Конец "Зимней грозы" - Георгий Ключарев

Занимался неуверенный поздний рассвет жуткого дня [22], сделавшего двадцатитрехлетнего Штрайта седым. Под клокочущим траурным багрянцем пылавших хранилищ горючего, ревущим набатным колоколом небом в каком-то нереальном, пульсирующем мутно-розовом свете, в искристой паутине пулеметных трасс трепетно бились светлые силуэты людей. «Выскочили в белье!» — мелькнуло у Штрайта. Он растянулся на льдистом, вытоптанном снегу, яростно отталкиваясь ногами, пополз, набирая жгучую крупу в рукава, за воротник, загребая ее онемевшими, непослушными пальцами. Наконец, собрав волю, он вскочил и, согнувшись, ринулся к границе взлетного поля, где, казалось, не было тяжких силуэтов, будто врезанных в багровевший задник горящих и рвущихся самолетов и боеприпасов. Силуэты эти, слишком знакомые, такие нестрашные с высоты, здесь, в блеске пожарища, жутко обнажили свои грозные контуры. Танки удалялись, и Штрайт постепенно замедлил бег.

— Русские! Откуда взялись здесь русские? — хрипя и задыхаясь, выдавил он, распрямляя ноющие колени.

— Русский десант захватил аэродром, герр майор! — гаркнул кто-то рядом.

Стучавший зубами Штрайт от неожиданности мгновенно взмок. Сбоку мелькало белое блюдце лица с темными провалами глазниц под блестящими шнурами надвинутой на уши офицерской фуражки. Несвязная речь, отвисающая челюсть.

«Ух! Чтоб тебя! Герр майор? — метнул взгляд на свои погоны Штрайт. — Мой бог! Чужая шинель…»

— Кто вы?

— Лейтенант аэродромной охраны, герр майор! Офицер связи! Наших батарей больше нет… Шквал огня! Реактивные снаряды!

— Реактивные? Какой же тогда к черту десант! Помогите найти хоть один неповрежденный самолет, лейтенант! Да пошевеливайтесь вы!

— Есть, герр майор! Был приказ генерала Фибиха стартовать на Новочеркасск… Обмотайте голову вот моим шарфом! У вас белые уши!

«Надо ж, приказ!.. Стартовать!.. Стартовать!.. Стартовать!» — отдавалось в мозгу Штрайта усиливающейся тупой болью.

Он перешагивал и перепрыгивал через разбросанные кругом карнавально искрившиеся, истерзанные, рваные и жеваные листы обшивки фюзеляжей самолетов, хвостовая часть которых была раздавлена танками. Концы арматуры каркасов, причудливо изогнутые, скрученные, торчали ерником из обрубленных «юнкерсов», «хейнкелей», «фокке-вульфов» — грозной гордости люфтваффе. Все выше громоздились обломки исковерканных, сплющенных, продавленных стабилизаторов и плоскостей хвостового оперения. Траки танков повсюду оставили печать уральской стали. Самолеты, накренившись на крыло, навалившись один на другой и осев, беспомощно задрали кверху отсвечивающее жаром остекление пилотских кабин. Зрелище было непереносимым. Как на гигантском кладбище, цепляясь, пестрели черные кресты в красных угольниках. Мокрое белье прилипало к телу, усиливающийся ветер пронизывал насквозь, у Штрайта начинался озноб, ноги стали ватными, непослушными. Споткнувшись несколько раз, он повалился на обломки самолета, не находя сил подняться. Глаза застлали слезы отчаяния. К горлу подкатил тошнотный ком.

— Герр майор! — раздалось над ним. — Да встаньте же вы! — силился его поднять спутник. — Взгляните, Ю-52! Он идет на взлет!

Штрайт вскочил. Тяжелый транспортный самолет, мельтеша винтами и как бы сморщив от напряжения гофрированное тело, разворачиваясь, рулил неподалеку. В общем хаосе звуков, грохоте взрывов, вое и реве пламени надрывный звон его моторов не выделялся. Болталась не запертая изнутри дверь, и, сделав отчаянный рывок, задыхаясь, Штрайт ухватился за ее ручку, пытаясь дотянуться другой рукой до порога. Но тут же сильный удар подошвой сапога в плечо отбросил его назад, Дверь захлопнулась. С трудом сохранив равновесие, Штрайт в бешенстве поднял кулаки и с проклятиями рванулся вперед, но кто-то крепко обхватил его

сзади.

— Какого дьявола! — яростно обернулся он. — Отто?..

Среди нескольких трясущихся людей в комбинезонах Штрайт узнавал и не узнавал такого же, как и он сам, командира эскадрильи своего истребительного авиаполка, вчерашнего партнера в покер. Перекошенное, посиневшее лицо, лихорадочно блестящие глаза, искусанные губы.

— Юн-н-керс пер-репол-нен! Нас выб-бросили! М-мо-ожет не вз-ле-теть! — заикаясь и брызгая слюной в лицо, надрывно орал коренастый и широкоплечий Отто, все туже опоясывая Штрайта клешнями рук.

— Выбросили?! — рвался Штрайт. — Еще бы, вы «механики»! Э-эх! «Парни Геринга!» Вырядились на свою шею!.. Смотри! Он взлетает, взлетает…

— Ты вот май-ором вырядился, но тебя — тоже!..

Набирая скорость и быстро удаляясь, Ю-52 вот-вот должен был оторваться от земли. По лицам ударил шлейф снежной крупы, протянувшейся за самолетом. Пилот, сосредоточившись на взлете, явно не замечал танк, на предельной скорости идущий ему наперерез. Штрайт невольно зажмурился, но больно ударивший в уши воздух заставил его тут же широко раскрыть глаза. Там, где сошлись машины, опоясанный дымным валом, катящимся вширь, метнулся ввысь веретенообразный вихрь огня. Дым накрыл их, оглушенных, вцепившихся друг в друга, содрогающихся в надрывном кашле, и все на мгновение исчезло. Но, сдернутый порывами ветра, смог быстро редел. И в свете занимающегося дня вокруг развернулась ширь взлетного поля. По нему, подпрыгивая, виляя и накреняясь, объезжая обломки и сгоревшие танки, неслась тупорылая грузовая машина. Вдалеке показались еще две, и с другой стороны поля, ближе, в блеске спадавшего пламени все увидели сверкание траков и глянцевые грани танковых башен. Махая руками и распяливая рты в неслышных воплях, Штрайт и остальные бросились навстречу грузовику, но было поздно. Он, опасно накренившись, близко рявкнул мотором и, обдав соляровой вонью, круто повернул прочь. Судя по ударам воздуха, снаряды прошли вплотную над их головами, разрывы опередили вилявший грузовик, но все, не глядя в его сторону, уже как спринтеры неслись навстречу другой машине. Даже в окружающем гуле и реве визг тормозов резанул по нервам Штрайта. Он ухватился за высокий борт последним, когда замедлившая было ход машина уже снова набирала скорость, и сорвался, плашмя ударившись оземь. Шатаясь, он попытался подняться, упал на колени и в отчаянии оглянулся. Пулеметные трассы уперлись в борт удалявшейся машины. Ему показалось, что в кузове никого нет. Видно, летчики все повалились на дно и потому их не видно, решил он. Над приближавшимися танками, хищно поджимая шасси, уходил ввысь Ю-88. И тут Штрайта как окунули в прорубь. С другой стороны, под углом к курсу «юнкерса», поднимался «хейнкель»!.. Опытный глаз сразу определил неизбежность столкновения. Самолеты стремительно сближались. Показалось, что низко над горизонтом вспыхнуло солнце. Обильные брызги его лучей ударили в глаза. Белый огненный шар выбросил кровавые облака. Клубясь, они достигли земли, поглотив танки. В воздухе кружились и, неохотно подчиняясь всесильному земному тяготенью, падали крупные обломки самолетов. Мгновение он смотрел на это чудовищное зрелище, но тут же, опережая мысль, вскочил и бросился напрямик прочь. Штрайт уже понимал, куда он бежит. Склады! Склад набит комбинезонами! Зарыться в них, зарыться! Перетерпеть весь этот апокалипсис, или страшный, кошмарный сон, а потом будь что будет!..

На аэродромах и железнодорожных платформах корпус Баданова, уже генерал-лейтенанта [23], преобразованный во 2-й гвардейский Тацинский, в общей сложности уничтожит 341 самолет, множество всевозможной техники, авиационных двигателей, других запасных частей самолетов, захватит неисчислимые трофеи. В небе над огромным районом Сталинградской битвы внезапно почти исчезнут боевые самолеты с черными крестами и Свастикой на стабилизаторах. Генерал Фибих, ответственный за Воздушное снабжение «котла», попытается возобновить его с ближайшей базы в Сальске, но оттуда истребители, за дальностью расстояния, не смогут сопровождать транспортные самолеты, и снабжение фактически прекратится. Дальнейшие события на внешнем кольце станут развиваться лавинообразно, как цепной процесс.

Сразу за депешей Гитлеру: «…Аэродромы Морозовская и Тацинская подверглись жесточайшему разгрому, в результате которого материальная часть и горючее уничтожены, а личный состав наполовину перебит, другая же половина разбежалась неизвестно куда. Обеспечить окруженную армию Паулюса больше нечем…» Манштейн прикажет скрытно отвести с рубежа Мышковы все части корпуса Кирхнера. Действовать придется в условиях цейтнота. Прежде всего из-под Громославки в Тацинскую будут экстренно переброшены танки Гюнерсдорфа для усиления 48-го танкового корпуса, получившего приказ оставить район Тормосина и уничтожить корпус Баданова. За Гюнерсдорфом туда же последуют остальные части 6-й дивизии Рауса. Командование Сталинградским фронтом не вдруг найдет объяснение неожиданному факту отхода частей противника от рубежа Мышковы. Донесение в Ставку Верховного Главнокомандующего: «…Противник с рубежа Громославка — Ивановка в ночь с 23 на 24 декабря начал отход на Котельниково, по-видимому, для занятия обороны по реке Акери…» — будет получено только 27 декабря, когда арьергард 57-го танкового корпуса Кирхнера на реке Аксай-Есауловский еще ожесточенно сопротивлялся натиску танкистов генерала П. А. Ротмистрова, артиллеристов и пехотинцев 2-й гвардейской армии. Выход армий Юго-Западного фронта на рубеж Северского Донца, на Ворошиловградское и Ростовское направления не оставил Манштейну никаких надежд относительно участи Сталинградского «котла». Он, по меткому выражению одного из творцов победного финала Сталинградской битвы, генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского, стал не более чем лагерем вооруженных военнопленных. Командованию вермахта оставалось только организовать отступление группы армий «А» с Северного Кавказа и «Б» — из Большой излучины Дона. Оно смогло стабилизировать фронт лишь под Ростовом на рубеже реки Миус.