Секс и эротика в русской традиционной культуре - И. Кон

Однако в действительности любовные ласки оказываются лишь антуражем, за которым скрывается насилие, мучение, против которого жертва бессильна: «И зачал чоловик ходыть. И сплять… Вин ходыв и мучыв» (Новоселица, межгор. зак.). «А вун [умерший муж] ходыў, то так змучиў шо ўмэрла» (Мокрое, перегин, зак.; КА, 1991, зап. С. Бушкевич). «И чоловик до нэй [к жене] ходыў злым дуxoм… И так она ся схворила, шо нэ уонна була ходыты» (Худлево, ужгор. зак.; КА, 1988, зап. автора). «Тота гиўка, шо тепер умерла за Зеленоў, то де неї приходну «тот» — осина му… як уже льижут спати, то она лежит троха так тихо, а відтак бере шось и мордує… Чути, шо она шось туди горкотит, стогне… А то «той» бере сї до неї, лізе на ню туди… А она кричит: «Пусти! Иди собі гет! Шо ти до мене маєш?» Так усе приходиў, и она схла, схла, аж умерла» (Зеленици, надворн. станисл.; Онищук, 1909, 85).

Подобные сообщения характерны и для восточнославянской традиции: «И станет йак чоловик и кажну ночь ложица с йей. И становица вона худа, страшна, пожелте. Ходйу, ходиў, да задушиў ее» (Рясное емельч. жит.; зап. Е. Чекановой). «И я бачила змія… Я глянула — аж він летіт, а искры так и сыплются… Кажуть, шо він до жонок литае, то молоко из грудей тягае. Як прилетыть, ударыться об зэмлю, тай стане парубком. И от молодыця, до якой вин уладыться, жовт-жовта буде, як виск, бо вин, як не стане молока, тай кров тягне» (укр.; Чубинский, 1, 16–17).

Любовь вампира, змея и самодивы в балканских сказаниях имеет для человека те же последствия: «Любените от самодивата ергини са бледни и болнави» (Георгиева, 1983, 116). «Момци и девоjке коjе имаjу односе са змаjевима бледи су и испиjени, jер их ови jако изнуре» (Хомолье, СМР, 144). Женщина, к которой приходит муж-вампир, «почне се од тога сушити» (Ђорђевиħ, 1953, 33). Согласно болгарским поверьям, девушка, которую любит змей, уже не принадлежит человеческому миру, о чем свидетельствует ее поведение: «Залибена от змей мома познава по туй, че почнува да бега от всеки момъкъ, на хоро, на чешма… не ходи. Такава мома начиня да се не вчесва, да се не плете и китки и венци на главата си не смее да чужда» (Маринов, 1914, 208). Она также не может выполнять обычные домашние работы: не ткет, не прядет, не ходит за водой (Георгиева, 1983, 86). Подобное поведение напоминает поведение человека в карпатских быличках, высиживающего из яйца хованца — духа-обогатителя, который во время высиживания имитирует похожими действиями принадлежность к миру мертвых: не причесывается, не бреется, не стрижет ногти, ни с кем не разговаривает, не крестится.

«Любовь» мифологического существа к человеку — однозначно прочитывается как вариант вампиризма, в результате которого жертва теряет силу, здоровье, сохнет, желтеет и быстро умирает. Характерно, что в некоторых быличках подчеркивается, что мифологический любовник не вступает со своей жертвой в собственно сексуальные отношения, а просто ложится рядом с ней и сосет из грудей молоко или кровь — мотив, характерный для вампира! Человек, испытавший любовь потустороннего существа, уже принадлежит потустороннему миру. Ср. болгарское название девушки, к которой прилетает змей, — «жива умряла» (Георгиева, 1983, 86); ее смерть в результате подобной любви считается свадьбой со змеем.

Вполне закономерно, что любовные отношения с демонами носят исключительно характер свободного сожительства, не подпадающего под нормативы общественных запретов и предписаний. Все попытки «узаконить» любовь с такими существами, ввести ее в рамки человеческих отношений, а значит, лишить ее опасной для человека демонической природы, в конце концов кончаются неудачей, чему свидетельство — довольно однотипные сюжеты о браке с литавицей или самовилой в карпатской и балканской традициях. Эти женские персонажи, охотно заманивающие к себе пастухов, лишь по принуждению соглашаются на брак с человеком (ни в одной быличке процесс бракосочетания не описан, хотя иногда сообщается о крещении (!) литавицы или поветрули). Брак становится возможным только после того, как претендент украдет у своей избранницы какой-либо из ее атрибутов, в котором заключается ее магическая сила: крылья, платок, одежду и под., а также даст согласие не нарушать какое-либо условие (обычно — задавать вопросы). Такой брак длится недолго, обычно до рождения ребенка, после чего или муж нарушает поставленное условие, или она находит способ вернуть себе отобранную вещь и исчезает.

Отношение «общественного мнения» к любовным связям между человеком и демоном лучше всего иллюстрируют представления о свойствах «детей», которые рождаются в результате такой связи. Иногда считается, что в итоге не рождается ничего (прямое свидетельство бесплодности нечистой силы). Беременность протекает патологически долго и часто кончается смертью женщины: «А потому жінка попала в тежу [от своего умершего мужа. — Е. Л.]… Два роки ходила в тежи. Аж поїхала до Львова, так Ї люди нарадили на операцію. Таї там ї був конець. Оперували, а вона таки вмерла» (Дрогобыч, Гнатюк, 1912, 1, 160). В другой быличке женщина забеременела от «осинавца»: «И зайшла она и носит поверх рік. Але Ї страх зібраў, шо то уж поверх року и пішла під вангелиє… тай зачьило у церкві дуже дерати у череви… Чимраз дуже дерло ї так перебула три роки и дитини не було…» (Зеленици, надворн. станисл.; Онищук, 1909, 87).

Иногда говорят о рождении ребенка, но подчеркивается нечеловеческий, уродливый облик, нежизнеспособность, его нечистая, демоническая природа. «Босорканя родить діти, котрі однак є відмінні від нормальніх: плачуть все, жовти, горбаті і т. д. Жиють звичайно до 7 років, а потім помирають» (Потушняк, 1940, № 28). В другой быличке «жінка має від мерца дитину, але вона зараз по нарожденню розливается смолою» (Гнатюк, 1991, 399). «Так до ней ходыў, шчо не уодна була ходыты и забэрэмэнэла вид тоj нэчистоj сылы, родыла хлопчыка. [Дитя] як мэртвоjе, студэнэ, очкамы клипало… И так призвалы попа, вин причастыў, высветиў у хати, и тай дытына умэрла, jак пип посвятйў» (Луги, рах. зак.; КА, 1989; зап. автора), «…и чим сї дитина показала на сьвїт, то сказала: «Оди я!» — и під піч» (Онищук, 1909, 87).

В слабой степени проявляется третья тенденция — считается, что дети, рожденные от связи с поветрулей, сохраняют необычные свойства матери: обыкновенно поветруля несет похищенного в пещеру и там живет с ним как с мужем. У них иногда бывают дети: девочка будет поветрулей, а мальчик впоследствии станет мужем поветрули (Потушняк, 1940).

В восточнославянских материалах также подчеркивается или бесплодность подобной связи (в одном русском сообщении говорится, что от связи женщины и летающего змея рождаются одни головешки), или демоничность рожденного ребенка: «Жонка одна беременна была. Ходиў, ходиў, да задушиў ее. Потим разрезали, а паском напханы живот» (Рясное емельч. жит.; ПА, 1981 зап. Е. Чекановой). В черниговской быличке ребенок, рожденный от чертихи и человека, — «половина в шерсти, а половина голою» (Кравченко, 1914, 22).

У южных славян существуют двойственные взгляды на природу таких детей. С одной стороны, имеются сходные с карпатскими верования о демоничности детей, рожденных от вампира: «А диjето рођено ca вампиром нема костиjу и не живи дуго» (Босния, Герцеговина, Ђорђевиħ, 1953, 33). «Жена коjа затруднела са вампиром и не роди дете, веh моло, то jест велики комад крвуждина» (там же). С другой стороны, для южнославянской традиции характерны почти не известные на Карпатах представления о таких детях как о героях, юнаках (к ним принадлежит, в частности, Марко Кралевич) или людях, обладающих необыкновенными, но положительными свойствами (способностью видеть и убивать вампира, алу и других демонов, отвращать градовые тучи). Особенно это относится к детям, рожденным от вилы и человека или от змея и земной женщины: «Аловито или змаjвито jе оно дете коjе се роди из недозвољених полных односа але са обичном женом. То дете jе змаj. Оно семоже са успехом борити са алама под облацима» (Лесковачка Морава, Ђорђевиħ, 1958, 563). Можно предположить, что подобные взгляды обусловлены влиянием греческих мифов о героях, рожденных от связи нимф и обычных мужчин.