Измена, сыск и хеппи-энд - Светлана Гончаренко

Сергей Ильич Колотов сделал все, чтобы жуткие события, произошедшие в его владениях, не получили огласки. Он был взбешен, когда узнал, что осквернено его еще не раскрученное гольф-чудо, а часть инвентаря попорчена. Не удивительно, что после этого следователь по особо важным делам Пролежнев внезапно и с полным успехом раскрыл дело об убийстве бизнесмена Малиновского. Его чернобровое лицо появилось даже в московских криминальных новостях и оповестило мир о том, что гибель Малиновского — дело рук преступной группировки Очкастого; эта банда долго терроризировала нетских коммерсантов, но в процессе преступной деятельности перессорилась и, отличаясь тупой злобой, перебила самое себя. Телевидение показало зверообразные физиономии ныне покойных негодяев — и Стасика, и Духа, и Хряка, и Дэна, и самого Очкастого (он в самом деле оказался похож на насекомое в очках). Каким образом самоуничтожились бандиты, уцелевшие от бейсбольной биты Юрия Петровича Гузынина, не сообщалось. Вообще ни о Юрии Петровиче, ни о Вике, ни о Дунине не говорилось ни слова, а ликвидация банды подавалась как результат тщательно разработанной и с блеском осуществленной операции нетских правоохранительных органов.

Тем более удивительно, что Римма Васильевна сумела после всего пережитого устроиться совсем неплохо. Той страшной ночью она осталась в лесу одна с незнакомыми детьми. Когда Хряк начал беспорядочно палить в потемки, она сама собою очень грамотно свалилась в кусты боярышника и совершенно исчезла из вида преступников. Антон и Анютка бегали вокруг и вопили, но в конце концов случайно столкнулись в темноте, взялись за руки и стали вдвоем выкрикивать международный сигнал спасения “Мама!” Вика тогда была далеко. Она вернулась уже за страшную белую стену, увлекая за собой Стасика и Хряка. Зато на детский крик выполз из тьмы окровавленный плачущий Джинджер. Он был ранен в заднюю ногу. Увидев это жалкое зрелище, даже флегматичный Антон залился слезами, а уж Анютка раскричалась на весь лес. Римма Васильевна смирно лежала тогда в боярышнике. Она дала себе слово не подавать признаков жизни и даже не открывать глаз до самого утра. Но Анюткин вопль “Собачка!” мгновенно вознес ее на ноги. Она стала аукаться, нашла детей и несчастного раненого и с завидной для ее возраста скоростью, без всякой ревматической хромоты и без особого сердцебиения двинулась в Дряхлицыно. Джинджера она взвалила на плечо. Даже маленькие собаки бывают довольно тяжелыми, а Джинджер был псом средних размеров. Но Рима Васильевна шагала ровно, не останавливаясь. Шла она по лесу наугад, кратчайшей непроезжей дорогой, и оказалась, что в густом бору, состоящем из тысяч лишенных всякой индивидуальности сосен, она ориентируется безошибочно, как Кожаный Чулок. Горе совершенно отключило ее разум, но какой-то древний инстинкт — тот, должно быть, что направляет гусей к югу — тащил ее вперед, подталкивал в спину и не позволял сомневаться в верности направления. Дети за Риммой Васильевной едва поспевали. Чтоб не потеряться, они держались за широкие фалды ее дождевика. Они никогда не видели такого странного одеяния. Дождевик был Римме Васильевне не вполне по росту, так как принадлежал лет сорок назад дюжему главврачу. Он уцелел среди прочих реликвий санатория и облачал Римму Васильевну лишь в самую злую непогоду и грязь. При ходьбе он гремел, как фанера, сотрясанием которой в допотопных драмкружках изображали раскаты грома, и резиновая труха сыпалась из-под его подкладки, как мак из маковой головки.

Был уже второй час ночи, когда беглецы прибыли в Дряхлицыно. Они захватили для компании приятельницу Риммы Васильевны, бывшую санаторную массовичку-затейницу, очень престарелую, и постучали в ворота местного ветеринара. Им оказался немолодой, крайне неприятный и черствый человек. Он был нетрезв. Сразу же и наотрез он отказался врачевать Джинджера, заявив, что не занимается ерундой вроде дворняжек. Вот если б его потревожили для значительного деяния вроде отела, опороса или искусственного осеменения свиноматки, тогда бы он подумал. Однако старухи не предъявили ему ни свиноматки, ни хорошего самогона, почитаемого им наравне с валютой, и поэтому он послал их нехорошим словом в город, где есть извращенцы, что возятся со слонами и моськами. Массовичка с профессиональным задором послала в ответ ветеринара, а Римма Васильевна выкрикнула в заборную щель что-то насчет Гиппократа. Ветеринар, который поднялся было на крыльцо, вернулся и в туже щель густо обматерил Гиппократа (этот грек пострадал здесь невинно, ведь он не был ветеринаром). Старушки, дрожащие от возмущения, и грязные зареванные дети двинулись дальше по темным и мертво безлюдным улицам Дряхлицына. Им больше повезло у местной учительницы математики, которая была в дружбе с массовичкой и тут же подняла с постели своего сына — стоматолога. Дрожащими спросонья руками юный врач сунул Джинджеру в морду марлю с эфиром, извлек пулю и кое-как зашил рану. У Джинджера начался жар. Римме Васильевне пришлось собственноручно заталкивать ему в глотку антибиотики из обширного арсенала массовички. У нее беглецы провели остаток ночи. Римма Васильевна не могла заснуть ни минуты. Она с ужасом представляла свое возвращение в оскверненный кишечный изолятор. А может, туда ей больше нет дороги. Ведь занимала она домик на птичьих правах! Сергей Ильич Колотов славился крутым нравом. К утру Римма Васильевна пришла к заключению, что ей, видимо, не избежать порки в Шахматном павильоне.

На другой день к полудню действительно в санаторий прикатил с целой толпой подручных Сергей Ильич, или Сам, как по древней традиции звали его в Дряхлицыне. Он осмотрел побитые стекла и пруд, из которого к приезду высокого гостя извлекли не только труп Хряка, но и целый воз мусора. Хряком и Стасиком уже занимался следователь по особо важным делам Пролежнев. Ни живая ни мертвая Римма Васильевна с перебинтованным Джинджером на руках была представлена Самому. Сторож Валерка и престарелая массовичка косноязычно, но с жаром рассказали, что Римма Васильевна на общественных началах давно способствует преображению захолустного “Картонажника” в уголок цивилизованного мира, а вчера не только самоотверженно противостояла бандитским выстрелам и спасла от неминуемой гибели двух детей, но и первой сообщила куда надо о бесчинствах преступников. Колотов был тронут и приключениями детей и раной Джинджера, поскольку сам держал пару чистокровных ирландских волкодавов, и был, как большинство очень состоятельных людей, заботливым отцом нескольких детей от разных браков; пятеро его отпрысков были пока еще грудными. Расчувствовавшись, Сам пообещал для Риммы Васильевны что-нибудь сделать. Слово свое он сдержал. Нет, он не осчастливил ее кругленькой суммой. Очень состоятельные люди не только чадолюбивые, но и прижимисты. И Сергей Ильич был прижимист, хотя избирательно. Он никогда не мог заставить себя пожертвовать хоть немного на стариков и детей. Зато он ставил храмы, финансировал конкурсы красоты, гастроли именитых артистов и футбольные турниры. Но лишь только заходила речь о нуждах стариков и детей, он замыкался, тускнел и отказывал. Это была загадка его тонкой, ранимой, глубокой натуры. Он понимал, что нехорошо поступает, а ничего не мог с собой поделать: денег становилось жалко. Во всех других случаях он бывал безрассудно щедр, щедр до самоотверженности. Так, он по непонятной причине — то ли назло кому-то, то ли по слабости к кому-то — нанял выступить на своих именинах довольного известного московского певца. Сергею Ильичу совсем не нравилось, как этот певец пел, но пришлось вынести целый его концерт на даче. Нелюбимый артист Колотова оказался на редкость надменным и привередливым. Он потребовал для перевозки себя лимузин с восемью дверями, кондиционированный воздух во всех помещениях, какие-то особые блюда из форели, замоченной в сливках и приятное одиночество в тренажерном зале. Там певец проводил многие часы. Колотов безропотно оплатил все эти роскошества, хотя понимал, что если бы певец ел не форель со сливками, а капустные кочерыжки, ему не пришлось бы так много потеть на тренажерах, что портило его и без того непростой характер. С собой певец привез пятерых музыкантов, которые шумели, адски курили в помещениях с кондиционированным воздухом и вытирали руки о занавески. Пение звезды на именинах было очень громким и нехорошим. Слушать его Сергей Ильич смог, только забив уши ватными шариками. Тем не менее он еще и сверх уговора насовал певцу денег в каком-то болезненном экстатическом порыве. Он сам не помнил, что делал. Жадный певец брал деньги невозмутимо и тут же в восьмидверном лимузине укатил подзаработать еще и в ночном клубе “Бамбук”. Там его видели Вика и Юрий Петрович Гузынин и тоже не одобрили. На следующий день к Сергею Ильичу пришли просить денег на какой-то приют для глухонемых ветеранов, и он не дал ни копейки. Он сам не знал, почему так происходит.