Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко

Появляется еще одно действующее лицо — вернее, персонаж: колоритный местный тип в тельняшке по имени Николай. У него обидчиво-заносчивый вид алкаша, которого обнесли, но парень оказывается безобидный, душевный. Едва появившись, он тут же уходит, чтобы перевезти на весельной лодке трех пассажиров на материк. Заработок превыше всего. Разговор все более теплеет. Мы — друзья и дружны уже много лет, дружим семьями. У каждого дома по дочери, так что у нас образуется клуб отцов молоденьких дочерей. А, как известно, главные хранители морали в государстве — это отцы юных дочерей. Каждый очередной прилив взаимного дружелюбия закусываем ухой, воблой, яблоками. Дружелюбие и приязнь к миру распирает нас, и мы уже не можем оставаться в прокуренном камбуз-кубрике, тем более что за окном обозначился славный предзакатный вечерок. Мы выходим на палубу, чтоб понаблюдать за отплытием последнего на сегодняшний вечер катера на материк…

Я зачарованно слоняюсь по сонным, травяным, погруженным в глубокую патриархальность улочкам Свияжска.

Здесь каждый домишко отличен от других, каждый — себе на уме; много кирпичных, очень старых, купеческих и мещанских, кое-как приспособленных под современное жилье. Гнилые двери, кривые от старости рамы и скособоченные крылечки говорят о времени. Облупленная штукатурка стен с выпирающей, как дряблый живот из расстегнутой рубашки, ржавой плотью кирпичной кладки словно обнажает тело народной жизни, саму ее историю с эпохой красного кирпича, нищеты, крови и железа, догмы и революционного порыва, перелившегося в большевистский передел мира…

Не жалея пленки, фотографирую виды городка — провинциальный русский классицизм старого дерева и камня в обрамлении тополей, лип и лопухов. Поросшую травой центральную площадь, похожую на футбольное поле. С одной ее стороны, словно голкипер, сиротливо стоит на постаменте выкрашенный серебрянкой бюст вождя, с другой — белая пирамидка с жестяной звездой наверху: в память не вернувшихся с войны свияжцев.

Знакомлюсь с местным жителем Виталием — девятнадцать лет, работает при поссовете, разбирает печь в старом доме, чтоб из этого кирпича сложить печь в правлении. Хочет уехать в большой город, потому что девушек на острове мало. На одной из улочек ко мне подходит ученик местной школы Димка, предлагает купить старинные монеты, найденные им на береговых откосах Свияжска. Царские рубли и копейки времен Павла I, Николая I, начала ХХ века…

Над Волгой у церкви Св. Константина и Елены стоит красивый купеческий дом о семи окнах с мансардой и деревянным портиком, украшенный накладными досками с искусной резьбой. Рядом с домом растет старый раскидистый тополь. Дому двести лет. Его ветхий, покосившийся, невыразимо прекрасный балкон, на который давно уже не ступала нога человека, подпирают три ржавые толстые колонны демидовского чугуна. Дом принадлежал известному свияжскому купцу, с именем которого связана таинственная история. После смерти жены купец жил со служанкой, пока в один из дней она не была найдена в своей комнате мертвой. Говорят, в доме обитает привидение, которое не раз наблюдали, — дух служанки, убитой купцом. Кроме привидения, в доме еще проживает три семьи. Дом крепкий, но каждый год в нем надо что-то латать.

После неудачных походов на Казань в 1545–1549 годов царь Иван Грозный задумал новый план покорения Казанского ханства. Главная роль в нем отводилась русской крепости, внезапно и дерзко возведенной вблизи от Казани.

Осенью 1550 года в лесах под Угличем закипела работа — плотники рубили лес, ставили стены и башни будущей крепости, а затем, разметив, разбирали ее по бревнышку. Весной 1551 года бревна частью сплотили в плоты, частью погрузили на ладьи, «везущи с собой готовы град деревян… того же лета нов, хитро сотворен», и отправились в плавание по Волге. Одолев около шестисот верст, в конце мая достигли устья впадающей в Волгу реки Свияги. Местом для города была выбрана гора Круглая, защищенная реками Свиягой и Щукой. Пятьдесят тысяч ратников расчистили гору от леса, срыли ее верхушку на шесть метров, и меньше чем за месяц на холме в двадцати пяти верстах от Казани выросла грозная крепость Свияжск со стенами в пять метров толщиной. Восемнадцать башен поднимались над ней, за крепкими стенами встали сотни изб, теремов и храмов. С опозданием узнав о русской крепости, ханы не решились напасть на Свияжск. В их стане начался разброд. На сторону Ивана IV перешла часть татар под водительством бывшего казанского хана Шах-Али, ставленника Москвы, а также правобережные народы — марийцы, чуваши, страдавшие от гнета казанцев. Русские отряды ратников заняли все переправы по Волге, Каме и Вятке, перекрыв путь крымским и ногайским татарам, стремившимся прийти на помощь казанцам.

Годом позже войска Ивана IV осадили Казань. Царь призвал размысла (инженера), немца, и велел ему сделать подкоп под стены Казани. После подрыва крепостных стен и сечи русские полки вошли в город, освободив около ста тысяч находившихся в неволе русских пленников.

С середины XVIII века Свияжск — уездный город, транзитный пункт на Сибирском тракте.

После строительства Куйбышевской ГЭС в 1953 году Свияжск утратил более семидесяти процентов своей территории, превратившись в остров, окруженный со всех сторон водами водохранилища.

На этом острове чудом сохранилась церковь Святой Троицы, построенная в том самом 1551 году из тех самых бревен, срубленных под Угличем и приплывших сюда в плотах. Перед сражением за Казань в этой церкви молился царь Иван Грозный… Окнами на церковь смотрит старый дом, в котором выздоравливал после ранений красный командир, будущий югославский диктатор Иосип Броз Тито. В Свияжске он не только вылечился, но и успел поджениться и даже родить сына, о котором не забывал до конца дней.

Прожив здесь двое суток, я не мог не почувствовать очарованность этого места. Наводя на резкость вместе с фотооптикой свое сознание, зрение и слух, я надеялся снять это наваждение, развеять сон нездешний, в который был погружен этот заколдованный городок, лежащий в стороне от всех фарватеров современной жизни. Разгадка коренилась в психологии здешних жителей — островной человек проживает свою жизнь медленно и подробно, спешить ему некуда, потому что кругом вода, на острове течение времени замедляется, как на космическом корабле, летящем с околосветовой скоростью. Островной человек прежде всего экономен во всем — ведь каждую мелочь надо завозить с материка, на острове любой гвоздь и деревяшка не выбрасываются, а откладываются в сторону, чтоб потом опять быть пущенными в ход. Если к своему окружению относиться бережно (а также и к своему времени), — то есть не