На штурм будущего! Спецназ «попаданцев» - Сергей Артюхин

И вот недавно встречающийся с Юлией уже три с лишним месяца Кравченко осознал, что вот оно — то самое чувство. И тогда он, рациональный человек науки, растерялся, бросившись за подмогой к одному из немногих настоящих друзей. Полковник Антонов долго смеялся, обозвал тряпкой и посоветовал вести себя как мужчина. В тот же самый день план «Властелин» и зародился.

Илья вдруг осознал, что вот уже почти минуту не может застегнуть верхнюю пуговицу — дрожат руки.

— Так, братец, спокойно. Все нормально, все под контролем, — отражение в висящем на дверце шкафа зеркале было решительно с этим не согласно.

— Пойду пешком. — Кравченко прикинул, что морозный воздух выбьет из головы лишние мысли. Пару раз глубоко вздохнув, он вышел из кабинета, надев на ходу меховую шапку, подаренную ему генералом Петровым на один из дней рождения.

— Марина Степановна, я сегодня больше не появлюсь, если у кого-то что-то срочное — пусть идут к Харламову. В понедельник большой совет по семьсот тридцатому проекту, напомните об этом начальникам управлений. И намекните им, что искать меня завтра и послезавтра им не следует. Эти субботу и воскресенье я буду недоступен.

Секретарь кивнула, пометив что-то у себя в блокноте.

Попрощавшись, ученый вышел в коридор.

Полчаса спустя в парке неподалеку от площади Революции — центра небольшого еще пока города — ученый зашел в небольшую кафешку, где в ожидании товарища заказал чашку чая, картофельного пюре и развернул свежую, тут же и купленную, газету.

— Интересное что-нибудь пишут? — Кравченко поднял голову и увидел улыбающегося Антонова, протягивающего руку для пожатия.

— Да как сказать. Все как обычно — ну, более или менее, по крайней мере. Можешь сам посмотреть, — протянув другу газету, Илья принялся за картошку.

— Фигасе, — Антонов, так и не избавившийся от сленговых словечек своей молодости, хмыкнул.

— Чего там? — ученый поднял глаза от тарелки.

— Да Ленька Васильев, старый знакомый мой, отличился в очередной раз.

— Васильев? Я его знаю?

— Да понятия не имею. Вряд ли. Мы с ним уже давно не виделись — он в Европе служил, а здесь и не был, пожалуй, ни разу.

— Понятно… — протянул Кравченко. — Где отличился-то?

— На Суэце. Его батальон центральный плацдарм удержал. Не, ему положительно везет оказываться на острие удара. Как не помер еще? Везучий сукин сын… Героя получит теперь.

— Молодец. Как думаешь, теперь скоро война кончится?

— Да хрен его знает, Илюха. После Суэца у Альянса крупные армии в Африке кончились. Не, там еще идут бои — и еще пару недель их остатки по пустыне добивать будут. Но, собственно, и все. К ним высаживаться не вариант — даже с нашими подарками флот ЕС на порядок слабее. Ибо ракеты — это хорошо, но десятки авианосцев — гораздо лучше. Даже с поршневыми самолетами.

— А на Аляску? Там вроде недалеко, можно Берингов пролив авиацией прикрыть?

— Ага. А снабжать ты армию как будешь? Самолетами? Это раз. Второе: а на Камчатку ты как столько войск тащить будешь? Тоже тот еще вопрос, не самый простой. Железку тянут, насколько я знаю, в рамках, так сказать, общего развития, но процесс это небыстрый.

Короче. Сложно это все. Денег и ресурсов для этой высадки нужно до хрена — а толку? На том берегу не идиоты сидят — все более-менее приличные места укрепляют наверняка. И даже успешная высадка будет только началом — у америкосов плечо снабжения короче, да и тот факт, что вроде как за родной дом воюешь… Не, не вариант. Только людей гробить.

— И? Какой вывод? — Кравченко самому себе не хотел признаваться, что разговора о «том самом» он начинать побаивается.

— Да какой тут может быть вывод. Или в Кремле решат, наконец, продемонстрировать кузькину мать во всей красе, или попробуют договориться. И по мне — скорее последнее. Ибо есть у меня подозрение, что неохота там никому миллионы мирных жителей убивать, если можно и так вроде как победить. А без Евразии, Африки и Южной Америки и их ресурсов у американцев и так шансов никаких. Они даже тогда, — Антонов махнул рукой, — пару раз на грани были, а здесь… Здесь у них просто и вариантов-то нету. За счет чего вылезать? И за счет кого? Вот и получается, что их попросту незачем захватывать…

— А если у них своя кузькина мать появится?

— И чего? Чего это принципиально изменит? У нас их, наверное, уже несколько десятков — а то и сотен. Ну, появится. Доставлять чем? И куда? Там же не придурки сидят — просчитать варианты смогут.

Антонов замолчал, тщательно пережевывая принесенное официантом мясо. Кравченко пару раз глубоко вздохнул, помял в руках салфетку и сменил тему:

— Ладно, забьем на геополитику. Давай уже к делу. Все готово?

Полковник усмехнулся и закивал:

— Обижаешь — все в лучшем виде. Ты сам-то свою часть приготовил? Кольцо купил?

— Ага. Зацени.

— Стоять, — одернул полезшего в карман ученого Антонов. — Совсем сдурел? Вы же с ней здесь часто бываете? А если вон та красавица, что нынче на нас смотрит, твоей стуканет про кольцо? Всю контору палишь, дятел ты наш высоколобый.

— Блин, не подумал как-то…

— Потом покажешь. Теперь к цветам. Я через Нефедова пробил, розы будут. Много и разных. Это раз. И два: твой «мерс» перекрасят в белый как раз к сроку. Так что восьмого числа действуешь по плану.

Увидев, как изменилось лицо Ильи, Владимир улыбнулся и неожиданно сильно хлопнул своей медвежьей лапой по плечу:

— Не боись, профессор, прорвешься.

— Ага, принц на белом «Мерседесе»… — Кравченко покачал головой и уставился в окно, за которым вновь пошел снег.

— Скажи спасибо, что не конь, — Антонов засмеялся.

Здесь, в глубине раскинувшейся на одну шестую часть суши страны, дыхание войны практически не чувствовалось. Мирный город, мирные люди, планы на будущее. Идущая на дальних рубежах война оставалась где-то там, на страницах газет и в передачах московских радиостанций…

Люди строили жизнь — строили как знали, как умели и как могли, с той лишь разницей, что в этот раз они знали, умели и могли намного больше.

Строили светлое будущее. Но не только его — и светлое настоящее тоже.

Ибо, несмотря на войну, жизнь продолжалась.

— Мне очень жаль, Уинстон. Но это конец. Мы проиграли, — усталый человек, в котором с трудом можно было узнать короля блистательной еще недавно империи, грустно смотрел на своего премьер-министра.

Похудевший Черчилль, уставший даже больше, склонил голову. Король Георг только что озвучил истину. Простую, незамысловатую — и от того еще более страшную.

Это был конец — если уже и король не верил в победу, значит, Англия проиграла.

Отрезанная от колоний метрополия еще держалась — но это уже была агония умирающего. Страх перед высадкой еще существовал, но даже самые буйные «ястребы» понимали, что евразийцам это совершенно не нужно — они и так победили. И теперь берегли людей, действуя точно так, как планировали действовать сами, британцы — методичными бомбардировками уничтожая промышленность и инфраструктуру.

— А проект «Манхэттен»? Может, попробовать… — глава правительства не договорил.

— Вы прекрасно понимаете, что еще полгода нам не протянуть. Прекрасно понимаете, Уинстон. Наш народ не может более страдать. И шансов у нас нет. Даже если «Манхэттен» завершится успехом — нам будет только хуже. В отличие от США, Британия уязвима — и Сталин отомстит именно нам. А то, что отказываться от своих целей он не будет, вы понимаете не хуже меня. Мы проиграли — и нам следует это признать.

Король, словно заколдованный повторяющий «проиграли», видел, что с каждым словом лицо Черчилля мрачнеет.

— Поэтому, руководствуясь благом народа и интересами страны, я буду вынужден отправить ваше правительство в отставку, Уинстон. И начать переговоры с Союзом. Нам более не нужна война. Англии нужно залечить раны и пытаться жить дальше.

— А вы не боитесь, Ваше Величество? Вспомните, что большевики сделали с русским царем…

— То были другие большевики, Уинстон. Вон Хирохито спокойно живет, Михай, Симеон и Александр Карагеоргиевич вроде как тоже. Не правят, конечно, но и расстреливать их никто не спешит. Я переживу.

Премьер поднялся из кресла и, тяжело переваливаясь, подошел к буфету. Достал початую бутылку коньяка, бокал. Налил на два пальца и залпом выпил. Повернулся к королю:

— Англия под большевиками перестанет быть Англией, Ваше Величество. Вы же понимаете, — броня великого политика на миг дала трещину, и Георг увидел, что душу Черчилля терзает отчаяние, отчаяние большее, чем можно было себе вообразить. Но был этот миг настолько краток, что сам монарх не стал бы утверждать, что уверен в том, что увидел.

— Мы изменимся, это точно. Но Британия уже не та, что раньше. Мы ошиблись, когда ввязались в войну против евразийцев. Ошиблись еще раньше, позволив этому союзу состояться. И теперь имеем дело с последствиями своего выбора.