Том 6. У нас это невозможно. Статьи - Синклер Льюис

Он показал на самое любимое сокровище Дормэса — тридцатичетырехтомного иллюстрированного Диккенса, принадлежавшего еще его отцу, — единственный случаи, когда последний решился на безумное расточительство. Шэд спросил у Штаубмейера:

— А что этот Диккенс… он, кажется, все чем-то был недоволен…школы ему не нравились, полиция и все такое?

— Да, но ведь, Шэд… Послушайте, капитан Ледью, это было сто лет назад…

— Не имеет значения. Дохлая крыса воняет хуже, чем живая!

Дормэс воскликнул:

— Но ведь сто лет назад! Кроме того…

Но минитмены уже вытаскивали тома Диккенса с полок и с грохотом швыряли на пол. Дормэс схватил одного минитмена за руку, в дверях вскрикнула Сисси.

Шэд подскочил к нему и, подставив громадный красный кулак к самому его носу, зарычал:

— Хочешь, чтобы из тебя тут же, на месте, вышибли ли душу? Или отложим до другого раза?

Дормэс и Сисси, сидя рядом на кушетке, смотрели, как книги сбрасывают в кучу. Он держал ее за руку и старался успокоить, повторяя чуть слышно: «тише, тише!» Да, Сисси была красивая молоденькая девушка, и ведь всего только позапрошлой ночью, неподалеку от города, такую же молоденькую красивую учительницу раздели догола, изнасиловали и оставили валяться на снегу.

Дормэс все же пошел посмотреть, как будут жечь книги. Это было все равно, что взглянуть в последний раз на умершего друга.

На свежевыпавший снег навалили кучу щепок, стружек и еловых поленьев. (Завтра на месте столетнего газона будет большое выжженное пятно.) Вокруг костра плясали школьники, воспитанные в духе минитменов, слушатели новых модных курсов счетоводства и никому не известные деревенские парни. Они хватали книги из кучи, охраняемой веселым и довольным Шэдом, и бросали их в огонь. Дормэс видел, как его Мартин Чезлвит взлетел в воздух и упал на горящую крышку старинного комода. Книга раскрылась на иллюстрации Физа, которая в детстве всегда смешила Дормэса.

Он увидел старого мистера Фока, молча ломавшего руки. Когда Дормэс дотронулся до его плеча, старик Фок печально сказал:

— Они забрали у меня «Погребальную урну» и «Imitatio Christi». He понимаю почему, не могу понять. И теперь они их здесь сжигают!

Дормэс не знал, кому принадлежали и почему сюда попали такие книги, как «Алиса в стране чудес», Омар Хайям, Шелли, «Человек, который был четвергом», «Прощай, оружие!», которые горели все в одной куче во славу диктатора и во имя просвещения его народа Костер уже потухал, когда Карл Паскаль протолкался через толпу к Шэду Ледью и закричал ему:

— Слушай, ты! Мне сказали, что вы тут в мое отсутствие ворвались в мою комнату и забрали без меня мои книги!

— Было дело, товарищ!

— И вы сожгли их… сожгли мои…

— Дудки, товарищ! Их мы не сожгли. Это слишком важная улика, товарищ. — Шэд захохотал. — Они в полицейском участке. А мы как раз тебя ждем. Это получилось так кстати, что мы нашли все твои коммунистические книжечки! Эй, вы! Возьмите его!

Итак, Карл Паскаль был первым жителем Форта Бьюла, отправившимся в Трианонский концентрационный лагерь. Впрочем, нет, он был вторым. Первым был простой электротехник (до того незаметный человек, что о нем легко и позабыть), который никогда в жизни и словом не обмолвился на политическую тему. Звали его Брейден. Один минитмен, приятель Шэда и Штаубмейера, хотел занять его место. Брейден был отправлен в концентрационный лагерь. Брейден заявил на допросе у Шэда, что ему ничего не известно ни о каких заговорах против Шефа, за что был бит плетьми. Он умер в темной одиночке еще до Нового года.

Бывалый корреспондент одной лондонской газеты, посвятивший две недели декабря тщательному изучению обстановки в Америке, написал в своем репортаже, а затем сказал по радио в программе Би-би-си следующее: «Ознакомившись с обстановкой в Америке, я убедился, что там не только нет недовольных нынешним руководством, но что народ благоденствует как никогда и полон решимости построить Мужественный Новый Мир. Я спросил весьма известного банкира-еврея, правда ли, что евреев угнетают, и он заверил меня, что «когда до них доходят эти нелепые слухи, они только пожимают плечами».

XXIII

Дормэс нервничал. К нему домой для просмотра личной переписки в его кабинете явилась группа минитменов, возглавляемая не Шэдом, а Эмилем и незнакомым батальонным командиром из Ганновера. Обыск производили достаточно корректно, но с пугающей тщательностью. Затем, по беспорядку, который он обнаружил у себя в столе в редакции «Информера», он понял, что кто-то и тут просматривал его бумаги. Эмиль его избегал. Шэд вызвал Дормэса к себе и грубо его допрашивал о переписке с агентами Уолта Троубриджа, о которой им якобы доложила агентура.

Итак, Дормэс нервничал. Он был уверен, что скоро будет отправлен в концентрационный лагерь. На улице он постоянно оглядывался: ему казалось, что за ним следят. Торговец фруктами Тони Мольяни — красноречивый сторонник Уиндрипа, Муссолини и жевательного табака как средства от порезов и ожогов — слишком настойчиво расспрашивал его о его планах на то время, когда он окончательно «развяжется с газетой»; а однажды какой-то бродяга изо всех сил старался занять миссис Кэнди забавными разговорами, а сам так и шнырял глазами по полкам в буфетной — не опустели ли они в преддверии бегства хозяев. Но, может быть, бродяга и в самом деле был бродягой.

В середине дня Дормэсу позвонил в редакцию Бак Титус:

— Вы сегодня вечером будете дома, часов так в девять? Отлично! Я приду. Очень важно! Если можно, постарайтесь, чтобы ваши все были дома, и Линда Пайк и молодой Фок, хорошо? У меня есть идея, очень важно!

Так как в корповские времена все важные дела обычно касались предстоящего ареста, то Дормэс и его дамы ждали Бака с большим нетерпением. Лоринда слишком весело щебетала: в присутствии Эммы на нее всегда нападала говорливость; ее приход не разрядил напряжения. Джулиэн вошел с робким видом, и его приход также не разрядил напряжения. Миссис Кэнди принесла чай, который никто не просил и в который она плеснула рома, и только она, пожалуй, несколько разрядила напряжение, но все равно все скучали и томились, пока не появился Бак, опоздавший на десять минут и весь засыпанный снегом.

— Простите, заставил вас ждать, но мне надо было созвониться по телефону. Есть новости, о которых еще не знают и у вас в редакции. Пожар приближается. Сегодня днем арестовали редактора ратлендского «Геральда»… не предъявлено никакого обвинения… ничего не известно… Я получил эти сведения от одного посредника, с которым я имею дела в Ратленде… Теперь ваша очередь, Дормэс. По-моему, они просто ждали, пока вы поднатаскаете Штаубмейера. А может, Ледью хотел помучить вас ожиданием. Как бы то ни было, вам следует убраться. И завтра же! В Канаду! И там оставаться! Ехать надо на автомобиле. С самолетом больше ничего не выйдет… Канадское правительство запретило это. Вы, Эмма, Мэри с Дэви, Сисси, вся компания… захватите и Фулиша и миссис Кэнди с канарейкой!

— Это просто невозможно! Мне нужно несколько недель, чтоб реализовать свои сбережения. Пожалуй, я смогу собрать тысяч двадцать, но для этого нужно время.

— Оставьте мне доверенность, если вы мне доверяете. А кому вам и доверять, если не мне? Мне скорей удастся получить деньги, чем вам… я в лучших отношениях с корпо: продаю им лошадей, и они думают, что я такой горлопан, который рано или поздно все равно перейдет к ним. Я достал для вас полторы тысячи канадских долларов для начала. Они со мной.

— Нам ни за что не перебраться через границу. Минитмены охраняют каждый дюйм, ловят как раз таких пассажиров, как я.

— Я достал права канадского шофера и канадский номер. Наденем его на мою машину. Поедем на моей: меньше подозрений. У меня вид самого настоящего фермера. Да ведь я и вправду фермер. Я сам намерен отвезти вас всех. Мне переслали автомобильный номер в ящике с элем, под бутылками! Итак, завтра же ночью отправляемся, если не будет слишком ясной погоды. Хорошо бы пошел снег.

— Но, Бак, послушайте! Я не намерен бежать. Я ведь ни в чем не виноват. Зачем мне бежать?

— Чтобы спасти свою жизнь, мой мальчик, всего-навсего.

— Я не боюсь их!

— Боитесь!

— Ну, в общем, в этом смысле, может быть, и боюсь! Но я не позволю кучке маньяков и бандитов выгнать меня из страны, которую создали я и мои предки!

Эмма пыхтела, пытаясь придумать что-нибудь убедительное; Мэри, казалось, проливала невидимые слезы; Сисси что-то пискнула; Джулиэн и Лоринда, порываясь что-то сказать, перебивали друг друга, и опять все та же непрошеная миссис Кэнди, стоя в дверях, открыла прения:

— Вот все они, мужчины, упрямы, как бараны. Все до единого. Вечно что-то из себя строят. Как же, станет он думать о том, каково будет женщинам, если его заберут и расстреляют! Это все равно, что стать перед паровозом и заявить, что так как вы строили дорогу, вы имеете на нее больше прав, чем паровоз, а потом, когда машина вас переедет и уедет себе дальше, мы должны будем восхищаться, какой вы были герой! Что ж, может быть, кому-нибудь это и покажется геройством, а вот я…