Возвращение Низвергнутого - Дем Михайлов

И вновь я стоял на вершине приютившей нас скалы, подставляя лицо пронзительно холодным порывам ветра. В зимнее время ветра практически не прекращались, и теперь становилось ясно, что помимо защиты от нежити и прочих тварей Диких Земель, Подкова блокировала ветер, принимая его порывы на себя и пропуская вниз, в ущелье, лишь крохотную часть воздушных потоков.

За время моего отсутствия гномы успели поработать и здесь. Построить пока ничего не построили, да я и не ожидал увидеть уже готовую сторожевую башню, но сделать успели многое.

Для начала появилась вырубленная в камне достаточно широкая дорожка, ведущая от платформы подъемника к тыльной скале. Ведомый мастерами, я шел по скале, сверху поглядывая на двор форта, где уже началась ежедневная хозяйственная суета. Ни Древин, ни Койн меня не торопили. Понимали, что за последние месяцы я толком и не бывал дома, и что сейчас хочу хорошенько оглядеться, окинуть все хозяйским взором, обстоятельно, без этой осточертевшей спешки. Потому и шагал я крайне медленно, то и дело останавливаясь, чтобы вглядеться в ту или иную часть двора.

Кажущиеся крохотными фигурки людей копошились между хозяйственными постройками, между ними сновал Тезка, чей голос долетал до самой вершины скалы, эхом отражаясь от мрачных гранитных стен. Под цокот копыт из конюшни вывели лошадей — чтобы прошлись, размяли усталые от стояния мышцы. Едва укрытые попонами животные вышли во двор, внутрь конюшни залетели вооруженные деревянными лопатами и скребками подростки, чтобы очистить стойла от скопившегося за ночь навоза. Исходящая из кухонной трубы тонкая струйка дыма потемнела и набрала силу — кухарки подбросили дров в тлеющую печь, собираясь готовить утреннюю трапезу для работников. Несколько закутанных в меховую одежду женщин спешили к коровнику, откуда доносился обиженный рев буренок, требующих, чтобы их подоили. Да… наш обычно пустой двор ожил, приобрел свои собственные звуки и запахи, говорящие о самом главном — поселение живо и умирать не собирается.

И это только вершина айсберга, крохотный кусок нашей жизни, видимый невооруженным взглядом. А ведь есть еще пещера, где скоро свободные от работы снаружи люди примутся за пошив одежды, изготовление стрел и постройку нехитрой мебели. А еще ниже, в скальной толще, живут наши новые братья гномы, что скоро возьмутся за инструменты и продолжат постройку подземного города, возделывание грибниц и ужение рыбы. И это еще не все! По соседству с нами теперь живут сгархи, разумные звери, великолепные охотники и страшные бойцы. Мы дали им защиту от проклятых шурдов, научившихся пользоваться непереносимостью этих грозных хищников к теплу и сонным состоянием во время летнего периода, когда звери скрываются в темных и холодных берлогах. Темные гоблины порабощают сгархов при помощи некромантии и используют в своих набегах. Что ж, будем надеяться, что когда нам понадобится помощь, сгархи не откажут нам в час нужды и помогут справиться с общим врагом. А в том, что шурды еще появятся под нашими стенами, я был уверен полностью. Обязательно появятся. Мы бросили им вызов. Отразили штурм, уничтожили всех гоблинов до единого, включая их величественного предводителя, облаченного в белые меха и восседавшего верхом на черном сгархе. Такое не прощается. Правда, сейчас засевшие в Ледяных Пиках шурды еще не подозревают, что их войско пало — если верить словам Беспалого, гоблины до сих пор ждут радостных вестей от ушедших на штурм войск. Но не дождутся. И вот тогда начнется веселье. Единственное, на что я надеялся всем своим сердцем — что шурды дадут нам передышку до прихода весны. Тогда сгархи заберутся в свои берлоги и уснут. Как темные, так и белые. Да, с другой стороны, теперь и у нас есть эти грозные звери, но у нас их всего шесть — беременных самок можно не считать, они еле таскают свои огромные пуза. А вот сколько их у шурдов, я не знаю… и еще я помнил черного сгарха, двигающегося столь быстро, что невозможно уследить взглядом. И убить его сумели не мы, а Квинтес, заплативший за победу собственной жизнью. Так что пусть лучше спят, как и те, так и другие.

Кстати, о самках…

Раздавшееся снизу глухое ворчание возвестило, что мохнатые матроны наконец соизволили проснуться и выползли из берлоги. Правда, далеко не ушли — тяжело плюхнулись в десяти шагах от входа, опустив морды на снег. От оно как… Мелкая детвора словно только и ждала этого момента, с визгом ринулась к зверям и облепила их со всех сторон. Самки отнеслись к детям благодушно, позволяя прижиматься к белоснежным шерстистым бокам и забираться на спину. Надо же… Правда, празднество малышни продолжалось недолго — со двора донесся голос Нилиены, решительно разогнавшей детвору, а еще через несколько минут сгархам принесли и завтрак — по двору проволочили шесть освежеванных мясных туш. По одной туше на рыло. Видимо, на аппетит никто не жаловался.

— Настоящий зоопарк, — изумленно покрутив головой, рассмеялся я.

— Как-как, господин? — переспросил стоящий рядом Древин, и я пояснил:

— Зверинец. Дети их вообще не боятся?

— Куда там! — буркнул Древин. — Лопатой не отогнать! Только Нилиена и справляется. Прямо липнут к ним! Что наши, что Койна!

— Это да, — усмехнулся в бороду Койн. — Любимое занятие. Но такие вольности они только детям позволяют. К остальным построже относятся. Любят детенышей. И никому обижать их не позволяют. Хе! Древин, помнишь, четыре дня назад, что было?

— Помню, как не помнить, — рассмеялся мастер. — Смеху было!

— Что было? — заинтересовался я.

— Да сгархи с охотниками только под вечер вернулись. Усталые. А Трехпалый еще и лапу сучком занозил — ту самую, над которой Рикар топором поработал — идет, хромает несчастный, уши повисли.

— Ну?

— Не успел он лечь, как к нему малец один подкатился и давай теребить за хвост да за шерсть. Покататься захотел. А мы не углядели — добычу на стену поднимали. Да и другой возни много — шкуры снять, мясо, пока не заледенело, порубить надо, да в снег закопать. Прохлопали, в общем. А Трехпалый терпел, терпел, да наконец душенька его не выдержала, и как рявкнет, чтобы отогнать надоеду, значит. Да только боком ему это вышло. Тут же и схлопотал плюху от подруги своей — лапой по уху ему так треснула, что ажно по всему двору эхо гулять пошло. Чтобы, значит, на детенышей голос не поднимал. И с занозой помогать не стала — развернулась гордо и в нору удалилась. Да… я ему пока сучок из лапы доставал да ранку чистил, он мне все на судьбу жаловался свою горемычную и на долю мужскую да горькую… А так ко всем благодушно относятся. Только Горкхи не жалуют.

— Это понятно, что не жалуют, — посерьезнев, кивнул я. — Я бы тоже не жаловал, если бы мне тыкали факелом в лицо и проводили надо мной ритуалы подчинения. Пусть Горкхи не делал этого сам, но он похож на своих родственников шурдов. И если честно, если сгархи сожрут нашего домашнего гоблина, сильно плакать я не стану.