Диалектика и атеизм: две сути несовместны - ВП СССР

Кроме того, — и это главное, что и отличает разум (интеллект) человека от разума животных[348], — воля человека обусловлена и открытой ему возможностью самому назначать себе пределы субъе­ктивно возможного и самому субъективно разграничивать возможное и невозможное, допустимое и недопустимое. И соответственно тому, что было сказано о роли нравственности в алгоритмике и структуре психики, воля человека в своих проявлениях всегда обусловлена нравственностью: «Разум отвечает истине и лжи, воля — добру и злу» <в обоих случаях субъективно понимаемым истине и лжи, добру и злу: наше уточнение при цитировании> (“Словарь” В.И.Даля, т. 1, стр. 238).

Причём изначально от первых моментов своего пробуждения воля человека не свободна, по какой причине люди в ряде обстоятельств нуждаются в силе воли для достижения успеха в их деятельности. Потребность в силе воли как раз и возникает тогда, когда человеку необходимо подчинить своей осознаваемой нравственности своё поведение вопреки разнородным «автоматизмам» бессознательных уровней его психики, вопреки наваждениям, просьбам и требованиям других людей, вопреки давлению природных и внутриобщественных обстоятельств.

И свобода воли особи биологического вида «Человек разумный» недостижима вне человечного строя психики, в котором даруемая Богом Любовь, будучи совокупностью совершенства, освобождает психику от привязанностей и их диктата, вследствие чего воля иобретает свободу, будучи поддерживаема Промыслом Божьим, а в проявлениях силы воли как способности осознанно-целесообразно преодолевать самого себя и обстоятельства не возникает необходимости. Соответственно, один из рубежей личностного становления — обретение свободы воли в даруемой Богом Любви.

Но в отличие от свободы воли, свободой осознанного выбора человек располагает всегда. Однако не всегда людям, не обретшим свободы воли, хватает силы воли для того, чтобы преодолеть диктат каких-то своих нравственно обусловленных привязанностей и выйти из-под власти алгоритмики бессознательных уровней психики и из-под власти тех или иных эгрегоров. В этом случае они следуют неправедному выбору, даже осознавая этот факт. Это соотношение, — с одной стороны, свободы осознанного выбора, и с другой стороны, недостаток силы не обретшей свободу воли, — находит своё предельное выражение в пословице: «И рад бы в рай, да грехи не пускают».

Своеволие в поведении ребёнка начинает проявляться по мере развития составляющей интеллекта уровня сознания, по мере развития мировоззрения и миропонимания, в результате чего ребёнок начинает осознанно ставить цели и осознанно действовать в направлении их осуществления.

Первоначально это хронологически близкие цели, которые достижимы если не одним усилием ребёнка, то достаточно короткой последовательностью действий его самого без помощи посторонних и без перерывов. Постепенно по мере развития мировоззрения и миропонимания, по мере того, как Жизнь подтверждает или опровергает возможности целеполагания и достижения избранных целей на основе сложившегося мировоззрения, миропонимания и нравственности, среди назначаемых целей появляются всё более хронологически удалённые от момента целеполагания, в том числе и такие которые не могут быть осуществлены при его жизни; появляются цели, требующие для своего осуществления сотрудничества как других людей, так и поддержки деятельности разнородными внесоциальными факторами; появляются цели, не осуществимые на основе уже освоенных знаний и навыков, осуществление которых требует целенаправленного творчества в освоении новых знаний и навыков, в развитии своей личностной культуры (нравственности, мировоззрения, миропонимания, алгоритмики психики в целом), творчества в развитии культуры (как овеществлённой, так и духовной) общества и человечества в целом.

Хотя не все люди в своём личностном развитии достигают осознания целей глобальной общецивилизационной значимости, и своеволие большинства, освоив некоторые — весьма ограниченные их «Я-центризмом» — области в названных пределах возможного, останавливается на достигнутых рубежах, — тем не менее подавляющее большинство в своём развитии доходит до тех рубежей, где их волевые действия наталкиваются на бессознательно «автома­ти­чес­кое» противодействие инстинктов. А иерархическая значимость инстинкта самосохранения и инстинктов продолжения рода в алгоритмике психики — один из факторов, определяющих тип строя психики (животный, зомби, демонический, человечный).

Соответственно этому перейдём к рассмотрению проблематики личностного становления, связанной с инстинктом самосохранения и инстинктивно обусловленной алгоритмикой стадно-стайно­го поведения, из под власти которых ребёнок при нормальном развитии должен выйти в возрасте от 7 до 13 лет. А проблематику, связанную с инстинктами продолжения рода, рассмотрим после этого.

В животном мире инстинкт самосохранения управляет всей врождённой и приобретённой алгоритмикой реакции особи всякого вида на реальную опасность или видимость опасности. В животном мире все поведенческие программы, подчинённые инстинкту самосохранения, разделяются на два класса, которые можно именовать по наиболее ярко проявляющемуся в каждом из них действию:

·     либо «УБЕЖАТЬ» (в том числе и спрятаться, замаскироваться на фоне окружающей обстановки, чтобы стать «невидимым» для опасности, а также и не входить в зону действия опасности, упреждающе учуяв её);

·     либо «НАПАСТЬ САМОМУ».

Кроме того в животном мире части биологических видов свойственна стадность и стайность. Стадность-стайность в животном мире порождает определённое качество силы, перед которой не могут устоять даже самые свирепые и сильные одиночки как своего собственного, так и других видов: и те, для кого представители стадного вида — пища, и те, кто сам может быть пищей для стаи.

Русский язык делает различие: те, на кого охотятся, именуются стадом; те, кто охотится, именуются стаей. Хотя алгоритмика образования и того, и другого на основе объединения множества особей во многом сходна, но есть и разница, которая состоит прежде всего в том, что детёныши всегда пребывают в стаде, будучи под защитой его силы; а в охотах стаи участвуют только достаточно взрослые особи, самки же охраняют детёнышей вне охотящейся стаи. Но в любом из случаев вследствие порождения определённого качества силы алгоритмика стадно-стайного поведения сопряжена не только с алгоритмикой добывания пищи, но и с инстинктом самосохранения.

У человека инстинктивная алгоритмика поведения способна порождать как стадность, так и стайность — в зависимости от обстоятельств. И в зависимости от обстоятельств инстинкт самосохранения, переключаясь с реакции типа «напасть самому» на реакцию типа «убежать», может быстро обращать уверенную в себе «стаю» «Homo Sapiens» в трусливое «стадо», а обратное переключение с «убежать» на «напасть самому» также быстро способно превращать трусливое «стадо» «Homo Sapiens» в беспощадную «стаю».

И стадность, и стайность в алгоритмике коллективного поведения «Homo Sapiens» порождается на основе нечеловечных типов строя психики (в том числе и в разного рода массовых уличных акциях социального протеста). При этом у вида «Homo Sapiens» инстинктивно обусловленная алгоритмика стадно-стайного поведения стирает личностное своеобразие каждого, кто охвачен ею, поддавшись чувству стадности-стайности.

Жизнь же человека такова, что во многих обстоятельствах он не в праве ни «убежать», ни «напасть сам», но в условиях реальной или мнимой опасности он обязан по Жизни исполнить возлагаемую на него Богом в Промысле миссию, доверяя свою жизнь и смерть непосредственно Богу и сохраняя на протяжении всей своей жизненной миссии личностное своеобразие; а в каких-то других обстоятельствах он обязан не входить в зону действия опасности, исполняя некую миссию в Промысле.

И соответственно исполнение миссии в русле Промысла требует не только владения знаниями и навыками, но и неподвластности инстинктам, в том числе и инстинкту самосохранения, потому, что под его властью нет места вере человека Богу, поскольку инстинктивно обусловленная алгоритмика самосохранения подавляет сознание человека, обрывая обоюдосторонне направленный диалог человека и Бога. Иными словами, инстинкт разрывает религию в клочья[349], а животная по её существу “вера” инстинкту самосохранения подменяет собой человечную веру Богу.

В человечной вере Богу нет места и стадно-стайному поведению, потому что у Бога с каждым человеком — свой разговор, в котором за человеком не признаётся право на занятие позиции: «А что я? Я — как все…», — ибо своеобразие каждой личности, предопределённое Богом, лежит в основе соборности людей. Это и отличает соборность и от стадности, и от стайности[350]; а занятие пози­ции: «А что я? Я — как все…», — представляет собой одну из форм выражения несостоятельности в качестве человека, отрёкающегося от личностного своеобразия самого себя, и представляет собой разновидность неверия Богу и отказа от живой религии.