Пробуждение сердца - Пейдж Брэнтли

Как Антонио и предполагал, монахи аббатства были на вечерней службе. Из храма доносилось их пение на латинском языке. Вокруг приезжих быстро собрались любопытные. Оторвавшись от наковальни, пришел кузнец, что-то крикнув нескольким подросткам, кидавшим вилами навоз у конюшен.

– Где я могу найти твоего хозяина? – требовательно спросил Антонио, который не привык ждать.

– Наверно, в доме, – ответил кузнец; ему вторил и один из подростков, принявших повод у монахов.

Мартин, забавляющийся в кладовой с Алисой, услышал Румолда, зовущего помощников конюха.

– Пусть себе кричит, – хихикнула Алиса.

Но Мартин поднялся, высвободившись из ее объятий, и выглянул в окно.

– Это священник. Бьюсь об заклад, человек епископа. Надо идти.

– Не-ет, – протянула Алиса, не отпуская его.

– Да. Прекрати немедленно, – ворчливо сказал он, – сейчас не время!

Отмахиваясь от нее одной рукой, Мартин натянул штаны, высунул голову в дверь, огляделся, выскользнул в коридор и побежал, на ходу поправляя одежду. Он нашел священника в столовой, поздоровался и велел слуге принести вина; спутника Антонио направил ужинать на кухню.

На прямой вопрос, где господин, Мартин, волнуясь, словно девица, оправляющая красноречиво смятую юбку, ответил, что последний раз видел Хью в аббатстве разговаривающим с братом Малкомом.

– Я пошлю за ним мальчишку.

Мартин кликнул сына кухарки. Белоголовый мальчуган лет семи-восьми вприпрыжку, как козленок, побежал через сад, примыкавший к кухне, а там по тропинке, идущей позади аббатства.

Подбежав к ризнице, он услышал из-за двери смех: низкий и раскатистый мужской и ясный, мелодичный – женский. Этого он не ожидал, зная, что монахи – народ суровый, и несколько мгновений стоял в нерешительности. Потом, вспомнив наказ, тихонько постучал в дверь.

На пороге появился Хью. Мальчуган вздрогнул и озадаченно разинул рот, поглядывая на женщину, сидевшую за столом. Потом сообщил:

– Прибыл священник, милорд. Он ждет вас в столовой.

– Говоришь, священник?

Мальчуган кивнул и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть женщину за полуоткрытой дверью.

– Беги обратно и скажи гостю, что я сейчас буду, – приказал Хью и, взяв мальчишку за плечо, развернул в сторону кухни. – Хороший мальчик, ну-ка, одна нога здесь, другая там. – Хью постоял на пороге, наблюдая за убегавшим мальчуганом.

Санча старательно вывела последнюю завитушку и подняла глаза.

– Кто-то приехал?

– Представитель епископа, скорее всего. Священник из Гексхэма, отец Антонио, я говорил тебе о нем.

– Проверять, что делается в аббатстве?

– Да, а еще утрясти мои дела с братом Гилбертом.

Санча задумчиво нахмурилась. Она надеялась, что это не означает новой конфронтации между Хью и братьями. Чтобы покончить с их взаимной враждебностью, думала она, мало присутствия священника.

– Письмо его святейшеству готово, тебе осталось поставить подпись. – Она подтолкнула лист бумаги через стол и протянула Хью перо.

В ризнице с каждым мгновением становилось темней. Санча встала с кресла и одернула юбки. Хью поспешно запахнул рубаху и заправил ее в штаны.

Было уже довольно темно. Хью взял Санчу за руку и повел к тропинке. Из чувства противоречия Санча спросила:

– Не ближе ли будет пройти через господский сад?

Хью заверил, пряча улыбку, что ближе не будет. Там, где тропинка сворачивала в заросли ореха и молодого терновника, Хью остановился, привлек ее к себе и проговорил:

– Это просто невыносимо.

16

Широко раскрыв глаза, Санча с простодушным удивлением смотрела на него.

– Что невыносимо? – спросила она дрогнувшим от волнения голосом. Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, потому что от одного прикосновения его ладоней по ее телу пробежала сладкая дрожь, заставившая ее закинуть руки на шею Хью и прильнуть к нему. Она вдруг почувствовала, какой он высокий, как тверды его мускулы.

У Хью неистово колотилось сердце. Его ладони скользнули вниз, к изгибу ее бедер, и, приблизив лицо к ее лицу, он тихо ответил:

– Я все время думаю о тебе, только о тебе и ни о чем больше.

– Чем же я могу помочь? – задыхаясь, прошептала она.

– Ты должна стать моей, или мне придется спать отдельно, в аббатстве.

– Разве ты не предпочитаешь спать в собственной постели?

– Только если ты станешь моей.

Санча не отрываясь смотрела ему в глаза, сине-серые, затуманенные страстью. «Он просит меня», – подумала она и вдруг поняла, чего стоило ему все это время сдерживать себя ради нее. Однако сейчас ее чувство благодарности и способность делать заключения не шли дальше первобытного ощущения его сильного молодого тела и ее ответного трепета. Она лишь повиновалась велению сердца, когда, раскрыв губы, потянулась к нему.

Хью не требовалось большего поощрения, нежели прохладное робкое прикосновение ее губ. У него закружилась голова оттого, что сладостные муки безответного чувства столь внезапно разрешились и долгожданный миг наступил. Весь дрожа, он приник к ее губам глубоким, нескончаемым поцелуем, от которого у нее захватило дыхание. Он не мог оторваться от нее. Его горячие губы касались ее шеи, скользили вниз, к теплой впадинке над ключицей.

– Нынче ночью, – проговорил Хью шелестящим шепотом и крепко стиснул ее.

Какое-то мгновение Санче казалось, что он раздавит ее. Она чувствовала, что слабеет от прикосновения его сильных рук, от жара его тела, обжигающего сквозь одежду.

– Да, – часто дыша, еле выговорила она. – Нынче ночью.

Хью ответил сдавленным стоном и неожиданно оторвался от нее.

– Нужно идти, – хватая ртом воздух, выдохнул он. – Священник ждет.

Лишенная опоры его крепких рук, Санча едва не упала, так безвольно подгибались у нее ноги. Но, когда она попыталась вернуться в его объятия, он отстранил ее и, глядя сумасшедшими глазами, с незнакомой улыбкой, дрожащей на губах, сказал:

– Хватит. Или я буду не в состоянии идти.

Когда Хью и Санча вошли в столовую, лица у них еще пылали. Если приезжий священник не обратил на это никакого внимания, то от женщин на кухне ничего не укрылось, и за спиной проходящих господ они хихикали и перешептывались, подталкивая друг дружку локтями.

Отец Антонио представился Хью. Он величественно поклонился Санче, чем вызвал у нее улыбку. Действительно, он изъяснялся по-французски, но, происходя из Ломбардии, что на севере Италии, говорил с таким чудовищным акцентом, что почти ничего нельзя было разобрать. К счастью, он быстро вернулся к английскому, который Санче был понятней искаженного родного языка.

Если не брать в расчет его французского, то Санча не могла решить, нравится ей священник или нет. У него были пухлые белые, словно у женщины, руки, а в голосе слишком много елея. Внешности он был самой обыкновенной, ни высок, ни низок. Отец Антонио напоминал ей свинью, хотя она не могла бы сказать почему. Правда, он был полноват, с отвислыми щеками, однако не толст. Может, думала Санча, все дело в его глазах: маленьких, какого-то мутного цвета, смотревших с кабаньим упорством, подлинную силу которого ей еще предстояло узнать.