик, который заблаговременно ретировался к своим товарищам, с безопасного расстояния наблюдал, как пришелец с жадностью накинулся на еду.

— Гришка, фьють, — неожиданно услышал Зайцев.

Один из мужиков вынырнул из дымного полумрака и, не спуская глаз с чужака, медленно пополз к выходу. Он двигался по-животному напряженно, жался к стене, в его движениях было что-то кошачье. Когда же Гришка выбрался из-за свай, Зайцев увидел, что у него не хватает кисти руки, а локти обезображены толстыми кожистыми наростами, как будто специально приспособленными для ползания. Такие же наросты он увидел и на коленях. А затем обнаружилось, что у Гришки ампутирована и левая стопа.

Гришка вертко, словно ящерица, прошмыгнул в тоннель; его единственная грязная пятка мгновенно исчезла в темноте. Вслед за ним потянулись и другие. Здоровые бородатые мужики в грязных лохмотьях так ловко передвигались по-пластунски, словно занимались этим с рождения. Перекатывая очередную горячую картофелину с ладони на ладонь, Алексей каждого провожал настороженным взглядом и, когда мимо проскользнул четвертый, вдруг с ужасом поймал себя на мысли, что у всех у них не хватает либо рук, либо ног, либо того и другого. «И лишил многих рук и ног…», — вспомнил Зайцев проповедь.

«Да кто ж их здесь всех собрал? Какие там филипповцы-бегуны. Скорее, семеновцы-ползуны».

Он повернул голову к трактирщику, желая поинтересоваться, где все они потеряли конечности, но тут заметил, что и хозяин заведения имеет всего одну руку, но тем не менее легко управляется, помогая себе культей. «Может, прокаженные? — мелькнуло в голове у Зайцева.

— Не бывает же подземных домов инвалидов. Хотя подземный лепрозорий тоже чушь. Эх, Короленко на вас нет. Ладно, разберемся». Он механически взялся за кружку, сделал три больших глотка и тут же уронил ее себе на колени. Похоже, трактирщик не понял гостя или, наоборот, хотел задобрить и подсунул ему чистейший самогон, от которого у Зайцева перехватило дыхание и потекли слезы. Оставшиеся мужики пристально наблюдали за гостем, и, когда у того перекосило лицо, один из них подобострастно хохотнул. Но хохот застрял у весельчака в глотке, едва Алексей на него глянул.

Трое суток вынужденного поста сделали пищевод Зайцева чудовищно восприимчивым ко всему, что в него попадало, а потому самогон в нем мгновенно рассосался, так и не дойдя до желудка. Алексей опьянел за какие-нибудь десять секунд, и пока набивал рот картошкой, чтобы как-то перебить отвратительный вкус пойла, в глазах у него потемнело, очертания подземного кабака поплыли, а его обитатели сделались почти невидимыми тенями, и лишь их зрачки, в каждом из которых отражалось пламя светильников, по-волчьи сверкали в глубине пещеры.

— Воды, — выдавил Зайцев. Он помахал рукой трактирщику и показал на рот, словно бы тот не понимал русского языка, и хозяин заведения, помешкав несколько секунд, бросился к глиняному жбану с водой.

Опорожнив кружку, Алексей продышался, взял следующую картофелину, но так и не донес ее до рта. Измотанный блужданиями по болоту, бессонными ночами и голодом, он вдруг почувствовал, что не в состоянии больше ни есть, ни говорить, ни даже шевелиться. Зайцев потерял сознание еще до того, как привалился спиной к стене, и его сон, как никогда, действительно походил на дружеский визит смерти.[17]

Глава 2

Зайцев проснулся на жестком плетеном ложе из сухих болотных трав в крохотной низкой норе, где из «предметов интерьера» не было ничего, кроме подстилки и чадящего масляного светильника. Спал он в такой неудобной позе, что у него сильно разболелась шея и совершенно затекла левая рука. С трудом сжимая и разжимая пальцы, Алексей открыл глаза и, не успев сообразить, где находится, вскрикнул от испуга. На расстоянии полутора метров он увидел человека, который внимательно разглядывал его. Приглядевшись, Алексей понял, что перед ним женщина с круглым, словно очерченным циркулем, бледным лицом, спутанными волосами и каким-то безумным от чрезмерного любопытства взглядом. Ужасные шрамы на лбу и щеках так обезобразили ее, что невозможно было определить, хороша ли она была до увечья или страхолюдна и какого она возраста.

Едва Зайцев пришел в себя, она молча сунула ему кружку с водой и обернулась, радостно сообщив кому-то:

— Очухался!

И тут же из темного проема в противоположной стене показался седой безрукий старик с пустыми, давно зарубцевавшимися глазницами. Он вползал в пещеру медленно, с крокодильей грацией и свистящей одышкой. Старик по-черепашьи вытягивал тонкую морщинистую шею, загребал мозолистыми обрубками, как ластами, и по-животному нюхал воздух. Наросты на культях этого человекоподобного пресмыкающегося были безобразно толстыми, с наплывшей дряблой кожей и напоминали слоновьи ступни.