Тигр в дыму - Марджери Аллингем

— Вы одни, — в шепоте слышалось недоверие и одновременно насмешка.

— Разумеется, — оскорбился Эйврил, и был, как водится, вознагражден за правдивость.

— Значит, позвонили. Предупредили, — тихий шепот стал еще тише.

Теперешний голос показался Эйврилу более взрослым, чем в тот раз, но от его звука по-прежнему делалось не по себе. Он звучал фальшиво. Все подлинное, было замаскировано в нем дешевеньким враньем.

— Нет, — отвечал он, благодарный своей звезде, что она спасла его от подобной ошибки и что теперь он может сказать правду. — Нет. Никто не знает, что мы с тобой здесь.

— Вы… старый болван! — чудовищный эпитет был столь грязным, что Эйврил его попросту не уловил, либо не расслышав, либо не поверив своим ушам.

— Поди сюда и присядь! — произнес он.

Не последовало никакого ответа, кроме легкого шороха, тихого, похожего на топоток крысы по черепице, и когда наконец послышался голос, то донесся он из-за спины каноника.

— С превеликим удовольствием! — и затем, в той напускной развязной манере, которая так претила старому Эйврилу. — Ну, что скажете. Падре? Только не надо этой тягомотины про Блудного Сына!

При этих словах все худшее в душе Эйврила взвилось на дыбы, и он бы проиграл все с первого хода, если бы не обуздал свой гнев и свои ощущения, и уловил подбирающийся к нему, сквозь аромат книг и цветов, запах, который всякое существо, будь то зверь или человек, узнает сразу. Эйврил почуял запах страха.

И одновременно в памяти всплыл портрет пятнадцатилетнего мальчишки, каким он его тогда запомнил, и, как ему отчасти казалось, разгадал, вопреки резким теням и ничего не высвечивающим бликам протокольной фотографии. Он сызнова уловил ту же трагическую печать, исказившую юное лицо, короткую верхнюю губу и непрозрачные тускловатые глаза, голубые, как цветы горечавки, — глаза, в которых не отражалось ничего.

В бегах! Ужас этой реальности заслонил собой все прочие мысли.

— Как же ты, наверное, устал! — произнес священник.

Во тьме послышалось бормотание, такое тихое, что он не разобрал слов. Он ощутил удивление и недоверие и растущую ярость, но не в себе самом, а за спиной. Человек стоял совсем рядом.

— Да что вы комедию тут ломаете?

Вопрос прозвучал так тихо, что каноник едва расслышал его, но угроза в нем угадывалась безошибочно.

— Мать говорит, будто вы уже все знали сегодня утром, когда зашли к ней, она божится, будто вы никогда не придуриваетесь. Мы не стали рисковать. Она подыскала нам другое местечко. Но я вернулся, потому что вспомнил, что вы обычно прячете тут свои вещички…

— Не прячу, — запротестовал Эйврил, — а храню!

— Тише. Мы не в лесу. Чего ради вы пришли сюда ко мне один?

Эйврил не дал ответа, поскольку такового не имел. Вся его житейская трезвость, которая никогда не была его сильной стороной, задавала ему тот же вопрос. Одиночество и тревога подступили к нему, но он отбросил их прочь, и дрожь прекратилась. Он очень обрадовался, поскольку почувствовал уже, как рука скользнула по его плечу, уточняя его местонахождение.

— Вы что — мой отец?

Вопрос прозвучал внезапно. Огромность, которую он в себе вместил, не осталась незамеченной каноником, но и не шокировала его. Человеческий грех, будь то реальный или вымышленный, не шокировал Эйврила никогда, и в этом была его сила. Все внимание старого священника переключилось на то, чтобы ненароком не причинить боль.

— Нет, — ответил он несколько прозаическим тоном и даже с сожалением, — нет, я не твой родитель.

Я — по крайней мере, так мне кажется, должен был быть твоим духовным отцом. Я твой пастырь. По-моему, в этом я не преуспел. А человек, давший тебе жизнь, умер, несчастный, во время драки в кабаке. Твоя мать овдовела, и через некоторое время моя жена подыскала ей ее нынешний домик, чтобы помочь ей уехать из района, где случилась трагедия.

— И за это с вашей женой хорошо расплатились, как я понимаю?

Сколько горечи было в этой насмешке! Мальчик разочарован, не столько потому, что уж в чем другом, а в этом-то был убежден. Эйврил знал это, но потому что, пытаясь доискаться до причин такой заботы, проявляемой к ним каноником, выбрал из них еще не самую постыдную.

— Я полагаю, да, — печально отвечал Эйврил. — В ту пору респектабельность ценилась очень дорого!

— А то я не знаю! Мать едва не похоронила пустой гроб ради респектабельности. И заставила одну свою клиентку все подтвердить! Подумать только, целая похоронная процессия, сколько фунтов угрохать и все для того, чтобы теперь я ее полностью держал в руках. Про это она как-то не подумала!

— Сомневаюсь. Она же содержала тебя, если на то пошло.

— Да хватит вам. Время дорого. Мне вредно тут долго торчать, а вы только время тянете.

Рука уже впилась в плечо Эйврила, и его окутывало зловонное дыхание ужаса.

— Для чего вы здесь? Часом, не душу мою спасать?

— О нет, — Эйврил даже фыркнул, ему и в самом деле стало смешно. — Дорогой мой мальчик, этого я сделать не сумею. Душа — это личное дело каждого из нас, от начала и до конца. И никто посторонний не имеет право в это вмешиваться.

Высказанная идея, похоже, увлекла его самого и вопреки ситуации он пошел на некое теоретическое отступление, вполне осознавая его полнейшую неуместность.

— Что есть душа? — вопросил он. — Ребенком я думал, сам не знаю почему, что это такое маленькое духовное зернышко, наподобие фасолины. Теперь же она для меня — это тот человек, с которым я остаюсь, когда я один. Сомневаюсь, чтобы теологов удовлетворило хоть одно из этих определений.

— Но тогда, Бога ради, — с мукой в голосе взмолился его собеседник, — скажите, какого черта вы сюда пришли?

— Не знаю, — ответил Эйврил, изо всех сил стараясь, чтобы в его правдивости не усомнились. — Все, что я могу тебе сказать — это что я был вынужден это сделать вопреки моей собственной воле. Весь сегодняшний день все мелочи жизни словно сговорились привести меня сюда. Что-то должно произойти, я это знал и прежде. И я верю, что если меня не подведет какая-нибудь моя собственная глупость или слабость, то я узнаю, собственно зачем я пришел.

К его изумлению, объяснение, показавшееся ему самому на редкость неточным и невразумительным, было понято сразу. Он услышал, как за спиной затаили дыхание.

— Вот оно, — произнес Хэйвок, и снова, на этот раз уже в полный голос, — вот оно! То же случилось и со мной. Знаете ли вы, что это такое, вы, жалкий старый болтун? Это — Наука Удачи! И она срабатывает всякий раз!

Теперь Эйврилу пришел черед сразу понять, и, поняв, он страшно перепугался.

— Ах. Наука Удачи, — повторил он осторожно, — и ты ее видишь, так? Она ведь требует огромной самодисциплины!

— Ну ясно — но она ведь того стоит! Я вижу ее каждый день, все время. Я — один из счастливчиков. Этот дар достался мне. Я знал это еще в детстве, но тогда еще не вполне его понимал, — он бормотал все громче. — А в тот последний раз, когда я просидел так Долго совсем один, я понял все правильно. Я внимательно слежу за каждой возможностью и я не даю слабины. Поэтому я побеждаю!

Эйврил долго молчал.

— Это просто мода, — наконец произнес он. — Ты, видимо, этих французов начитался. Ох, нет-нет, ты, вероятно, их не читал. Ах как глупо вышло!

— Да хватит болтать! — хрипловатый голос, лишенный уже всего напускного, звучал чуть наивно. — Только и знаете, что болтать. Никогда ничего не говорите напрямик. Что вы знаете про Науку Удачи? Валяйте, рассказывайте. Вы один только и понимаете. Вы раньше-то про нее слышали?

— Под другим названием.

— Не сомневаюсь. Это название я сам придумал. Какое же настоящее?

— Устремление к Погибели.

Наступила пауза. Любопытство, страх, нетерпение ощетинились за спиной Эйврила.

— Так это что же — известная штука?

— Ты не открыл ничего нового, сын мой!

— Наверное, нет, — он колебался, усталый, истерзанный тигр, но продолжил расспросы. — Вы же меня правильно поняли, да? Надо внимательно следить за своей Удачей и потом уже никуда не отступать, не давать слабины ни на миг, ни на минуту. Даже в мыслях нельзя. Один раз дашь слабину — и испоганишь все, и все потеряешь, и все пойдет против тебя. Я проверял. Мысли реально — и легко достигнешь цели, все сложится именно так, как тебе нужно, все будет просто. Это — оно?

— Это оно, — смиренно ответил каноник. — Скатываться по ступеням легче, чем по ним взбираться. Facilis descensus averno.[3] Это сказано давным-давно.

— О чем вы?

— О Науке Удачи! — Эйврил понурил голову. — У этой лестницы есть повороты: лоза петляет, карабкаясь вверх, река бежит извилистым руслом. Присмотрись — и увидишь течение и сможешь выбрать, в каком направлении тебе двигаться.

— Так вы знаете? Но зачем тогда даете слабину?

— Затем, что не хочу себе погибели. Человек, кидающийся вниз по винтовой лестнице, по которой его ближние карабкаются вверх, может изувечить кое-кого из них, но, дорогой мой мальчик, это ничто в сравнении с тем, что ждет его самого, верно?