Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Деваться некуда, Константин Иванович, — пожал я плечами. — Народонаселение растёт, промышленность и торговля развиваются, налогов и податей казна собирает всё больше и больше. А раз вся держава развивается, армия в стороне от того оставаться не должна и не может. И так не только у нас, весь цивилизованный мир развивается. Значит, гонка вооружений рано или поздно начнётся. И наша задача — опережать недругов в той гонке хотя бы на шаг, но всегда.

— А вы, Алексей Филиппович, стало быть, хотите сделать тот самый первый шаг, на который их опережать надобно? — испытующе посмотрел на меня генерал-воевода.

— Делать его — не мой уровень, — опять я применил оборот из прошлой жизни, но и генерал-воевода, и отец с братом меня поняли. — Этот шаг — за государем Фёдором Васильевичем и вами, Константин Иванович. Моё дело — обеспечить его возможность.

— Хорошо сказано, Алексей Филиппович! — похвалил князь Романов и лёгким наклоном головы засчитал мне прогиб. — Гонка вооружений, надо же... Надо запомнить. А вам бы с генералом Бервальдом побеседовать, и довольны бы оба остались, и для дела, пожалуй, польза была... Но хватит пока что, пора и заканчивать на сегодня.

Генерал-воевода вызвал капитана-порученца, приказав ему сей же час приготовить бумаги по неизвестному мне «первому раскладу» и распорядиться подать нам вина. Уже через неполную четверть часа капитан принёс и разложил на отдельном столе бумаги, а один из тех же нестроевых выставил на стол кувшин, из которого наполнил бокалы.

Отец внимательно прочитал бумаги, затем с явным удовлетворением их подписал. Часть бумаг пришлось подписать и мне, как официальному разработчику, но я после отца просматривал их без особого старания — умаялся за день, да и нога давала о себе знать. После нас их подписал генерал-воевода, затем был вызван тот же капитан, аккуратно разделивший бумаги на те, что предназначались нам, и те, которым надлежало остаться в Военной Палате, и разложивший их в две укладки, одну из коих князь Романов вручил отцу. За такое дело мы незамедлительно выпили по бокалу густого красного вина, на чём генерал-воевода нас и отпустил.

— Что, Алёшка, хорошо быть самым умным? — подначил меня Васька, едва мы вышли на крыльцо.

— Неплохо. Но такое не для всех, кому-то надо и за каретой сходить, — не остался я в долгу.

— Большое дело сделали, — прекратил нашу весёлую перепалку отец.

— Большое дело начали, — поправил я его.

— И правда, самый умный, — усмехнулся отец. Усмехнулся, замечу, весело и довольно. Впрочем, в наших нынешних обстоятельствах проявлять недовольство было бы совершенно неуместным.

— Садитесь, — Васька раскрыл дверь подъехавшей кареты, и мы с отцом заняли места.

Домой приехали уже затемно, ни о каком ужине никто даже не заикнулся. Я ещё попытался совершить героический подвиг — подняться на третий этаж, не отстав при этом от Василия, но не вышло, уж больно тормозила моё продвижение раненая нога, постоянно пытавшаяся отказать мне в повиновении. Брат, конечно, помог преодолеть лестницу, но такое завершение дня меня не обрадовало, и от дальнейшей его помощи я с благодарностью отказался, едва мы оказались на этаже. Описывать своё раздевание, умывание и укладывание в постель, пожалуй, не стану — всё это было, конечно же, тем ещё подвигом, но пусть он останется скромным и незаметным.

Устроившись, наконец-то, в постели, я для начала позволил себе просто поблаженствовать, но когда нога перестала ныть, вернулся в своих мыслях к делам. Завтра, в крайнем случае послезавтра, Василий уедет в Александров, и я смогу сосредоточиться на Бельских. Да, доказательств у меня нет, но с тем, что узнала от Луговой матушка, к князю можно идти и так. Есть о чём поговорить с ним, ох как есть... Вот и схожу, вот и поговорю. Думаю, у меня получится — зря, что ли, Васька с отцом сегодня назвали меня самым умным?..

[1] См. роман «Пропавшая кузина»

Глава 28. Княжье слово

Ох, и спорили же мы с отцом, матушкой и дядей! Внешне, разумеется, всё смотрелось чинно и благопристойно — тезисы аргументировали, на личности не переходили, даже голос друг на друга не повышали, но суть от того не менялась. О чём спорили? Да о том, кому идти к князю Бельскому договариваться о моём сватовстве к Варваре и отменять уговор о моём же браке с Александрой. Дядя настаивал на том, что идти должны они с отцом, причём не сейчас, а через седмицу, когда Боярская Дума выберет себе нового старосту (угадайте, кого?), я требовал для себя права идти себе же одному, отец колебался, но больше склонялся на сторону дяди, матушка однозначно поддержала меня. Победил-то в итоге я, но с каким же трудом оно мне далось! Настоять на своём я смог, напирая на то, что пока у нас есть только слова госпожи Луговой, не подтверждённые бумагами, некоторая доверительность, возможная с глазу на глаз и почти невозможная при численном превосходстве одной из сторон, сработает в мою, то есть в нашу, пользу куда лучше, чем даже самое мягкое давление. А вот если у меня с той доверительностью ничего не выйдет, тогда и настанет черёд тяжёлой артиллерии в лице отца и дяди.

Однако же спор спором, а из прихода дяди я кое-какую пользу извлёк, как для себя лично, так и для общего дела. Сам-то я знал о князе Дмитрии Сергеевиче Бельском лишь тот минимум, что можно прочесть в Бархатной книге, да общеизвестные в нашем кругу сведения — входя в первую сотню землевладельцев Царства Русского, князь Бельский и жил с земли, содержа несколько крупных и весьма прибыльных хозяйств, а также сдавая землю в аренду крестьянам, кому за живые деньги, а кому и за часть урожая. Куплей-продажей земли с выгодой для себя Дмитрий Сергеевич тоже не пренебрегал.

А вот дядя поделился со мной куда более интересными сведениями, показавшими князя совсем с другой стороны. Поступив в двадцать один год на обязательную службу в Стремянной Гренадёрский полк, князь Бельский, оттрубив, как все, полгода подпрапорщиком и получив чин прапорщика, перевёлся с повышением в чин подпоручика в Первый Кавказский охотничий батальон и два с половиной года провоевал на Кавказе. Именно провоевал, а не просто прослужил — вернулся он оттуда мало того что капитаном, так ещё и с Золотым оружием, четвёртыми степенями орденов Святого Георгия и Михаила Архангела с мечами, оставив о себе добрую память в наших войсках и крайне недобрую среди горцев. Сам дядя с князем Бельским на Кавказе не встречался, но рассказал, что, по достоверным сведениям, воином Бельский был умелым, до отчаяния храбрым, при этом расчётливым и крайне безжалостным к врагам.

— Горцы нам тогда сильно досаждали засадами, на которые они были мастера, — рассказывал дядя, — так поручик Бельский набрал себе команду из самых отчаянных и буйных солдат, даже из-под ареста вытаскивал под обязательство перехода к нему в подчинение, одного, говорили, от расстрела спас, уж не знаю, правда или нет... И начали они те засады выискивать и снимать. Действовали почти исключительно кинжалами, стреляли если, то только в спины убегающим. Очень действенная мера оказалась, должен сказать. Бельский даже Золотое оружие получил не саблю, а кинжал. Скольких врагов он собственноручно зарезал, в точности сказать сложно, но поговаривают о полутора сотнях.

Ого! Вот уж не ожидал... Револьвер, что ли, с собою прихватить, когда к князю отправлюсь? Так, чисто для душевного спокойствия... Однако же, интересно, что побудило князя Бельского отправиться на войну?

— Капитану Бельскому предлагали остаться в армии, — продолжал дядя, — но он, выслужив свои обязательные три года, отказался, вернулся в Москву и занялся делами земельными. Земли ему, конечно, достались в наследство, но князь Дмитрий Сергеевич то наследство увеличил на половину.

Что ж, умеет, значит, дела вести князь, умеет... И говорить с ним будет нелегко. Хотя... А если вести разговор с князем именно как обсуждение делового вопроса? Хм, надо подумать...

— С кавказскими своими сослуживцами Бельский связей никогда не поддерживал, — дядя продолжал открывать мне князя с неизвестной раньше стороны, — и в последней войне в ополчение не вступил, имея на то полное право по годам своим. Однако же перевёл Военной Палате пятьсот тысяч рублей и передал на двести тысяч съестных припасов, сверх того принял на свой счёт кормление раненых в московских госпиталях.