Секс и эротика в русской традиционной культуре - И. Кон

Иногда в роли мифологического любовника выступает демон-обогатитель выхованец, с которым хозяйка вынуждена спать за то, что он приносит ей богатство: «Зносок — йего, кажуть трэба носәтэ дэвять дэнь пид пахоӱ и дэвять дниӱ нэ говорәтэ ни до кого. [Из него получается] свий, вәхованэц. То будэ помагатә, [но за это] мусэтэ з ним спатэ, муситэ йему истэ варэтэ» (Тисов, долин, ив. — фр.; КА, 1988; зап. автора).

Эти карпатские мотивы имеют варианты в других славянских традициях. У восточных славян (здесь и далее — за исключением карпатского ареала) подобные сюжеты связаны с демоническими существами типа змея-любака, налета, любocmая, огненного змея и под., которые под видом умершего или отсутствующего любимого человека прилетают к женщине: «Кажут, шо йе таке. Шо чоловик умрэ и жинка дуже плачет, так он перекинеца и станет йак чоловик и кажну ночь ложица с йей» (Рясное, емельч. жит.; ПА, 1981; зап. Е. Чекановой). «Умьер у жинки муж. Плакала дуже, аж ей у нощь приставляеца, шо он пришол хату управлять. А потом к ей ў постель лег, да руками бере ее. То домовик буӱ» (Вел. Поле, петрик. гом.; ПА, 1983). «Мужа у той ведьмы не было. Гаварили, что з чортом живе, с нечистой силой, как с мужем. И сын этот от него был. Казали, к етим ведьмам лятав змей. И ён змей етот им ӱсе богатство носиӱ. Гуляюць деӱки, парни и бачуць: змей лятить. Агонь, и с хвастом. Шумить, лятит. Это я лично бачила» (Челхов, клим. брян.; ПА, 1982). Иногда такие сюжеты связаны с образом вампира: «Strzygoń żonaty chodzi po śmierci do swojej żony, pomaga jej w pracy, a nawet može mieč z пщ dzieci» (Подолье, Ziemba, 1888, 11). У русских маньяк, персонаж, летающий к тоскующим вдовам, осмысляется и как нечистая сила, и как человек, проклятый своими родителями (рус., Сахаров, 2, 14).

У южных славян мотив половой связи женщины с демоническим существом обычно также соотносится с вампиром, а кроме него, с персонажами типа алы или змея: «Ако се чоjек повампирио приjе своjе смрти своjе жене одна joj обноħ долази» (Босния, Ђорђевиħ, 1953, 33). «Змеят може да се влюбва в обикновена девойка или жена, а змеицата — в младеж. Расказва се, че змеят залюбвал своята жертва още от дете и не и давал да се омъжи за друг, докато не я разлюби» (болг.; Георгиева, 1983, 85). Ср. характерные детали, объединяющие карпатскую и балканскую традиции: у болгарского змея кожа — как толстая роговая чешуя (Маринов, 1914, 207). В карпатской быличке такой же роговой покров замечает девушка на коленях своего любовника, который оказывается чертом (бабушка ей советует: «Як він прийде грати сї, та тогди посмотри на колінах, ци є у него нїхкі, як є нїхкі, то то Осинавец»: Зеленици, надворн. станисл.; Онищук, 1909, 84). Змей, прилетающий в дом, не видим всем, кроме девушки, к которой он является (Георгиева, 1983, 81). Эта деталь характерна и для карпатских быличек (см. хотя бы: Онищук, 1909, 85).

Однако огненная природа таких существ, их связь с атмосферными и метеорологическими явлениями, а также их «летучесть» — постоянные признаки южнославянского змея, не встречаются в карпатских верованиях, зато имеют очевидные параллели в восточнославянской традиции: «змеят се ява като светкавица, като огнено кросно, голяло червено колбо, което се смята за огнен змей» (Георгиева, 1983, 81). Ср. многочисленные восточнославянские представления о том, что змей летает в виде огненного шара, веника, снопа и рассыпается искрами над тем домом, где живет его жертва. По болгарским представлениям, во время грозы девушки должны прятаться, чтобы их не смог увидеть змей, а также, «когато падат звезди, се смята, че летят змейове и грабят моми» (Георгиева, 1983, 87). Ср. русское поверье, что в день Св. Власия не должно смотреть на звезды, чтобы не увидеть маньяка — разновидность змея (Сахаров, 2, 14).

Соответствующие женские персонажи фигурируют в разных местах карпатского ареала под различными названиями: богин'а, дiка баба, пэрэлэстныц'а, лiтавэц'а, повітрул'а, бісэц'а, н'авка, майка, лісна и др., однако по своим характеристикам являются частными вариантами одного и того же образа. Подобное существо спереди выглядит как молодая и очень красивая женщина с длинными волосами, но сзади она не имеет спины, внутренности у нее открыты (характерная черта многих демонов, прежде всего чёрта, о котором известно, что «у него спина корытом»). Она обладает необыкновенными свойствами (даром провидения, способностью летать и под.), а также способностью заманивать и обольщать парней: «Лисова панна — спереди выглядит как девушка хорошего рода, а сзади тянутся за ней кишки. Заманивает к себе молодых людей, идущих вечером одинокой лесной дорогой. Лисова панна завлекла к себе работника. Через два года он вышел из лесу глубоким стариком и вскоре умер» (Косов, ив. — фр.; Франко, 1898, 212).

Характерно, что данные персонажи также относятся к разряду заложных покойников, не изживших своего века: «Майкэ ходэли, купалися и на бэрэг выходэли, вэгрювалэся, спэвалэ. Така звичайна людэна, алэ в ний плэчиў нэ було, усё видно усэрэдэни… Мать родит ребенка, задушит его и кидае его — стачча, кажут, и майка з тех» (Ясень, рожнят. ив. — фр.; КА, 1988, зап. автора). «Поветрули дйўкы таки, косати, косы у них вэлыкы, дужэ файни, спиваjут… То та повитруля причепаjеца до чоловека… Повисица диўка, то она с того получйjеца, тота повитруля» (Пилипец, меж-гор. зак.; КА, 1991, зап. Е. Чекановой). «Витрэнэцэ — диўчатэ дужә красәвә, шо хлопцәў причаровәвалә. [Они] з потоплэникоў. Та, шо д'ивчэна утопәлас'а, то з нәй робәца витрәнәцә. То витрэница — русалка. То одно и тож. А ти витрәнәцә в дуплах живут, а русаўкә в водах. Их [витрениц] можно побачәтә, шо они роздэваjуца, шо трэба одэг их найтә, то вона придә до тэбэ. Оно роздэвалэсь, танцювалә, спәвалә. Шо волосйе было доўго, зэлэнэ — то витрэнэца» (Тисов, долин, ив. — фр.; КА, 1988; зап. автора). «Бисиця. То жынка… То jакось моей мамы дід росказываў, шо даўно сам бачыў ті бисицы. То она показывается йак діўчына та и ўсё. Шо даўно пшоў чоловик у лис, так она показалася, шо он у нэй улюбәўся и за ней ходыў, и она за ним ходыла. И он прийдэ до хаты, и у хати так посыдыт, посыдыт и далэ туды у лис. И ходыў цэло лито. [Люди] самы сэбэ думают: шо з чоловиком стало, що цэ он туда ходыт? Можэ он там заболил, можэ на голову шо? и так збралыся люды, сусиды просто. [Приходят] они у лис, там така смэрэка [вывернутая], там глэна така, там коринья такэ, вин туда залезйjе, и она приходэ, и то, шо она ўжэ зловэла, достає… [Люди забрали этого человека домой и не выпускали его из хаты]. Так она ходыла доколо хаты, так верещәла коло хаты…» (Самаково, путил. черновиц.; КА, 1987; зап. автора).