Если судьба выбирает нас… - Михаил Валерин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато выгляжу теперь как на картинке: шинель с башлыком, шашка, фуражка и пистолет в кобуре.
Особенно резкий порыв ветра заставил меня поежиться — хорошо, что матушка заставила меня поддеть под китель безрукавку из козьего пуха. Мне еще простудиться не хватало!
Незаметно для себя я дошел до Публичной библиотеки, которая размещалась в доме Пашкова, и остановился в нерешительности.
И куда бедному подпоручику податься? Разве что в Александровский сад? А потом пройтись до Исторического музея и свернуть направо — на Красную площадь? Там, у памятника Минину и Пожарскому, есть стоянка извозчиков.
Решено!
Итак, на чем я там остановился? Папа — молодец, а шашка — на хрен не нужна?
М-да… Глубока и извилиста мысль русского офицера, который к тому же и российский юрист…
Итак, что меня ожидает на новом месте службы?
Скорее всего, что очередной геморрой — в переносном смысле этого слова. Запасные части, по воспоминаниям современников, — это редкостное болото. Старшие офицеры — сборище посредственностей. Унтеры — редкостные садисты, а солдаты — угрюмое быдло. И снабжение — в целом хреновое.
Мечта идиота!
Теперь опять почему-то начинаю думать, что фронт — это наилучший выход… Как вспомню пополнение, которое мы получили после взятия Штрасбурга, сразу хочется сначала напиться, а потом — застрелиться!
Можно и наоборот — сначала застрелиться. А ведь мне наверняка придется со всеми этими запасниками возиться! Типа «сено-солома-шагом-марш» — и учить, с какой стороны держаться за винтовку!
Ладно! Поживем — увидим!
Сейчас возьму извозчика — и за Генрихом, в Грузинский!
Поедем в ресторан праздновать мое новое назначение. Надо только подобрать что-нибудь на первом этаже и без ступенек, чтобы ему на костылях можно было войти.
5
Ну вот я и прибыл к новому месту службы.
Покровские казармы, построенные еще при Павле I, и в прошлой жизни поражали меня своей монументальностью: мощный восьмиколонный портик увенчан массивным фронтоном с изображением двуглавого орла. Здесь и дислоцируется запасной батальон Московского 8-го гренадерского полка.
Дежурный унтер-офицер объяснил мне, как найти батальонного адъютанта, и я, пройдя по длинному сводчатому коридору, вошел в канцелярию.
В узкой, плохо освещенной комнате — двое: чубатый писарь в звании ефрейтора и уже знакомый мне поручик Юванен.
Поздоровавшись, предъявляю свое предписание.
— О-о! — вскидывает брови батальонный адъютант. — Отчен ра-ад, што-о имено-о фы тепер пу-утете у на-ас слуши-ить! Приса-ашифайтес! Хоти-итте тча-аю?
Блин! Теперь придется привыкать к чухонскому выговору такого нужного человека, как Юванен. До этого мы встречались трижды — в связи с выдачей жалованья, — но тогда общение ограничивалось двумя-тремя общими фразами. Вообще-то понятно почти все, что он говорит, только некоторые слова трудно разобрать из-за сильно искаженного произношения.
К концу нашего недолгого, но чрезвычайно информативного разговора я уже почти приспособился правильно понимать своего собеседника.
Юванен объявил, что я буду назначен командиром 4-й роты. Сие знаменательное событие произойдет сразу же, как только командир батальона подполковник Озерковский подпишет соответствующий приказ. Но произойдет это не скоро, так как начальство имеет обыкновение появляться не часто и не раньше чем к обеду.
Рота под командованием фельдфебеля только три дня назад прибыла из Сокольнических казарм, где и была сформирована из учебных команд. Унтер-офицеров крайне мало — по одному на взвод. Кроме того, я буду единственным офицером в роте, так как младших офицеров в батальоне нет и не предвидится. Вооружение получено согласно штату, вот только это не карабины, а пехотные трехлинейки старого образца с гранеными штыками…
Вывалив на меня весь этот ворох информации, поручик, видя мое обалделое состояние, вежливо поинтересовался:
— Есчо тча-аю?
Н-да… Начальничек у меня, оказывается, чудненький.
В нехорошем смысле слова.
Если кратко: болванус напыщеннус вульгарис, хоть архетип с него пиши. Холеный, самодовольный, холерик с возмущенными глазами навыкат и подкрученными усами, как у Вильгельма II.
Явился дражайший подполковник уже в пятом часу вечера. Поздоровавшись и выслушав мой доклад, он первым делом посоветовал мне отращивать усы, дабы полностью соответствовать традициям столь славного полка. Потом, не глядя, подмахнул приказ о моем назначении и отбыл «в оперу», на прощанье осчастливив нас с Юваненом откровением, что «с этим быдлом надо построже!».
Судя по отнюдь не восторженному выражению лица батальонного адъютанта, подполковник и для него не был его любимым начальником.
— Флатисла-ав Йу-урьефитч, претпочита-ает комантофать фесьма-а лаконитчно-о! — с иронией произнес поручик, заметив мой задумчивый взгляд.
Позже Юванен со всей возможной политкорректностью в сжатой форме познакомил меня с некоторыми страницами из личной биографии Озерковского.
Сей замечательный тип был незаконнорожденным сыном князя Любомирского. Окончил пажеский корпус и стал служить в лейб-гвардии Кексгольмском полку. В самом начале Мировой войны под Алленштайном от близкого разрыва тогда еще штабс-капитана Озерковского контузило и поцарапало осколком ухо. После чего он впал в прострацию и два месяца мычал и закатывал глаза, а когда заговорил, обнаружилось, что бедняга подхватил синдром «фронтобоязни»: даже от звуков далеких разрывов у него начинался нервный тик. Начальство услало героя в тыл — адъютантом запасного батальона того же Кексгольмского полка, предварительно наградив его орденом Святого Владимира 4-й степени. В 16-м году Озерковский стал капитаном, а полгода назад получил под командование наш запасной батальон, при переаттестации из гвардии став подполковником.
Службой в Москве Владислав Юрьевич тяготился, так как считал ее понижением, отчего старался появляться в части как можно реже.
Вот такая история.
На этом мы с поручиком Юваненом распрощались — под предлогом того, что уже вечер, а необходимые для моего вступления в должность формальности могут быть соблюдены не ранее чем завтра.
6
На следующий день, приехав «на работу», я первым делом уселся подписывать целую пачку бумаг, врученную мне батальонным адъютантом: списки, приказы, ведомости и тому подобная макулатура.
По завершении бюрократических процедур мы напились чаю из начищенного пузатого самовара, и Юванен отправил вестового в мою новообретенную 4-ю роту с приказом фельдфебелю «явиться пред очи командира».
И вот теперь я внимательно разглядывал человека, которому теперь предстояло быть моей правой рукой: чуть выше среднего роста, крепкий, с неподвижным вытянутым лицом. Под длинным крючковатым носом — короткие густые усы. Внимательные, с прищуром глаза смотрят жестко. И для полноты картины — три Георгия на груди.
Суровый дядя.
— Фельдфебель Дырдин по вашему приказанию явился!
— Эт-то фаш но-офый команти-ир ро-оты — по-одпорутчик фон Аш. Ему-у и токла-атыфайте!
— Господин подпоручик, рота в составе двухсот двух душ нынче на строевых занятиях! Больных нет! Ранетых нет! — вскинул ладонь к козырьку фуражки Дырдин.
— Вольно! — козырнул я.
— Я-а фас по-ольше не сате-эршифаю! — кивнул мне Юванен. — Шелла-аю прия-атна профести-и фре-эмя!
Осмотрев расположение роты, мы с Дырдиным вышли на плац, где взводные унтеры дрессировали личный состав.
Выстроившись в две шеренги, бойцы дружно пролаяли «здрав-желаю-ваш-бродь» и замерли неподвижно, пожирая меня глазами.
А ничего их там, в учебной команде, вымуштровали. Стоят почти прилично.
Я внимательно разглядывал своих новых подчиненных. Народец, надо сказать, там был самый разномастный — от молодых увальней до степенных мужиков. Унтеры тоже вроде ничего — на вид, по крайней мере: все четверо с наградами.
Ладно. Разберемся.
— Вольно! Продолжайте занятия!
Повинуясь моему приказу, зарявкали унтер-офицеры, возвращая личный состав к постижению главной воинской науки — шагистики.
А мне пора переходить к скучной, но необходимой обязанности — военно-бухгалтерскому администрированию. Я в сопровождении Дырдина отправился на экскурсию по бесконечным сводчатым подвалам Покровских казарм — искать делопроизводителя по хозяйственной части. Чиновник должен выдать мне ротную печать, книгу «приход-расход» и денежный ящик, затем предстояло назначить на роту артельщика из нестроевых и подыскать себе денщика.
Последний вопрос был для меня животрепещущим. Как я уже успел убедиться, денщик или ординарец — это практически личный тыл офицера, и очень важно, чтобы в этом самом тылу был нормальный, надежный человек.