Проклятая игра - Клайв Баркер

Он сел. Он сознавал, что совершенно обнажен, но его это не слишком беспокоило. Мамулян не смотрел на его плоть – он видел глубже, чем мясо и кости. Уайтхед ощутил этот взгляд в себе – он ударял по его сердцу. Как еще он мог объяснить облегчение, которое он ощущал, увидев наконец Европейца.

– Так долго... – это было все, что он смог сказать: прихрамывающая банальность. Не выглядел ли он надеющимся любовником, молящем о воссоединении? Возможно, это было недалеко от истины. Своеобразие их взаимной ненависти обладало чистотой любви.

Европеец изучал его.

– Пилигрим, – прошептал он с упреком, указывая взглядом на пистолет, – нет необходимости. Или смысла.

Уайтхед улыбнулся и положил пистолет на полотенце рядом с собой.

– Я боялся, что ты придешь, – сказал он. – Поэтому я купил собак. Ты знаешь, что я ненавижу собак. Но я знал, что ты ненавидишь их сильнее.

Мамулян прикоснулся пальцем к своим губам, прерывая речь Уайтхеда.

– Я прощаю собак, – сказал он. Кого он прощал – животных или человека, который использовал их против него?

– Зачем тебе нужно было возвращаться? – спросил Уайтхед. – Ты должен был знать, что я не буду рад тебе.

– Ты знаешь, зачем я пришел.

– Нет, не знаю. Действительноне знаю.

– Джозеф, – вздохнул Мамулян. – Не нужно обходиться со мной, как с одним из твоих политиков. Меня не нужно кормить обещаниями, а затем вышвыривать прочь, когда твоя судьба изменится. Не надо было поступать со мной так.

– Я не поступал.

– Пожалуйста, не лги. Не сейчас. Не сейчас, когда для нас обоих осталось так мало времени. В этот раз, в этот последнийраз давай будем честными друг с другом. Давай откроем наши сердца друг другу. Другой возможности не будет.

– Почему нет? Почему мы не можем начать сначала?

– Мы стары. И устали.

– Я нет.

– Тогда из-за же ты не отвоевал свою Империю, если не из-за утомления?

–Так это была твоя работа? – спросил Уайтхед, уже уверенный в ответе.

Мамулян кивнул.

– Ты не единственный человек, которому я помог обрести удачу. У меня есть друзья в высших кругах, все, как и ты, изучали Провидение. Они могут продать и купить полмира, если я их попрошу, – они должны мне. Но ни один из них никогда не был таким, как ты, Джозеф. Ты был самым голодным и самым могущественным. Только с тобой я видел возможность...

– Продолжай, – поторопил его Уайтхед, – возможность чего?

– Спасения, – ответил Мамулян и рассмеялся над этой мыслью. – Ото всего.

Уайтхед никогда не предполагал, что все это будет так: путаный разговор в белой кафельной комнате, двое стариков обмениваются своими бедами, переворачивая воспоминания как камни, глядя, как разбегаются вши. Это было намного более мягко и намного болезненнее. Ничто так не очищает, как потеря.

– Я наделал ошибок, – сказал он, – и я искренне сожалею об этом.

– Скажи мне правду, —проворчал Мамулян.

– Но это и естьправда, черт возьми! Я сожалею. Что еще тебе нужно? Земля? Компании? Что тебе нужно?

–Ты удивляешь меня, Джозеф. Даже сейчас, на краю, ты пытаешься торговаться и заключать сделки. Что за потеря! Что за ужасная потеря! Я мог сделать тебя великим.

– Я и естьвеликий.

– Ты же знаешь лучше, Пилигрим, – мягко сказал он, – чем бы ты был без меня, с твоим бойким языком и потрясающими костюмами. Актером? Торговцем машинами? Вором?

Уайтхед вздрогнул не только от язвительных насмешек. Пар за Мамуляном становился все более густым, словно в нем начинали двигаться призраки.

– Ты был ничем.По крайней мере будь любезен признать это.

– Я взял тебя на работу, – напомнил Уайтхед.

– О, да, – сказал Мамулян. – У тебя был аппетит к тому, что я давал тебе. Этогоу тебя было в избытке.

– Я был нужен тебе, – повторил Уайтхед. Европеец причинял ему боль; теперь, вопреки своему здравому смыслу, он собирался причинить боль ему. Это был егомир, в конце концов. Европеец был здесь нарушителем – безоружный, безжалостный. И он просил, чтобы ему сказали правду. Что ж, он услышит ее – и плевать на призраков.

– Зачем ты был нужен мне? – спросил Мамулян. В его голосе внезапно появилось презрение. – Чего ты стоишь?

Уайтхед немного подождал, прежде чем ответить, затем он выбросил слова, не заботясь о последствиях:

– Чтобы жить вместо тебя, потому что ты слишком бескровный, чтобы делать это самому! Вот почему ты меня подобрал. Чтобы почувствовать все это через меня. Женщин, власть – все.

– Нет...

– Ты плохо выглядишь, Мамулян.

Он назвал Европейца по имени! Видите? Боже, как это легко! Он назвал этого ублюдка по имени, и не отвел взгляд, когда сверкнули эти глаза, потому что он говорил правду, —так? – и они оба знали это. Мамулян был бледен, почти бесцветен. Опустошенный от желания жить. Внезапно Уайтхед стал сознавать, что он может выиграть эту схватку, если будет ловким.

– Не пытайся сопротивляться, – сказал Мамулян, – у меня есть обязанность.

– Какая?

– Ты. Твоя смерть. Твоя душа, если хочешь.

– Ты "получил все, что я был тебе должен, и даже больше несколько лет назад.

– Это не было сделкой. Пилигрим.

– Мы совершили сделку и потом изменили правила.

– Это не игра.

– Есть только однаигра. Ты научил меня этому. И уж если я выиграл ее... остальное не имеет значения.

– Я получу то, что мне причитается, – сказал Мамулян тихо и настойчиво. – Это вопрос решенный.

– Почему бы просто не убить меня?

– Ты знаешь меня, Джозеф. Мне нужно это, чтобы закончить ясно. Я даю тебе время, чтобы ты закончил свои земные дела. Закрыл книги, избавился от старых обязательств, вернул землю тем, у кого ты ее украл.

– Я не думал, что ты коммунист.

– Я здесь не для того, чтобы рассуждать о политике. Я пришел, чтобы сказать тебе о своих сроках.

«Итак, – подумал Уайтхед, – дата экзекуции немного отдаляется». Он быстро выбросил все мысли о бегстве из головы, боясь, что Европеец учует их. Мамулян потянулся к карману пиджака. Изувеченная рука протянула ему большой сложенный конверт.

– Ты будешь распоряжаться своим имуществом в строгом соответствии с этими указаниями.

Все твоим друзьям, очевидно? – У меня нет друзей.

– Приятно слышать, – Уайтхед поморщился. – Я рад, что ты избавился от них.

– Разве я не предупреждал тебя о том, что это может стать обременительным?

– Я все это брошу. Стану святым, если хочешь. Тогда ты будешь удовлетворен?

– Как только ты умрешь. Пилигрим, – сказал Европеец.