Вивальди - Вирджилио Боккарди

Письмо не осталось без ответа, и недели две спустя в Венецию прибыл в качестве посланца маркиза Бентивольо аббат Боллани с целью подобрать хорошую труппу певцов и познакомиться через рыжего священника с Анной Жиро. Он был наслышан о её успешном выступлении в операх «Джиневра» и «Олимпиада» в театрах Флоренции и Венеции.

Перед Вивальди встала задача подобрать исполнителей уровня Анны. Через несколько дней он написал Бентивольо: «Мне удалось подобрать столь блестящую труппу, лучше которой ещё не видывала Феррара в дни карнавала. Большая часть исполнителей с успехом выступала на оперных сценах лучших театров, и у каждого свои неоспоримые достоинства». В том же письме он постарался обговорить условия компенсации своих усилий. В частности, он заявил, что недавно отказал театру Сан-Кассьяно в написании третьей оперы за 90 цехинов, поскольку его обычная ставка 100 цехинов. Но в конце концов театр был вынужден принять его условия. «А вот для Феррары, — писал он, — мною специально приготовлены две оперы, которые я предлагаю по шесть цехинов за каждую. Обычно такова ставка переписчика нот. Но я готов пойти на такую жертву ради вашего ко мне расположения и желания помочь».

По правде говоря, у Вивальди не было никаких дел с театром Сан-Кассьяно. Ему было доподлинно известно, что этот театр с его бедным сценическим оснащением никогда бы к нему не обратился. Разговор о «третьей» опере — это всего лишь предлог, чтобы намекнуть маркизу, какова цена (явно завышенная) любого его нового произведения для оперной сцены. Таким же лукавством была и его уловка с уступкой Ферраре оперы за шесть цехинов.

В переписку включился и импресарио Боллани. Его письмо из Феррары привело Вивальди в дикую ярость. Этот аббат осмелился отвергнуть две его оперы, о чём была достигнута с ним полная договорённость в Венеции. Он, видите ли, утверждает, что на этом настаивают высшие чины Феррары, которые предложили вместо «Джиневры» и «Олимпиады» дать две оперы саксонца Хассе «Деметрио» и «Александр, завоеватель Индии». Как же так? Ведь Вивальди заранее обо всём побеспокоился, значительно сократил речитативы в своих операх и подготовил ноты для оркестра и солистов. Теперь ему придётся возиться с партитурами саксонца, вносить правку, что-то дописывать и отдавать их переписчикам. Кроме того, отобраны шесть солистов, а у Хассе их пять. И всё это за какие-то жалкие шесть дукатов!

Он долго ещё не мог успокоиться, расхаживая взад и вперёд по гостиной в доме Анны. После кончины отца его ничего уже больше не удерживало в доме близ Риальто, хотя Маргарита и Дзанетта лезли из кожи вон, чтобы ублажить старшего брата. Он себя чувствовал намного спокойнее у Анны и Паолины, где предпочитал проводить время после занятий в Пьета. Здесь ему было удобнее заниматься вокалом со своей ученицей, нежели в домашнем кабинете, где сёстры ревностно следили за каждым его шагом. Анна отвечала ему признательностью и вместе с сестрой старалась угодить малейшему его желанию. Милая плутовка с пользой для себя использовала моменты, когда её наставник чувствовал себя полным отдохновения и покоя. Хотя ему было под шестьдесят, в нём не наблюдалось и тени старческой немощи. Вивальди были приятны флирт и ухаживание Анны. Отвечая на её ласки, он часто говорил: «Что же вы делаете со мной, обольстительница?!» Если раньше он любил говорить о своих делах с отцом, почти никогда не следуя его советам, то в доме своей ученицы он с удовольствием делился с Анной некоторыми сомнениями, а порой даже выплёскивал накопившуюся желчь, зная, что его здесь поймут.

— Почему я должен возиться с операми саксонца? В Венеции ныне шагу не ступишь, чтобы не натолкнуться на этого Хассе! Он уже и до Феррары добрался.

Анна видела, как рушатся все её планы выступить в Ферраре и получить хороший гонорар. Она понимала, что в чём-то её друг-учитель прав. Но надо дать ему высказаться, а когда он остынет, приласкаться к нему и вместе написать дипломатичное письмо маркизу Бентивольо, свалив вину на Боллани, доказав, что как импресарио он совершенно не понимает, на чём можно заработать и на чём потерять. Главное, нужно, чтобы маркиз понял, что только из чувства глубокого уважения маэстро к его светлости он берётся за аранжировку «Деметрио» и «Александра».

К сожалению, концерты в Пьета и прочие дела не позволили Вивальди отправиться вместе с Анной в Феррару, где премьера «Деметрио» была намечена на 26 декабря. С ней он отправил письмо к Бентивольо, в котором просил маркиза распорядиться, чтобы неумеха Боллани позаботился о надлежащем оформлении спектакля.

Опера Хассе «Деметрио» в аранжировке Вивальди была дана при переполненном театре. Анна Жиро вновь блеснула своими яркими артистическими и вокальными данными. Но сама опера из-за чрезмерных длиннот не вызвала восторга у публики. Феррарцы с трудом высидели четыре часа. Вивальди заметил этот недостаток ещё во время репетиций в Венеции. Однако подосланный импресарио его помощник Ланцетти строго-настрого запретил делать какие-либо купюры.

Работая над второй оперой саксонца Хассе, он не столько думал об аранжировке, сколько об обещанных шести цехинах, которые должен вручить «все до последнего крейцера синьорине Жиро», как об этом было сказано в письме к Бентивольо.

Премьера «Александра» состоялась, как и было намечено. В отличие от «Деметрио» опера имела успех. Маркиза Бентивольо особенно поразила своей фацией Жиро, но огорчил дон Антонио, который в своих письмах и домогательствах предстал как интриган, и маркиз решил раз и навсегда порвать с рыжим священником всякие отношения. Последнее полученное от маркиза письмо как холодный душ остудило пыл маэстро, мечтавшего проникнуть в Феррару и утвердиться там на театральных подмостках.

Но Анна, счастливая и полная впечатлений, принялась по дороге рассказывать ему, каким вниманием была там окружена и что маркиз Бентивольо, этот благородный и обходительный человек, выразил надежду снова увидеть её в Ферраре.

— А почему меня он больше не хочет видеть? — грустно спросил Вивальди, сидя рядом с ней в кабинке гондолы.

Конечно, до Анны доходили кое-какие сплетни, распускаемые в театре. Она считала, что их распространял помощник импресарио Ланцетти. Однажды во время репетиции, на которой присутствовал маркиз Бентивольо, он стал распространяться о том, что дон Антонио, мол, человек мелочный, вечно всем недовольный и при любой возможности набивающий себе цену.

— Такое сказать в присутствии самого маркиза! — возмутился Вивальди, не в силах поверить очевидному. Он долго не мог прийти в себя.

Дома, пока Паолина с матерью возились на кухне, готовя ужин, Анна предложила Вивальди прилечь на диван и успокоиться, протянув ему любимую табакерку, и сама взяла из неё щепотку. Присев рядом с ним, держа в руке бокал вина, она принялась мило щебетать о своём успехе в опере и аплодисментах, заявив, что если и примет приглашение маркиза, то поедет в Феррару только с Вивальди.

После ужина он рассказал о своей новой работе. Веронский театр Филармония заказал ему оперу на либретто Метастазио «Катон Утический», в которой повествуется, как народный трибун Катон выступил на стороне Помпея против Цезаря.

— А будет ли там женская партия? — спросила Анна, положив голову на плечо Вивальди.

— Там большая роль Марции, дочери народного трибуна и тайной любовницы Цезаря.

Он был увлечён работой над новым заказом, тем более что на последнем карнавале в Вероне с большим успехом прошла «Служанка-госпожа» Перголези, и чужой успех ещё больше его подзадоривал. Но перед ним возникли немалые трудности с цензурой, и придётся вновь обивать пороги Дворца дожей, чтобы добиться разрешения на постановку. Стало известно, что Совет Десяти[35] уже наложил запрет на трагедию Метастазио, узрев в ней опасную политическую подоплёку в связи с самоубийством Катона. В художественных кругах Венеции, в том числе в салоне Розальбы Каррьера, судачили, что, берясь за написание музыки к этой трагедии, рыжий священник играет с огнём, поскольку в текстах у Метастазио звучит явный призыв к моральному обновлению и политическим переменам.

— Живя в Вене, — рассуждали некоторые, — поэт может себе позволить роскошь писать о славе, свободе и патриотизме, а у нас в Венеции немыслимо, чтобы подобные призывы открыто звучали, да ещё со сцены.

Говорят, в Ватикане с радостью восприняли весть о том, что полиция, нагрянув в один из венецианских театров, запретила постановку трагедии Метастазио. Но Вивальди не был столь опрометчив, чтобы ринуться в огонь и сжечь себя заживо, как этого, возможно, кое-кому хотелось бы. Взявшись за переделку либретто, он про себя рассуждал примерно так: «Пусть Катон потерпел поражение в Венеции. Зато в Вероне он у нас добьётся реванша».