СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2 - Клод Фаррер

— Поль, послушайте! Она ведь не любила вас, и вы никогда не говорили ей, будто любите ее! Ей совсем даже не хотелось выходить замуж. Ведь и об этом Праэке она никогда со мной не говорила, хоть он ей и нравился. В прошлом году он хотел жениться на ней… Помните?.. Ну так отчего же она сердится на меня? Я ведь не причинила ей никакого зла!

Де Ла Боалль спросил, нахмурив брови:

— Праэк?.. Да, помню. Но отчего вы отказали ему тогда? Она приняла бы и его предложение, — быть может, с большей охотой, чем мое… И мы бы тогда не находились в таком тупике, как сейчас!

— Поль, неужели вы будете упрекать меня в том, что я сделала исключительно ради вас? Именно вам и никому другому я хотела отдать Изабеллу. Эту мысль я лелеяла с первого же дня, как полюбила вас, — полюбила всем сердцем и всем помышлением!

— О, Боже мой! — воскликнул он в смущении. — Я совсем не хочу упрекать вас!..

Но она продолжала говорить горячо и страстно, лежа полуголая на своей кровати, локтем опершись на подушку:

— Вы превосходно знаете, отчего я это сделала! У вас было хорошее имя, ум, способности, личное обаяние, но у вас не было богатства и общественных связей. Ваш отец умер слишком рано, а мать еще раньше отца. У вас не было родных, которые бы позаботились о вас. Вы должны были один пробивать себе путь в обществе. Лучшим средством для облегчения вашей карьеры был брак. Вам нужно было жениться на богатой наследнице, и притом такой, которая впоследствии годилась бы стать супругой французского посла. Вы не были вправе отказываться от такой наследницы, — я это отлично сознавала.

Но лишь только вы ее нашли бы, — что стало бы со мной… со мной, которая только вами и живет? И вот я изобрела способ доставить вам подходящую невесту, оставляя вас в то же время за собой. Изабелла красива, богата и имеет влиятельную родню. Она достойна занять любое, хотя бы самое высокое положение в обществе. Но она должна быть вашей женой только по названию, и вы останетесь со мной неразлучно!.. Ах, если бы я могла сама выйти за вас замуж! Я достаточно богата и вполне вольна распоряжаться собой. Вы же знаете мои отношения с мужем… Но церковь запрещает развод. И кроме того, мой муж никогда бы на него не согласился. Что же мне оставалось делать? К тому же Изабелла впоследствии будет гораздо богаче, чем я, — когда получит наследство отца… И вот я сделала все, что было нужно… Все, что было нужно. Я поступила правильно, и я не понимаю — действительно, совершенно не понимаю, — отчего она так сердится на меня! Ведь она же вас не любила. Она никого не любила! Поль, послушайте!.. Я дала ей ваше имя, вашу карьеру. Сколько женщин будут завидовать ей когда-нибудь! И, наконец, я дала ей еще кое-что, в чем она пока, конечно, не отдает себе отчета, — я дала ей свободу: вы слишком порядочны, чтобы налагать запреты на женщину, которая в действительности не ваша жена…

— Да, я знаю, знаю… — сказал он, еще больше смущаясь.

Да, конечно, он сам на все согласился. Ведь он так страстно, так безумно любил эту женщину! Она полновластно царила над его телом и душой. Она была так прекрасна, так решительна, так великолепна!.. Он больше не мог представить себе жизнь без нее. И он позволил ей повести себя по этому пути. Он уступил ей, потребовав только элементарной порядочности по отношению к девушке, на которой соглашался фиктивно жениться… Но после первого достигнутого ими результата — покушения на самоубийство — его стала терзать тяжелая забота.

Он медленно поднял глаза на госпожу Эннебон. Он посмотрел на нее, которая ради него — или ради самой себя? — совершила ужасные вещи. Она была красива, красивее, чем когда-либо прежде… Собственное признание взволновало ее, и ее андалузские глаза сверкали, как два черных бриллианта. Она дрожала от возбуждения. И он тоже, дрожа от волнения, наклонился над ней…

В течение этого дня они не возвращались больше к затронутой теме.

Глава двенадцатая

Последовали тяжелые дни. Госпожа Эннебон не покидала своей комнаты № 217 в «Паласе Альберто». Мадам де Ла Боалль даже не заговаривала о выходе из больницы, хотя выздоровление можно было считать почти законченным. Что же касается Поля де Ла Боалль, то он с равномерностью маятника совершал рейсы из гостиницы в клинику и обратно. Все это было столь же бессмысленно, сколь безотрадно. По какому-то безмолвному соглашению ни мать, ни дочь не упоминали о печальном происшествии. Госпожа де Ла Боалль при каждом посещении своего супруга принимала его со светлой улыбкой и самой изысканной любезностью. Госпожа Эннебон при каждом возвращении Поля де Ла Боалль в гостиницу смотрела на него с жадным вопросом в глазах, а затем продолжала молчать, потупив взоры. И это все…

Тем временем Рим продолжал жить своей обычной жизнью. Кое-кто в гостинице и клинике, без сомнения, догадывался об истинном смысле таинственных происшествий. Но деликатность итальянцев не имеет равной себе во всем свете, и никто не выразил ни малейшего удивления.

Эта пытка продолжалась в течение недели, тянувшейся бесконечно. Наконец, Поль де Ла Боалль решился нарушить нестерпимое молчание. Когда он выходил из гостиницы, мадам Эннебон кинула на него взгляд, полный такой ужасной тревоги и мольбы, что, придя в клинику, прежде даже, чем пожать протянутую Изабеллой руку, он сказал:

— Ваша мать…

— О, ради Бога! — воскликнула госпожа де Ла Боалль, мгновенно бледнея. — Ради Бога, только не говорите о ней!

Поль де Ла Боалль проглотил слюну. Потом попробовал продолжать:

— Выслушайте меня… Ведь она так несчастна!

Ответ последовал с молниеносной быстротой:

— Ну а я, по-вашему, счастлива?

Поль де Ла Боалль не мог найти подходящих слов.

После, думал он, все равно придется объясниться: как бы ни было бесплодно объяснение, оно лучше, чем эти недомолвки.

Наконец, он рискнул ей задать робкий вопрос.

— Я хотел бы понять вас, — сказал он. — Вы согласились принимать меня, а…

Изабелла остановила его движением руки.

— О! — сказала она. — Я сама очень мало что понимаю. И тем не менее с меня уже более, чем достаточно. В первый момент я думала бежать отсюда, развестись. Думала даже отправиться к отцу и рассказать ему все… А потом уехать в Париж: я бы там посетила духовника мамы, аббата Мюра, и спросила бы его… Но о чем, в сущности, я стала бы его спрашивать? И вот самым быстрым и удобным мне показалось умереть. Но это мне не удалось.

Она опустила голову. Он слушал ее, дрожа всем телом.

— Мне это не удалось. И вот, снова вернувшись к жизни, я чувствую себя уже ни к чему неспособной. Нет сил… И все же я не могла видеть вас обоих вместе. Мне надо было сделать выбор — я выбрала вас… Или, может быть, не я выбрала, а случай выбрал за меня… Не знаю, но дело уже сделано, и не будем больше о нем говорить… Никогда!