Ход Снежной королевы - Валерия Вербинина

– Я думаю, Фредерик, – еще суше отозвалась Амалия, – что вы осел. – Арман фыркнул. – Но чтобы развеять ваши сомнения, я согласна пойти на небольшой эксперимент. У вас есть какая-нибудь железка?

Массильон стал лихорадочно шарить по карманам. В них он обнаружил носовой платок, портсигар, дамский платочек с инициалами «Р.С.», который явно не мог принадлежать ни одной из обитательниц Иссервиля, горсть золотых монет и флакон одеколона. Арман, посмотрев на «богатство» актера, тяжело вздохнул и решительным жестом оторвал пуговицу со своей куртки.

– Держите, – сказал он, протягивая ее Амалии. – Если вам удастся превратить ее в золото, барыш делим пополам.

– Если она превратится в золотую, – не осталась в долгу Амалия, – значит, я императрица Евгения, не меньше.

Массильон сглотнул и даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть. Иронически улыбнувшись, Амалия налила на пуговицу несколько капель зеленой жидкости. Ничего не произошло. Пуговица осталась пуговицей, жидкость – жидкостью. Пожав плечами, Амалия вернула пуговицу Арману. Тот вытер ее и сунул в карман.

– Может быть, надо было прочесть какое-нибудь заклинание? – несмело предположил Фредерик.

– О господи, – вздохнула Амалия, – а я-то думала, здесь только один ребенок. – Она поднесла открытый флакон к носу и понюхала. – Пахнет мятой, – заметила она. – Во всяком случае, это не кислота и не яд, потому что хрусталь совершенно не замутнен.

– А что же тогда? – спросил совершенно обескураженный актер.

– Сироп от кашля, – серьезно ответил Арман. – В Средневековье, наверное, он был очень редким и ценным, если учесть уровень тогдашней медицины.

– Ладно, – беспечно промолвила Амалия. – Отдам флакон доктору Виньере, пусть он скажет нам, что в нем такое. – Она закрыла флакон, забрала у меня свою сумочку, сунула туда находку и сняла перчатки. – Который час, Арман?

Лефер взглянул на часы и помрачнел.

– Половина пятого, – буркнул он.

Амалия зевнула и потерла глаза.

– Итак, господа, мы недурно развлеклись, а теперь пора искать выход. Если вспомнить схему лабиринта, зал, в котором мы находимся, скорее всего, и был тем местом, которое обозначили в правом верхнем углу.

– На схеме там был нарисован крест, – проговорил я.

– Это вовсе не самое главное, – отмахнулась Амалия. – Я видела план всего несколько секунд, но…

Она умолкла и, наморщив лоб, стала рассматривать надписи на постаментах рыцарских статуй. Я затаил дыхание, и не поручусь, что остальные не поступили точно так же.

– Что-нибудь интересное? – рискнул нарушить молчание Массильон.

– Не очень, – отозвалась Амалия. – Здесь начертаны пословицы, вернее, различные изречения, которые прославляют рыцарские добродетели и обличают людские пороки. «Сила делает доблестного еще более доблестным, а человека низкого – еще более низким», – перевела она одну из надписей. – «Ненависть, гнев и зависть подобны камню, который утянет тебя на самое дно».

– А что написано здесь? – спросил я, кивая на стол, возле которого лежали четыре скелета. – «Золото дороже всего…», нет, не так: «Дороже золота…»

– «Дороже золота и всех благ земных жизнь, ибо ее нельзя купить, и только время способно измерить ее», – нараспев проговорила Амалия, наклонив голову набок. – Нет, все это не то.

– Не то? – переспросил озадаченный Лефер.

– Не то, – повторила Амалия. – Видите ли, друзья мои, я думаю, рыцари явились сюда не просто так. Дело в том, что на плане, который мы видели, из зала был обозначен выход, причем, насколько я помню, единственный выход из лабиринта.

– Выход! – воскликнул Массильон, заметно приободрившись. – Господи, так мы просто обязаны его найти!

– Надо искать дверь! – объявил я.

– Дверь, дверь… – пробормотала Амалия. – О черт, до чего же я глупа! Ну конечно же, дверь! Осматривайте стены, она должна быть где-то здесь!

И мы заметались по залу, ощупывая стены. Повезло, как ни странно, актеру. Он сорвал со стены слой паутины, и за ней обнаружилась массивная железная дверь.

– Вот она! – в возбуждении закричал Массильон. – Я нашел!

Само собою, после его слов мы все бросились к нему. Неужели наши мытарства кончились и мы наконец выберемся наружу?

– Фредерик, – проговорила Амалия, глядя на актера сияющими глазами, – я когда-нибудь говорила вам, что обожаю вас?

– Нет, – пролепетал опешивший актер, – а что?

– Ничего, – ответила Амалия и, подойдя к нему, расцеловала его в обе щеки.

Глаза бы мои этого не видели, честное слово! Почему, ну почему не я обнаружил чертову дверь?

– Амалия, – крикнул Лефер, который уже несколько мгновений дергал дверь туда и сюда, – я не могу открыть ее! Она заперта!

– Предусмотрительно, – пробормотала Амалия, оглядывая створку. – Но если она заперта, значит, ее можно отпереть. А чем отпирают дверь? Ключом! И если рыцари явились сюда, значит, ключ у них был. Арман! Посветите мне!

И в самом деле, вскоре ей удалось обнаружить старинный ключ на шее одного из скелетов.

– Только бы он подошел, только бы подошел! – шептал Массильон, молитвенно сложив руки.

Ключ повернулся с угрожающим скрежетом. Амалия застыла на месте. С потолка посыпалась мелкая пыль, камни свода как будто зашевелились.

– О черт! – закричала Амалия. – Как только дверь откроется, бегите со всех ног! Сейчас здесь все рухнет!

Страх придал нам сил. Едва замок был отперт, Арман и Фредерик налегли на створку и сдвинули ее с места. Статуи в нишах закачались, а одна с грохотом повалилась на пол. За дверью открылся узкий темный коридор.

– Бежим! – закричала Амалия, схватив меня за руку.

Мы выскочили в коридор. Сзади все рушилось, и я никогда не забуду грохот, который производили падающие с потолка огромные камни.

– Тамплиеры! Храмовники! Рыцари! – на бегу бормотала Амалия, таща меня за собой. – Понастроили черт знает что! Осторожнее, Люсьен, ход идет вверх!

Мы карабкались вверх, потом спускались куда-то вниз, и наконец впереди замаячило какое-то бледное пятно.

– Выход, – прохрипел Лефер. – Слава богу, мы спасены!

Через два десятка шагов подземный ход кончился. Мы вышли из пещеры на утопающем в снегу склоне горы Иссервиль. В темном небе над нашими головами перемигивались редкие звезды.

– Выбрались, – устало выдохнула Амалия.

Она прислонилась спиной к дереву и стала натягивать перчатки. Фредерик Массильон упал на колени и принялся целовать снег. Это не было игрой – он действительно донельзя радовался, что наши мытарства кончились. И только мне было немного грустно оттого, что все осталось позади.

Амалия, наверное, заметила мое состояние, потому что она подошла и ласково погладила меня по голове.

– Ты молодец, Люсьен, – серьезно сказала она. – Я тобой горжусь.

Я бы, конечно, предпочел, чтобы она меня поцеловала, как Фредерика. Но просить об этом было бы глупо, и я промолчал.

Амалия бросила взгляд на пропасть, которая расстилалась неподалеку от наших ног, и зябко поежилась. После чего подняла голову и поискала взглядом замок, стоявший высоко над нами.

– Н-да, далековато мы забрались, – буркнула она. – Но делать нечего, придется идти. Хорошо хоть буря на время утихла… Смотрите под ноги, господа, и будьте поосторожнее. После того, что мы выдержали в лабиринте, нам вовсе ни к чему приключения на пути домой.

И мы стали карабкаться вверх по уступам, а с небес на нас взирала равнодушная луна.

Кажется, я позаимствовал эту фразу у кого-то из писателей. Ну и пусть!

2. Из дневника Армана Лефера

Мне казалось, что после того, что нам довелось пережить в подземелье, все остальное должно было выглядеть пустяком, однако, когда мы стали подниматься по горе к замку, мне пришлось пересмотреть свое мнение. Мы брели по колено в снегу, скользили, падали, поднимались и снова шли. Фредерик поддерживал Амалию, она, в свою очередь, Люсьена, но все равно продвигались мы черепашьим шагом, и я уже не раз и не два помянул про себя недобрым словом рыцарей, из-за которых мы попали в такой переплет.

– Может быть, стоит остановиться? – предложил Фредерик.

– Если мы остановимся, мы замерзнем до смерти, – отрезал я. – Надо идти.

И мы снова двинулись вперед. Должно быть, отчаяние придало нам сил, потому что взбираться ночью по крутой горе было чистым безумием. И хотя мы все до невозможности устали и продрогли, никто не жаловался.

– Как ваша рука, Арман? – спросила Амалия через несколько десятков шагов (на преодоление которых ушло четверть часа, не меньше). – Не болит?

Когда люк над нами захлопнулся, я попытался по стене добраться до него, но свалился и сильно поранил руку. По правде говоря, я давно про нее забыл, но теперь, когда Амалия спросила, машинально взглянул на свою рану. Луна ярко светила в небе, и все же мне показалось, что что-то не так. Я поднес руку к глазам и всмотрелся. Нет, такого просто не могло быть! Моя рана исчезла! Ни ссадины, ни крови, ни содранной кожи – ничего. Я потрогал руку – она совершенно не болела. Смятение начало охватывать меня, но тут я сообразил, что, наверное, перепутал руку. Да, наверное, я ушиб вовсе не левую, а правую руку, хотя мне казалось, что после падения болела именно левая. Для очистки совести я осмотрел и правую руку и ничего, абсолютно ничего на ней не обнаружил. Так что же, мне все привиделось? Я же отлично помнил, как по коже текла кровь и как мне было больно, хотя я старался не показывать виду. Внимательно рассмотрев левый рукав, я и впрямь обнаружил на нем следы крови, но на самой руке ничего не было, тут уж нельзя было ошибиться. Но не могла же рана затянуться за несколько часов! И даже если бы затянулась, наверняка остались бы какие-нибудь следы! Мой разум оказался в тупике, из которого я не видел решительно никакого выхода. Уж не схожу ли я с ума, в самом деле?