Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

– Посмотри! Ты только посмотри на это! – возмущался он.

Я не понимала, чего он от меня хочет. Комната кружилась перед глазами, и я едва сдерживала тошноту.

– В чем дело, дорогой? – с трудом спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Вот! Вот! – вопил Бахрин, тыча пальцем в ряд вешалок с брюками. – Ты, ленивая австралийская шлюха! Ты даже за моей одеждой не способна проследить! Посмотри, как они висят! Разве так я велел? Я хотел их надеть и не смог – у них складка на колене! – Он выкрикивал эти слова с самой настоящей, нескрываемой ненавистью и тыкал мне в лицо голубыми льняными брюками.

– Это нечаянно… это не я… Пожалуйста, послушай меня, – умоляла я. – Это Зах погладила брюки и повесила их, это не я!

– А мне наплевать! Ты обязана следить за слугами. Ты самая настоящая сука! Безрукая белая сука!

Я не видела, как он замахивается тяжелой деревянной вешалкой, но, разумеется, почувствовала удар, который пришелся под левый глаз и в переносицу. Из носа сразу же хлынула кровь, а я согнулась, инстинктивно закрывая живот на случай, если он решит еще раз ударить меня. В эту минуту я думала только о том, как защитить своего будущего ребенка. Я умоляла его успокоиться, напоминала, что я беременна, клялась, что такого больше не повторится и что я сегодня же лично переглажу все его вещи. В ответ Бахрин привычно схватил меня за волосы и поволок в спальню, по дороге осыпая все новыми оскорблениями. Там он швырнул меня на пол, и я лежала, не смея подняться, и пыталась краем платья остановить поток крови из носа, а он продолжал распространяться о том, какая я глупая, бесполезная и ленивая жена. Наконец объявив, что запрещает мне выходить из спальни и что я пожалею, если вздумаю кому-нибудь пожаловаться, муж ушел и запер за собой дверь.

В памяти почти не сохранились те несколько дней, что последовали за этим. Я помню только, что оставалась пленницей в собственной спальне и что иногда ко мне приносили Аддина. Всем родственникам Бахрин рассказал, что я неловко оступилась в ванной и разбила лицо о раковину и что меня все еще мучает мигрень. Мак ни о чем меня не расспрашивала и избегала смотреть мне в глаза. Бахрин мог бы и не предупреждать меня – я и так знала, какая месть мне грозит, если я попытаюсь рассказать кому-нибудь о том, что на самом деле случилось с моим глазом и носом. И потом, он ведь был моим мужем, а я провинилась перед ним – так чего же еще я могла ожидать? Женщина не имеет право протестовать, когда муж наказывает ее, и я уверена, что ни один человек в Тренгану не поддержал бы и не защитил меня.

У меня не хватало ни сил, ни смелости для того, чтобы уйти от Бахрина. Ему удалось разрушить всю мою веру в себя и опустить самооценку почти до нуля. Теперь я и сама считала себя неуклюжей, уродливой и глупой неудачницей, не заслуживающей любви. И все-таки, как это ни смешно, я еще продолжала надеяться, что в один прекрасный день все изменится и Бахрин опять станет тем цивилизованным и вполне европейским человеком, в которого я влюбилась в Мельбурне почти четыре года назад.

Я чувствовала, как растет и зреет внутри меня новая жизнь, и старательно закрывала глаза на то, что моего брака уже практически не существует. Моим единственным утешением были Аддин и еще Эднах, с которой я старалась проводить как можно больше времени. Я чувствовала себя в полной безопасности у нее во дворце, когда шила что-нибудь в специально отведенной мне комнате с окнами, выходящими на море, или сидела в розовом саду, наблюдая за играющим в тени сыном. После скандала в гардеробной заметно ухудшилось состояние моего здоровья: у меня развилась тахикардия, во время приступов которой сердце колотилось в три раза быстрее обычного. Кроме того, я страдала от сильнейшего токсикоза: меня постоянно тошнило, и я совсем не прибавляла в весе, что было вредно для развития ребенка. Бахрин проводил дома от силы пару вечеров в неделю: он либо работал, либо обедал где-нибудь в гостях, либо уезжал по делам в Сингапур или Куала-Лумпур. А когда он возвращался, я снова и снова старалась вернуть его любовь и сохранить нашу семью хотя бы ради детей, но каждый раз мои попытки заканчивались новой обидой и унижением.

Мак продолжала навязывать мне услуги разнообразных бомохов, изготовляющих приворотные зелья, которые надо было подмешивать в еду мужа. Свекровь с благодарностью покупала эти средства и лично добавляла их в кофе Бахрина, оправдывая себя тем, что делает это ради внуков. Если не останется совсем никакого выхода, заговорщицким шепотом говорила она мне, можно будет поехать в северный султанат Келантан к одному новому замечательному бомоху, который изготавливает порошки из испачканных менструальной кровью прокладок жены: сначала сжигает их, потом размалывает пепел в порошок, потом читает над ним заклинания и молитвы, и уж это-то средство непременно должно помочь! Она понимает, что прибегать к подобной магии – это смертный грех, но она готова рискнуть ради счастья своих детей и внуков. Я выражала свекрови благодарность за любовь и поддержку и напоминала, что, будучи беременной, я пока не в состоянии предоставить необходимых ингредиентов для колдовского средства, а кроме того, я не совсем одобряю такие методы. Мак тем не менее не сдавалась и то зашивала какие-то талисманы в подушку Бахрина, в результате чего я должна была сниться ему во сне, то притаскивала к нам очередного бомоха для того, чтобы он благословил наш дом и отогнал злых духов. Я считала все эти затеи вполне безобидными и не спорила – мне и без того хватало беспокойства. Я не спала ночами, размышляя о том, что ожидает в будущем меня, моего сына и еще нерожденного ребенка.

Бахрин стал все чаще напоминать мне о том, что у меня нет официального малазийского гражданства и что продление моей визы целиком и полностью зависит от его доброй воли. Он угрожал, что по одному мановению его мизинца меня вышлют из страны, а Аддин останется с ним, и я не смогу ничего поделать.

Если я предъявляла Бахрину очевидные доказательства его очередной неверности, он начинал кричать на меня, называть сумасшедшей и плохой женой и спрашивать, когда же я наконец повзрослею. Моя молодость, которую он считал когда-то самой заманчивой моей чертой и гарантией того, что мною будет легко управлять, теперь потеряла для него всякую привлекательность. Я становилась старше, и, к несчастью, у меня начали появляться собственное мнение и формироваться характер, а раннее материнство только ускорило этот процесс.

Вся моя эмоциональная жизнь ограничивалась теперь двумя состояниями: я испытывала то отчаянное желание вернуть себе любовь мужа и сохранить наш брак, то страх перед неизбежными вспышками его гнева, оскорблениями и насилием. Я начинала лучше понимать, почему все женщины в королевской семье так заботятся о постоянном пополнении своих ювелирных коллекций. Драгоценности были единственной страховкой на будущее: почти никто из них не имел собственных средств или отдельных банковских счетов, и ни у кого не было специальности, позволяющей обеспечить себя. Они жили как под дамокловым мечом: муж в любую минуту мог взять себе более молодую и привлекательную жену и отослать старую в задние комнаты со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая и скудное финансовое обеспечение. Раньше я не понимала, почему все эти женщины так дружно удивлялись моей глупости, когда на деньги, подаренные мне на свадьбу, я покупала мебель для дома и растения для своего сада, вместо того чтобы по их примеру запастись драгоценностями на черный день. Иногда они устраивали специальные приемы, похожие на американские и английские презентации домашней техники, посуды или косметики на дому, но только на них продавались не пылесосы или наборы кастрюль, а украшения, бриллианты, изумруды и рубины. Я присутствовала на одном из таких сборищ и завороженно наблюдала за тем, как торговый агент рассыпал на низеньких столиках жемчуга, драгоценные камни и изделия из золота и платины. Дамы перебирали кольца с бриллиантами и жемчужные ожерелья с таким же ленивым интересом, с каким мы рассматриваем образцы губной помады. Драгоценности для них были всего лишь надежной валютой, вложением средств, против которого не станут возражать их мужья и которое легко превратить в наличность, если возникнет такая необходимость. Печально было сознавать, что все женщины, которых я знала в Малайзии, относились к своему браку с таким фатализмом и настолько прагматично, что заранее готовились к тому неизбежному дню, когда их разлюбят.