Авторская энциклопедия фильмов. Том I - Жак Лурселль

5-й ФЛЭШБЕК (РАССКАЗ ОСКАРА). Так и не отдавшись Кёрку, Мария не отдается и Бравано. Она заводит тайные и быстротечные интрижки с мужчинами, потеряв им счет. Бравано ведет с ней стерильную, упадническую жизнь, которую влачат знаменитости со всего света, населяющие Ривьеру. Знакомства Бравано вращаются вокруг некоего претендента на трон, который находится в центре внимания этих людей. Однажды вечером в казино Бравано оскорбляет Марию и говорит, что она приносит ему неудачу. Между ними начинается драка, но посторонний человек, граф Торлато-Фаврини, подходит к Бравано и дает ему пощечину. Затем уходит под руку с Марией. Возвращение на кладбище.

6-й ФЛЭШБЕК (РАССКАЗ ТОРЛАТО-ФАВРИНИ). Граф, последний отпрыск угасающего знатного итальянского рода, случайно, сидя за рулем своего автомобиля, увидел, как Мария танцует в цыганском таборе. Через некоторое время случай привел его в казино, где он вновь ее увидел. В игровом зале она одолжила у Бравано несколько фишек, обменяла их на деньги и передала их через окно какому-то мужчине. Этим и была вызвана вспышка гнева Бравано, за которую он получил от графа пощечину. Совершенно не зная, кто она такая (что немало удивляет Марию), покоренный только ее обаянием, он тут же отвозит ее к себе в роскошный особняк в Рапалло. Проходит совсем немного времени, и ему приходит в голову жениться на ней. Возвращение на кладбище.

7-й ФЛЭШБЕК (РАССКАЗ ГАРРИ). Доуз читает в газете, что Мария готовится выйти замуж за графа. Однажды, выбирая натуру в Санта-Маргарите, он видит ее: она сияет от счастья, словно Золушка, впервые влюбленная в настоящего Принца. Он становится свидетелем на их свадьбе и ощущает смутную тревогу за Марию. Тревога усиливается, когда она рассказывает ему (флэшбек во флэшбеке), что в брачную ночь муж показал ей справку из военного госпиталя о том, что в октябре 1942 г. он был ранен и стал импотентом. После этого она затеяла интрижку со слугой и забеременела от него. Когда она уезжает от Доуза, тот видит, как за ней следует какая-то машина. Он сломя голову несется в графский дворец, но прибывает слишком поздно: Принц уже убил свою Золушку, перед этим расправившись с ее любовником.

Возвращение на кладбище. Церемония подходит к концу. Граф уходит под конвоем 2 полицейских на глазах у Доуза. Завтра Доузу предстоит начать съемки нового фильма. Работа и кино продолжаются.

♦ Самый личный, свободный и завершенный — если не самый совершенный — фильм Манкивица. Режиссер выступает тут независимым продюсером от «United Artists»; вернее, вместе с «United Artists»: эта студия славилась тем, что предоставляла полную свободу своим авторам. Манкивиц в одиночку работает над сценарием (из которого он сначала подумывал сделать роман); таким образом, написание сценария и режиссура становятся единым процессом, цельность и связность которого не нарушается ничьим посторонним вмешательством или внешним давлением. Манкивиц создает одновременно портрет и человека, и общества; вернее, 3 маленьких обществ, 3 микрокосмов — голливудского кинематографа; группы богатых бродяг и изгнанников, ведущих чарующую и безумную жизнь на Ривьере; и наконец дворца вымирающего рода итальянских аристократов. На все эти 3 мира Манкивиц кладет печать вырождения, тонко меняющуюся от одной декорации к другой: варварство и лицемерие пытаются завладеть разлагающейся прекрасной цивилизацией, и та уже одной ногой стоит в могиле. Сквозь все эти миры проходит фигура Марии, женщины нереальной, недоступной и обманчиво безмятежной красоты: она хочет сама себе доказать, что свободна. Но свобода не принесет радости — только трагедию.

Как сделать личную свободу — самое драгоценное, что может быть у человека, — созидательной силой, приносящей ему счастье, а другим — пользу? Вот в чем вопрос, спрятанный между строк во многих картинах Манкивица, и чаще всего он оставлен автором без ответа. В этом фильме Манкивиц еще больше (и как будто без малейшего усилия и ненужной скромности) раскрывает свою подлинную природу — лирика, часто обуреваемого гневом и бешенством; беспощадно ироничного и остроумного аналитика, а вдобавок поэта и мечтателя. Все эти аспекты ощущаются в умело выстроенной извилистой конструкции фильма (8 флэшбеков изложены 4 рассказчиками), по строению больше похожего на роман, чем на пьесу.

На поверхности Босоногая графиня использует для описания мира кино тот же метод, что и Все о Еве, All About Eve* — для описания мира театра. Тем не менее, различия между этими фильмами важнее их общих черт. Многочисленные рассказы свидетелей во флэшбеках Графини не выражают радикально противоположных точек зрения и не пытаются добиться психологической и социальной достоверности, так сказать, детективной точности, как это делал, потворствуя вкусам эпохи, Все о Еве, чье действие имитирует расследование. Задача этих флэшбеков — начертить вокруг совершенно непостижимой истины (сердца Марии) поэтичные, ностальгичные и лиричные узоры и завершить их погребальной песней, которой, по сути, и является этот фильм. Мрачная и захватывающая аристократическая концепция мира, не исключающая очевидного либерализма в социальной и политической жизни, часто приводит Манкивица к мысли о том, что самые талантливые и свободные люди не созданы для счастья и чем большего успеха они достигают, тем больше, не желая того, сеют вокруг себя разрушения и печаль.

Как ни рассматривай Босоногую графиню — на уровне актеров и персонажей, конструкции, диалогов, монологов (целый океан текста), пластического решения (1-й цветной фильм в биографии режиссера), — всюду она кажется одинаково богатой и почти неисчерпаемой. Манкивиц говорит в этом фильме обо всем, что дорого его сердцу (даже о некоторых аспектах американской налоговой системы), частично пишет автопортрет в образе честного и уставшего Гарри Доуза, подробно говорит о том, что любит, ненавидит, о чем думает неотступно и о чем тоскует. Наконец, больше всего фильм трогает тем, что все это богатство в результате придает рассказу вид интимной исповеди, где сквозь причудливое изобилие отклонений от сюжета постепенно проступает авторское «я».

N.В. Фильм можно рассматривать как головоломку, однако, как это случается со всеми великими произведениями, подобрав ключи, убеждаешься лишь в том, что они не особенно помогают понять глубинную суть сюжета. Несмотря на протесты самого Манкивица, в связи с Марией Варгас многие упоминают Риту Хейуорт. В свою очередь, персонаж Кёрка Эдвардза напоминает Хауарда Хьюза. Поскольку над фильмом висела угроза судебного иска, Манкивиц после встречи с Хьюзом предпочел вырезать из текста несколько фраз.

БИБЛИОГРАФИЯ: сценарий и диалоги в журнале «L'Avant-Scène», № 68 (1967). Текст восстановлен по экземпляру сценария, предоставленному Манкивицем, и включает множество сцен, не снятых или вырезанных при монтаже.

The Barkleys of Broadway

Парочка Баркли с Бродвея

1949 — США (109 мин)

· Произв. MGM (Артур Фрид)

· Реж. ЧАРЛЗ УОЛТЕРЗ (+ Роберт Олтон — постановка танцев)

· Сцен. Адолф Грин, Бетти Комден

· Хореогр. Гермес Пан

· Опер. Гарри Стрэдлинг (Technicolor)

· Муз. Гарри Уоррен

· В ролях Фред Астэр (Джош Баркли), Джинджер Роджерз (Дайна Баркли), Оскар Левант (Эзра Миллер), Билли Бёрк (Милли Белни), Жак Франсуа (Жак-Пьер Барду), Гэйл Роббинз (Ширлен Мэй), Клинтон Сандбёрг (Берт Фелшер).

Джош и Дайна Баркли, звезды бродвейских мюзиклов, давно уже выступают дуэтом и пользуются огромным успехом. Это не мешает им постоянно ссориться за кулисами по причинам личного или профессионального характера. Дайна польщена, когда молодой французский драматург Жак Барду говорит ей, что она достойна большего и, по его мнению, рождена стать великой трагической актрисой. Джош и Дайна расстаются, и Дайна репетирует пьесу Барду о молодых годах Сары Бернар. Она играет в этой пьесе главную роль. Джош тайком ходит на репетиции и звонит Дайне, имитируя голос Жака. Он дает ей разумные советы по работе над ролью, которые неспособен дать ей Жак, взявший на себя постановку пьесы. К тому же эта хитрость позволяет ему следить за развитием отношений между драматургом и актрисой. Премьера пьесы проходит успешно. Джош продолжает звонить Дайне под чужим именем. Дайна раскрывает обман и разыгрывает над мужем жестокую шутку. Но сразу же после этого бросается к Джошу, чтобы помириться с ним. Она клянется ему всеми богами, что отныне будет играть только в мюзиклах, где не нужно заботиться ни о подтексте, ни о сюжете, а только лишь о ритме и о музыке.

♦ 10-й и последний совместный фильм Фреда Астэра и Джинджер Роджерз. Это возвращение их дуэта, 10 лет спустя после Истории Вернона и Айрин Касл, The Story of Vernon and Irene Castle, Г.К. Поттер, 1939. Фильм задумывался как продолжение Пасхального парада, Easter Parade, 1948, и лишь потому, что Джуди Гарленд в тот период не выдерживала съемочную дисциплину, Джинджер Роджерз вновь оказалась в паре со своим давним партнером. Удивительным образом сценарий Комден и Грина, писавшийся не для Джинджер Роджерз, рассказывает о ее главной проблеме: желании вырваться из рамок мюзикла и начать карьеру с нуля. На место режиссера нельзя было подыскать лучшей кандидатуры, чем Чарлз Уолтерз. С тонкостью, деликатностью и скрытой иронией Уолтерз, не увлекаясь шутовством, выстраивает удивительно легкие кокетливые ссоры между давними супругами, которые на самом деле не могут жить друг без друга. Сцены телефонных бесед, когда Фред Астэр восхитительно подражает акценту и манерности Жака Франсуа, очень удачны как своим комизмом, так и нежностью между героями. Использование цвета типично для стиля Уолтерза — никаких резких контрастов; приглушенные краски и оттенки лишний раз подчеркивают знаменательное возвращение Джинджер Роджерз к своему танцевальному прошлому. Четыре выдающихся музыкальных номера: два дуэта Джинджер и Астэра, с привычной элегантностью танцующих без каких-либо декораций — на пустой площадке («Скачущий блюз») и перед занавесом («Этого им у меня не отнять»). Юмористический номер, где Джинджер в юбке и Астэр в килте поют с сильным шотландским акцентом: «Моя шотландская интрижка». Наконец, впечатляющее соло Астэра в роли сапожника, которого приглашает танцевать пара ботинок, после чего все прочие ботинки в мастерской пускаются в пляс («Крылатые ботинки»). В этой веселой вариации на тему, годом ранее раскрытую в трагическом ключе в Красных туфельках, The Red Shoes*, виртуозность танцора ничуть не уступает виртуозности технических эффектов. Фильм завершается коротким, но пламенным восхвалением мюзикла. Мюзикл, к слову — единственный жанр, который не стесняется расхваливать сам себя, чем только доставляет радость зрителю (см. также В глубине души, Deep in My Heart*: это самый прекрасный памятник мюзикла самому себе). Наконец, в одной неподражаемой, невольно комичной сцене Джинджер Роджерз читает по-французски «Марсельезу»; в пьесе, написанной персонажем Жака Франсуа, эта сцена должна изображать первое прослушивание Сары Бернар в «Национальной школе искусств». Эта протяжная фальшивая нота поверяет абсурдом главную мысль фильма: какого дьявола ее понесло на эту галеру?