Непотопляемый «Тиликум» - Вернер Гильде

На следующий день я сказал Лакстону:

— Трудность не в том, что судно такое маленькое. Я уверен, что хорошо сработанное малое судно так же надежно, как и большое. Риск был велик потому, что Слокам плавал в одиночку. Один человек не в состоянии двадцать четыре часа кряду нести вахту и вести наблюдение. Месяц, полгода, год может судно идти само, без человека на палубе — и все будет в порядке. Но где гарантия, что в один роковой день на его пути не окажется вдруг чужое судно или скала? Ведь Слокам-то несколько раз просто чудом избежал этой опасности. Вдвоем я на такое плавание отважился бы в любой момент, а в одиночку — нет, не рискнул бы.

Лакстон долго ковырял соломинкой в своем стакане:

— Кэптн Восс, а вот слабо вам вдвоем со мной на маленьком, как у Слокама, судне обойти вокруг света!

— Мне-то давно не слабо, — сказал я, — но как быть с вами? Вы ведь моря и не нюхали… И самое главное, кто за это будет платить?

И тут Лакстон раскрыл мне свой план. Я узнал, что назначен приз за кругосветное плавание на судне меньшем, чем было у Слокама. Число участников при этом специально не оговорено. Лакстон собирался плыть вместе со мной, посылать из портов статьи в газеты, а затем издать книгу.

— Приз составляет 5 тысяч долларов. Таким образом, вы получите 2 тысячи 500 долларов и половину всех гонораров.

Что ж, если не выгорело с миллионами, может, стоит попытаться сколотить хотя бы несколько тысяч? В те времена 2 тысячи 500 долларов были приличными деньгами. Но осторожности ради я решил все-таки выяснить все досконально:

— И как же вы собираетесь финансировать это предприятие?

Лакстон молча вытащил чековую книжку, заполнил формуляр и показал его мне:

— Я беру на себя половину всех расходов.

— Идет, — я протянул ему руку, — вторая половина — моя!

Мы потратили несколько часов и в результате составили договор, определяющий все статьи расходов и распределение доходов. Согласно этому договору, я обязывался приобрести судно, оснастить его, приготовить к плаванию и провести вокруг света.

Обе стороны поставили под документом свои подписи и ударили по рукам. А потом мы выпили на брудершафт.

На следующее утро я отправился подыскивать судно меньшее, чем «Спрей». И я уже ясно представлял себе, каким оно должно быть, это мое новое судно. Протопав несколько часов пешком, я добрался наконец до индейской деревни. Возле нее, у берега Ванкуверской бухты, стояли пироги здешних жителей. Я остановился возле самой большой и устойчивой из них и терпеливо стал ждать. Через некоторое время пришел некий краснокожий джентльмен и забрался в пирогу. Я присел рядом с ним. Поговорили о погоде, о рыбной ловле и о китобойном промысле, которым занимались здешние индейцы. Оказалось, что здесь дела обстояли так себе, и причиной тому определенно были «эти проклятые пароходы».

Тогда я осторожненько заметил, что в трудные времена — все трудно. Попробуй вот, например, продать пирогу, так, поди, не возьмешь за нее хорошей цены. Мой краснокожий друг энергично меня опровергал. Он со своей стороны считал, что покупка пироги — самое надежное капиталовложение, особенно если пирога такая, как та, в которой мы сидим. Эту пирогу построил пятьдесят лет назад его отец. Построил из красного кедра и, заметьте, из одного целого куска!

Я согласился: да, тот превращенный в пирогу кусок кедра, что принадлежал некогда его отцу, безусловно, имел свою цену. Но с другой стороны, пятьдесят лет для лодки возраст довольно почтенный, и уж если когда-нибудь я решился бы купить лодку, хоть это вовсе не входит в мои намерения, я предпочел бы получить что-нибудь поновее.

Короче говоря, к наступлению сумерек я за малую цену купил большую пирогу. Мой краснокожий друг подарил мне на память еще и голову своего умершего отца, построившего эту пирогу. Тщательно прокопченную голову я положил в пирогу, взмахнул веслом, да так и махал им всю ночь до самой Виктории. Там я нарастил борта пироги повыше, где на 10, а где и на целых 18 сантиметров, и укрепил ее корпус шпангоутами и кильсоном. Под днищем я приладил киль — свинцовую чушку килограммов в 300. Затем я соорудил маленькую каюту со столом, шкафчиком для провизии и койкой. В корме я устроил нечто вроде маленькой рубки. К ней подвел все фалы от трех небольших мачт. Таким образом, я мог отлично управляться с парусами, не покидая рубки. Мой маленький трехмачтовик мог нести паруса общей площадью не менее 21 квадратного метра. Полная длина его от кормы до украшенного великолепной индейской резьбой штевня составляла 11,6 метра, а по ватерлинии — 9,15 метра. Наиболее слабой его стороной была ширина, не превышавшая 1,68 метра в самом широком месте.

Судно показалось мне слишком валким, и для увеличения остойчивости я уложил между флортимберсами[47] 500 килограммов балласта, а кроме того, взял еще на борт 200 килограммов песка в мешках для дифферентовки.

Наконец мы погрузили 450 литров воды в двух железных танках и продовольствие из расчета на три месяца. Остановка была теперь лишь за нами самими.

Прежде чем отдать швартовы, я нарек судно именем «Тиликум», что по-индейски означает «друг».

Мы отвалили 21 мая 1901 года. Лакстон ежедневно писал о нас в своей газете, поэтому народу провожать нас собралось почти столько же, как и в тот день, когда мы в строжайшей тайне уходили на «Ксоре» за сокровищами.

Провожающие затевали пари, что нам не выйти из бухты, не перевернувшись. И ставки были отнюдь не в нашу пользу.

С легким остовым ветром мы отошли от причала, но ушли за этот день не слишком далеко: ветер и течение работали против нас. Ночь мы простояли на якоре под защитой маленького островка, а на следующее утро, уже с попутным ветром и при благоприятном течении, двинулись дальше. Около 15 часов мы миновали мыс Флаттери, и теперь перед нами раскинулся открытый Тихий океан.

Для моего спутника-журналиста наступили тяжелые времена. На него навалилась страшенная морская болезнь, и не болезнь даже, а просто-таки какое-то невероятное морское помешательство. Не успели мы выйти из бухты, как он начал «травить».

— Джон, — простонал он, — давай вернемся.

Не говоря ни слова в ответ, я усадил его в уголок рубки и крепко обвязал тросом, чтобы он не «списался» за борт. Потом я сунул ему в руки румпель.

— Норман, наш курс — зюйд-вест. Твоя вахта до полуночи. Строго держи курс и следи за огнями пароходов. Если заметишь, что судно сближается с нами или ветер заходит, буди меня.

— Я не могу, — чуть слышно прошептал Норман и отрыгнул последние остатки своего позавчерашнего ужина.

Я безжалостно нанес ему несколько хуков по нижним ребрам. Это настолько приободрило его, что он начал рулить. Не раздеваясь, прямо в штанах и куртке, я забрался в нашу единственную койку.