Агитбригада - А. Фонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На всякий случай я позвал:
— Енох.
К моему сильнейшему удивлению пространство передо мной замерцало и уже через миг я мог наблюдать призрака-скелетона во всей красе.
— А как это? — ошеломлённо спросил Енох.
— Что как?
— Я только что был в твоей школе, — удивленно протянул Енох, — а теперь я тут. Как так вышло?
— А ты не помнишь, как здесь оказался?
— Нет, — покачал головой призрак, — Я уже думал, то меня бросил.
— Да не бросил, — вздохнул я, — с этими всеми событиями забыл дощечку твою в школе. Причем не помню где именно.
— Как ты мог так поступить⁈ — возмутился Енох, — а если бы её нашли или сломали⁈
— Кстати, а где она? — прервал поток словесных излияний я.
— В библиотеке, под кадкой с фикусом.
— Вот и хорошо, — задумчиво кивнул я и принялся размышлять вслух, это что же получается. Если разделить твою дочку на части, то ты сможешь между ними спокойно перемещать?
— Не знаю, — пожал плечами Енох, — но ты не разделял доску на части. Она в школе лежит.
— Смотри, — я вытащил щепку и продемонстрировал ошеломлённому призраку.
— А ты зачем мою доску на щепки ломаешь? — забеспокоился Енох.
— Да это случайно кусочек в кармане оторвался, — попытался успокоить призрака я, — Я, как обнаружил. Что доску забыл — расстроился очень. А потом щепку эту нашел и попробовал тебя позвать.
— И получилось! — надулся от важности Енох.
— Ага, получилось.
— Я теперь могу на расстояния перемещаться, — заявил Енох.
— А ну-ка попробуй переместиться обратно в школу, — предложил я.
Енох замерцал, замерцал, но остался рядом.
— Что?
— Не могу.
— Но сюда же ты смог попасть, — удивился я. — А почему обратно не можешь?
— Сюда ты меня позвал! — сказал Енох и я понял, что ему нужен якорь.
— А попробуй исчезнуть и потом сюда появиться, — опять предложил я.
Енох легко выполнил это.
— Хм… странно, — задумался я, — с твоими новыми способностями нам ещё предстоит разобраться. Было бы здорово разделить доску на кусочки и в разных местах спрятать. Ты представляешь — ты бы мог перемещаться на огромные расстояния! Это же как здорово!
Но Енох не разделял моего оптимизма.
— если разделить доску, я вообще могу исчезнуть, — сердито сказал он.
— Ну это твои предположения, — заметил я. — Ты и доску от пола поначалу опасался отрывать.
— Да, опасался, — сварливо вскинулся Енох, — ведь мог и исчезнуть!
— Но ведь не исчез? — хмыкнул я.
— Не исчез.
— Ну так чего это обсуждать?
— Сюда идут! — сообщил Енох и испарился.
К повозке подошел Жорж.
— Едем квартироваться, — сказал он.
— А где нам выделили место?
— Ты будешь смеяться, но здесь есть дом агрономов. Они, когда приезжают, живут в нем.
— Мы будем все вместе жить? — расстроился я.
— Да, вместе, — чуть нахмурился Гудков, он был тоже не доволен этим обстоятельством. — и девчата с нами.
— Ну это вообще ни в какие ворота не лезет, — покачал головой я. — Хоть бы девушек по домам расселили.
— Макар сказал не разделяться. Ты же сам понимаешь — настроения селян — штука переменчивая.
Мы доехали до просторного двора. В нем было несколько зданий, добротных, хорошо побеленных.
— Здесь скоро будет колхоз, — с гордостью похвастался Васька, парнишка лет четырнадцати, которого председатель выделил нам в провожатые.
Пока я помогал Жоржу распрягать лошадей, чистить их и кормить, агитбригадовцы разделили кому какие где койки. Девушкам сдвинули три койки в угол и отгородили их портьерой (той, которой я укрывался дорогой).
Моя кровать ожидаемо было у крайней стены, дальше всего от печки. Но я не расстроился, можно же закутаться в одеяло и будет нормально. Главное, что кровать крайняя и можно хоть отвернуться от них.
Агитбригадовцы разошлись репетировать, от меня сейчас толку им не было, так что я оказался предоставлен сам себе на весь вечер.
Я сбегал к Жоржу и попросил его отпросить меня у Гудкова.
— Зачем? — спросил Жорж.
— Пойду в Ольховку, — ответил я.
— Да ты погоди, потом сходишь, — махнул рукой Жорж.
— Завтра представление весь вечер, я не смогу, послезавтра — кто его знает. Что ещё будет, — не согласился я. — Никита говорил. что бунтари они, то попа побили и выгнали. То еще что-то. Где гарантия, что мы здесь надолго задержимся.
— Тоже правильно. — согласился с моей логикой Жорж. — Ладно, иди, я скажу Гудкову, что отпустил тебя дядьку искать.
— Вот спасибище, Жорж, — искренне поблагодарил я его и пошел в Ольховку.
А то еще передумают и оставят меня что-то помогать.
Я шел по селу. Под ногами шуршали сырые от тумана листья. Село было хорошее, довольно большое. Дома ровненькие, ухоженные. Видно, что жили здесь люди трудящиеся и потому небедные.
Возле одного из дворов дородная тётка отвязывала козу, что-то сердито ей выговаривая.
Я поздоровался и спросил дорогу, как пройти на Ольховку.
— А зачем тебе? — подозрительно уставилась на меня тётка и даже про козу забыла.
— Дядьку хочу найти, — сообщил ей ту же басню я, — отец говорил, что в Ольховке он жить должен. Сирота я, кроме него и нет у меня никого. Вот и хочу найти.
— А как фамилия у него? — спросила тётка. — Я в Ольховке почитай всех знаю.
Я сперва аж завис. Этого я никак не ожидал.
— Иван Иванов, — брякнул самую распространённую фамилию я.
— Ого, да там почитай две улицы одних только Ивановых, — расстроилась тётка, — я так-то теперь и не скажу. И Иванов там человек десять, это точно.
Я мысленно возликовал — правильно сориентировался.
— Вот поэтому мне туда и надо сходить, — вслух сказал я, — Иван на отца моего очень похож. Я его как увижу, так сразу и узнаю.
— Ох, не ходил бы ты туда, в эту Ольховку, — со вздохом покачала головой тётка.
— Почему это? — не понял я.
— Да так… — замялась тётка, — говорят там всякое про Ольховку… нехорошее говорят.
— А что именно? — чуть напрягся я.
— Да говорят, там нечисть какая-то… не ходи!
Глава 26
Село Ольховка ничем не отличалось от сотен других таких же сёл. Домики за заборчиками, мычание коров, кукареканье петухов, лай собак, дым из печных труб. На этом, пожалуй, всё. Я прошел про раскисшей глинистой дороге, поднялся на небольшой холм и увидел приземистый домишко, на крыше которого словно небрежной рукой прикрепили миниатюрный купол с крестом наверху. Церковь у них такая.
Однако от церквушки доносился довольно-таки бойкий колокольный перезвон. На вечернюю службу, наверное.
И такой в этом хлипком домишке с крестом был диссонанс с Краснобунтарским, где огромную красивую церковь перевели под заготконтору, что невольно я покачал головой.
Мимо торопливо и деловито прошли две старухи в праздничных шерстяных платах, по направлению к церкви. Я увязался за ними.
Внутри церковного домика было почти также, как в любой другой церкви, только бедно. Также приятно пахло ладаном и елеем, также потрескивали свечи перед образами. Отсутствие утвари пытались замаскировать вышитыми покрывалами, кусками растянутой пёстрой ткани, цветами, ветками можжевельника. Получилось празднично, но бедненько. Приход у отца Демьяна явно был не из богатых.
Сам священник был видным, русоволосым, нестарым ещё человеком с библейскими миндалевидными глазами и таким глубоким обволакивающим голосом, которому, наверное, позавидовал бы сам Высоцкий. Недаром призрак той старушки так восхищался.
Отец Демьян затянул какой-то длинный-предлинный псалом, и от его мощного, проникающего на молекулярный уровень пения у меня аж мурашки пошли по коже. От воздействия молитвы меня отвлекла одна из старушек, которая внезапно бухнулась на колени и принялась свирепо отбивать поклоны. Вторая бабулька делала то же самое, но как-то более бездушно что ли, автоматически. И на колени не опускалась.
Когда отец Демьян закончил песнопения, две какие-то тощие девицы с бескровными прыщеватыми лицами неразборчивым речитативом ещё немного прочитали церковных псалмов. А затем началось форменное столпотворение. Только лишь закончилось главное действо и наступил черед для исповедания, как все бабы, тётки, девки и старушки всех возрастов, от пятнадцати до девяноста пяти лет одновременно ломанулись к отцу Демьяну. Каждая старалась обратить его внимание на себя, что напомнило мне концерты «Ласкового мая», которые периодически показывали по телевизору в моем детстве.
Отец Демьян, очевидно, давно уже привык к такому проявлению веры прихожанок, потому что моментально навёл порядок. И прихожанки смирные, робкие, кротко стояли в очереди за благословением, потупив
