Они среди нас - Дмитрий Федотов

…Будильник верещал как мартовский заяц, причем оказался не на тумбочке рядом с кроватью, а посередине комнаты на столе. Поэтому, стукнув по обыкновению ладонью и не попав, я слегка удивился и, определив примерное направление, спросонок запустил в него шлепанцем.

Проклятье!.. Надо же было вчера так надраться, да еще в одиночку?!

Я с кряхтеньем и стонами, почти на ощупь — глаза отказывались воспринимать даже электрический свет — пробрался в ванную и отвернул холодный кран на всю катушку. В голове ревел стадион, а пенальти, по-моему, били прямо в затылок. Приоткрыв глаза, я попытался рассмотреть себя в зеркале — м-да! Как там говаривал покойный Владимир Семенович в известном фильме: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!..»

Вода пошла совсем ледяная, и я, набрав побольше воздуху, сунул свой «чугунок» под звенящую струю. Стадион под черепом взвизгнул и бросился врассыпную — отлично! Я с ожесточением растер жидким холодом лицо и шею и почувствовал наконец, что приобрел нечто общее с цивилизованным человеком, журналистом Дмитрием Котовым.

Правда, я несколько переоценил собственные силы, потому что, выйдя из ванной, вновь услышал в голове отдаленный тяжелый гул. Сообразив, что без лечения не обойтись, я двинулся на кухню за пивом, но в самом конце этого несложного маршрута ноги мои вдруг разошлись во времени и пространстве, голова сделала вид, будто ее это не касается, и больной хозяин, брошенный на произвол судьбы, оказался на полу. Стадион под черепом завороженно замолчал, похмельные мысли встали во фрунт и попытались проанализировать ситуацию, а в правую руку от локтя до пальцев впились сотни взбесившихся кактусов. Задница прилипла к линолеуму, а под левой рукой хрустнули ошметки яичной скорлупы. Ругательства застряли в пересохшей глотке — полжизни за пиво! — и тут я увидел эту черную бестию, виновника всей трагедии.

Ярость прибавила скорости сонным мышцам, и мне удалось ухватить замешкавшегося кота за ухо.

— Так ты еще и вор?!

Грэг матерно заорал, извернулся и цапнул меня за палец. От неожиданности и боли я выпустил мерзавца, и он тут же удрал из кухни.

На сей раз я благоразумно отказался от помощи «традиционной медицины» и прибегнул к старому и проверенному средству. Бутылка пива и вчерашний холодный бифштекс все-таки придали некоторую жизнеспособность моему организму, так что я даже оказался в состоянии без происшествий добраться до телефона и с первого раза набрать правильный номер.

На удивление, Ракитин отозвался сразу и с явным неудовольствием.

— Котов? Какого лешего, где ты болтаешься? Хочешь, чтобы за тобой «луноход» прислали? Ты еще вчера должен был явиться для объяснений!

— Слушай, Олежек, не гони! Я же вовсе не уклоняюсь, и если у тебя найдется пиво и аспирин, то я примчусь быстрее лани.

— Мне не до шуток, Димыч, тут такое творится! Ладно, иди проспись, но только до обеда! Я тебя прикрою от комиссара.

— Погоди, — я с трудом ворочал языком, стадион в голове снова заполнялся зрителями, — а разве тебя не интересуют подробности происшествия в «Орионе»?

— А что тебе известно? — Ракитин насторожился.

— За пиво и аспирин…

— Шантажист. Жду.

Вот это — по-ракитински! Я выскочил на улицу с максимальной скоростью взбесившейся черепахи и, окунувшись в знакомую промозглую сырость, оседлавшую город, самоуверенно решил, что могу вести машину. Однако на стоянке меня ожидал сюрприз. Моей верной «двадцатки» на месте не оказалось, а на очевидный вопрос сторож вытаращился так, будто я заговорил с ним по-китайски. Это было уже слишком!

— Тебе за что деньги платят?! За охрану стоянки или…

— Помилуйте, Дмитрий Алексеевич! — старик замотал головой, словно пытаясь отогнать навязчивое видение. — Так ведь не ранее как полчаса назад вы же сами и взяли «Селенгу» вашу!

— Слушай, Минеич, — мне вдруг стало не по себе, — а ты, часом, не приложился с утра?

— Ни в коем разе! Как можно? — старик истово перекрестился. — А вот вы вчерась…

— Вот именно! — я поспешно полез за сигаретами. — Так что, сам понимаешь, не мог я раньше… Только сейчас из дома, — я закурил и протянул пачку сторожу.

— Да неужто я бы вас не признал, Дмитрий Алексеевич?! — продолжал бормотать он, осторожно разминая сигарету, — и куртка ваша, и кепка, и джинсы… — он погремел коробком и выудил заскорузлыми пальцами спичку.

У меня отлегло на душе — конечно, простой угон! Наверное, это и к лучшему — на такси доберусь. Я ободряюще хлопнул Минеича по плечу, отдал ему всю пачку «Монте-Карло» и двинулся к проспекту.

Свободная машина, казалось, поджидала меня на троллейбусном кольце, и едва я устроился на заднем сиденье, ринулась в светлеющую мглу пустынного проспекта.

…Я шел по какой-то незнакомой улице в старой части города, обстроенной черными бревенчатыми двухэтажками на кирпичных фундаментах. Мне нужно было во что бы то ни стало добраться до конца улицы до того, как это произойдет.

Что?..

Я не знал точно, но знал, что могу и должен обязательно предотвратить это. Поэтому я шел и шел, и задыхался — курить надо меньше! — и сердце снова, как в первый раз, пустилось вскачь… Я уже видел перекресток, и фонарь на углу, а к нему, впереди меня, шла женщина, чем-то знакомая, и именно в ней было все дело! Но — далеко, а она почти дошла до угла. Вот остановилась, оглянулась будто ее окликнули, и — действительно — из-за дома появилась фигура, тоже знакомая…

Тороплюсь, задыхаюсь — ни побежать, ни крикнуть. — «Господи, да что же это?!.. Он набросился на нее, душит!.. Скорее, лишь бы успеть!.. Что?.. Не знаю. Помочь ей? Спасти?.. Или — нет, увидеть! Увидеть его лицо, обязательно! Это очень важно, чтобы спасти ее…»

И вот уже я рядом. Женщина стоит на коленях, хрипит, глаза закатились. Он убивает ее, медленно раздавливая гортань…

«Садист! Выродок! Повернись ко мне, посмотри в глаза! Я запомню тебя, я узнаю тебя и тогда тебе — конец!..»

Воздух вдруг становится плотным и вязким, движения даются с трудом, а тот упорно отворачивает лицо, и мне нужно обойти его, чтобы узнать. Запомнить. Спасти…

Неожиданно он резко поднимает голову, и я вижу его в упор. И узнаю. И кричу от ужаса. И не слышу собственного крика. А он бросает свою жертву, хватает меня за плечи и трясет, и что-то говорит одними губами, и в глазах его страх, отчуждение, просьба…

— Эй, приятель, очнись! — услышал я откуда-то издалека и с трудом приоткрыл отяжелевшие веки.

Таксист испуганно тряс меня за плечо, перегнувшись через сиденье.

— Ты чего это?

— А? Что? — я не узнал собственного голоса и закашлялся.