Офицер Красной Армии - Владимир Поселягин

„Майор“ говорил спокойно, поглядывая на медленные воды Днепра, что виднелись дальше по улице. Капитан внимательно слушал предложение своего куратора из Берлина, изредка согласно кивая. Он давно намекал, что местных генералов и полковников пора взять за хохолок и хорошенько потрясти на предмет продажности…

— В Берлине заинтересованы в быстром прекращении этого дела, так что нужно найти виновного.

— Найдём, герр майор, – уверенно кивнул капитан.

Через несколько дней были арестованы два генерала и три полковника, которые не имели никакого отношения к рейду ставшего знаменитым майора Фролова. Одним из арестованных генералов оказался начальник штаба пехотного корпуса, который отдал преступный приказ снабжать свои подразделения даже ночью.

Фары машин неплохо освещали поле и три самолёта, в которые в данный момент шла погрузка. Причина прислать именно три самолёта была довольно серьёзной, нам нужно было передать на Большую Землю главную обузу мангруппы, двадцать три раненых бойца и командира. А также захваченного оберста, людей, что мы освободили из застенков в Киеве, а главное – архив гестапо. Когда сотрудники контрразведки узнали, какой груз у нас находится среди прочего в грузовиках, они чуть ли не кипятком писали, требуя срочно переправить архив к ним.

Омельченко, который изрядно порылся в этом архиве, был с ними полностью солидарен и требовал как можно быстрее отправить папки на Большую Землю. Я тоже воспользовался возможностью пополнить огневую мощь своего отряда, так что благодаря трём краснозвездным транспортникам к нам были доставлены три стадвадцатимиллиметровых миномёта, мины к ним и, что важно, шесть бойцов–миномётчиков. Это ещё не всё, из‑за больших потерь от обоих мотострелковых взводов осталось едва с десяток уцелевших бойцов, да и взвод Путянина понёс потери, так что следующим рейсом, с которым я буду возвращаться сюда, будет переброшена элита войск Красной Армии – два десантных взвода полного штата. Я из них четыре мотострелковых взвода сформирую, как раз людей хватит, а бойцы, прошедшие со мной горнила боёв, станут костяком этих подразделений.

— Пора, – сказал подошедший Омельченко.

— Знаю, – вздохнул я, наблюдая, как первый самолёт, на котором находились раненые и часть архива гестапо, переваливаясь на неровностях, начинает разбег, второй самолёт занял его место. Мы же направились к третьему.

Я успел со всеми попрощаться и раздал необходимые приказы. Мангруппа до моего возвращения должна вести себя тише воды ниже травы, тренируя подразделения на совместную работу. Есть им ещё чем заняться, пока меня нет. Ту же технику надо привести в порядок, подремонтировать, танки были на грани износа, пусть занимаются.

Пройдя в салон, я сел на скамейку, по бокам меня подпёрли Омельченко и Борисов, лейтенанта Бризова с нами не было. Он остался с отрядом, продолжая командовать сапёрами.

Наконец самолёт после жуткой тряски оторвался от поверхности поля и громко ревя моторами пошёл на взлёт. Я не смотрел в иллюминатор, всё равно там темно, стояла безлунная ночь. Разве что грузовики, что освещали поле, давали свет, но сейчас они должны были, собравшись в колонну, совершить тридцатикилометровый марш к основному месту сосредоточения мангруппы. Командовал группой старший лейтенант Свиридов, Маргелов и Малкин находились на месте основного лагеря и не сопровождали нас.

Спать не хотелось, я успел вздремнуть пару часов, пока мы ехали к этому полю, где ожидалась посадка транспортников, мне хватило. Потом они прилетели. Опознались, и мы включили иллюминацию, потом приём миномётов, миномётчиков, погрузка–разгрузка, и вот он, взлёт. Даже рассказать особо нечего, буднично всё как‑то было.

К моему удивлению, но линию фронта перелетели мы абсолютно благополучно, совершили посадку на одном из прифронтовых аэродромов, где у нас сняли всех раненых, отправив их в госпиталь, дальше мы после дозаправки летели двумя самолётами в сопровождении звена истребителей.

Когда рассвело, мы как раз были на подлёте к Москве, но столицу, к сожалению, рассмотреть в иллюминатор я не смог, транспортники, сбрасывая скорость ещё на полёте к аэродрому, стали снижаться, сразу же заходя на посадку. Видимо, лётчики местный аэродром знали хорошо, сели как по писаному.

Когда оба транспортника замерли в конце взлётной полосы, подъехало две машины с сотрудниками госбезопасности, поэтому следующая ситуация несколько рассмешила всех присутствующих, кроме оберста, естественно. Дело в том, что сначала самолёт покинул Омельченко, зацепившись языком с командиром прибывших, потом освобождённые нами из гестапо и комендатуры сотрудники разведки, следом я. Возмущённый оберст, которого сразу приняли бойцы госбезопасности и начали грузить в машину, что‑то вякнул, когда появился я с рукой на перевязи и в форме офицера Вермахта. Меня тоже чуть не взяли под ручки, когда заржавший Омельченко сообщил, что я свой, разведчик. Бойцы отступили.

Дело было в том, что вовремя боёв в Киеве одна гадская бронебойная пуля, пробив кузов нашего бронетранспортёра, деформировалась и влетела в один из моих сидоров, где лежала форма командира. Вот пуля и привела её в полную негодность. Другого комплекта не было, да и по размеру подобрать не смогли, вот и пришлось лететь в немецкой, тем более она оказалась очень неплохо подогнана мне по фигуре. А нормальной одеждой меня должны были снабдить в Москве. Не формой, а именно гражданским костюмом. Как это ни забавно, я бы назвал это казусом, но присягу я не давал и моё звание майора было чисто номинальным, тем более особо оно мне и не нужно было. Но это было моё мнение, как думают местные власти, я не знал. Правда, если судить по тому, что я представлен ко второй Звезде Героя, похоже, считают своим.

— Всё нормально, нас уже ждут, но вечером, – сказал подошедший Омельченко, Борисов сопел за спиной, пристально отслеживая всех, кто находился рядом. – Сейчас в госпиталь, пусть осмотрят твою руку… О, разведка появилась. Они нас позже ждали.

По полю к нам действительно двигались два грузовика и легковушка. Самолёты, в которых остались только папки с архивом, под охраной бойцов госбезопасности продолжали стоять на краю лётного поля. У них остались только мы, остальных уже погрузили в подъехавшие машины и отправили к зданию аэродрома. В данный момент у одного из „ЗИСов“ урчала мотором наша „эмка“.

Представители контрразведки быстро оформили передачу архива в их руки, после чего принялись за погрузку, а мы втроём сели в легковушку и поехали к выезду с аэродрома.

Госпиталь оказался не так далеко, как я думал, всего в десяти километрах от аэродрома. Там с меня сняли повязку, рвали по живому, долго чистили, извлекли мелкий обломок от автомата, после чего наложили новую повязку. Всё время экзекуции я просидел со стиснутыми челюстями. Было больно, но в принципе терпимо.

Борисов ждал меня у „эмки“ Омельченко не было. Когда меня увели в перевязочную, водитель отвёз его в управление, а потом вернулся за нами.

— Сейчас в гостиницу, товарищ майор. Устроимся, потом в ателье, там уже ждут. Как вы и просили, вам подгонят костюм и доставят потом его в номер.

— Хорошо, поехали.

Время было девять часов утра, двенадцатого мая. Сегодня был вторник, рабочий день, но народу на улицах Москвы хватало. Наблюдая в окошко за жизнью столицы, я вдруг заметил, как тучная женщина в форменном переднике устанавливает тележку с мороженым.

— Притормози, мороженого несколько лет не ел, – попросил я водителя.

Тот аккуратно

припарковался в паре метров от продавщицы. Было забавно наблюдать за её лицом, когда из машины вылез крепкий такой немецкий офицер с рукой на перевязи.

— Мать, почём у тебя мороженое? – спросил я подходя.

— Пломбир двадцать копеек, сливочное по двенадцать, – пролепетала та.

— Сержант, тебе сколько брать? – повернулся я к Борисову.

Тот был в советской форме, только без знаков различия, и отчуждения, как я, на улице не вызвал. Костюм он ещё при посадке снял.

— Пломбир… два, товарищ майор, – улыбнулся он.

— Ладно, – хмыкнул я и попросил продавщицу: – Шесть пломбиров.

Наблюдая, как она ловко выдавливает на кружочки бумаги белое лакомство, я чуть не пропустил вопрос белобрысого паренька в пионерском галстуке. Тот стоял в окружении таких же мальчишек и девчат, что лакомились мороженым.

— А вы разведчик? – спросил он.

— Нет, юноша, – беря первые два кружочка и передавая их Борисову, ответил я. – Я командир моторизованного диверсионного подразделения.

Пока детишки шушукались, я забрал остальное мороженное, за него уже было уплачено, поле чего мы поехали дальше, лакомясь холодной сладостью. Даже водитель от нас не отставал.

У входа в гостиницу и в фойе я привлекал внимание своей формой, правда, многие видели, что кобура у меня на поясе не была пустой. Оформившись в двухместном номере, я, наконец, переоделся в принесённый дежурной по этажу костюм – видимо, их держали специально для подобных случаев – и спустился с сержантом в столовую. Хотелось кушать. Нас накормили борщом и картофельным пюре с котлеткой. Чай тоже был ничего.