Ведьмы. Салем, 1692 - Стейси Шифф

просто пытался прогнать вломившихся на территорию его собственности животных). За два дня слушаний выяснилось, что призрак Джейкобса бил девочек его костылями. Некоторые девочки предъявили булавки, которые он втыкал в их руки. Сара Чёрчилль, бывшая его служанка, призывала старика признаться. «Ты слышала когда-нибудь, что я умею колдовать?» – спросил он, глядя не на нее, а на магистратов, как ему было велено. «Я знаю, что ты жил как злодей», – упрекнула его Сара, и этого оказалось достаточно.

Участвовал ли Джейкобс в семейной молитве, поинтересовались Хэторн и Корвин. Нет, не участвовал. Дом без молитвы считался домом с привидениями; магистраты начали давить на старого фермера, чтобы заставить его объяснить такое наплевательское отношение. Он не молился с семьей, объяснил Джейкобс, потому что не умел читать. Это не являлось препятствием. «Ты можешь произнести „Отче наш“? – спросили его судьи. – Давай-ка мы послушаем». Все понимали, что эти строчки – что-то типа оберега, от которого злые силы должны бежать как от огня. Джейкобс сделал несколько попыток, но каждый раз запинался. Такое приключалось почти с каждым свидетелем, появлявшимся перед Хэторном и Корвином: как саркастически заметит через неделю другой колдун, сам проваливший задание [76], обвиняемые выглядят не менее заколдованными, чем их обвинители[61]. С другими словами проблем у Джейкобса не возникает. Он подшучивает над судьями. Он боится, что не может помочь им с этим допросом. Они могут сжечь его или повесить – он все равно ничего не знает о колдовстве. Он не больше виновен, чем сами инквизиторы. «Обложите меня налогами как колдуна. Можете заодно обложить меня налогами как старого хрена, – ворчал он. – Я никому вреда не причинял». Мерси Льюис, которую старый фермер избивал до синяков, которую заставлял расписаться в своей книжке, которой предлагал золото и всякие красивые вещи – еще до того, как она узнала его имя или заметила его непризрачную сущность, – предложила более убедительное объяснение: женщины в 1692 году были опаснее, чем могли предположить мужчины, заявлявшие, что они влетали к ним в спальни и грузно наваливались им на грудь, давя на них часами. «Я всем сердцем верю, что Джордж Джейкобс – самый ужасный колдун», – клялась Льюис [78]. Вместе с еще девятью ведьмами Джейкобс на минувшей неделе проследовал, как и Берроуз до него, в бостонскую тюрьму, где старый фермер, избивавший девушек костылями, и бывший пастор, тиранивший своих жен, получили возможность получше узнать друг друга. Берроуз вполне мог заметить треугольное ведьмино клеймо, которое официальные лица обнаружили чуть ниже правого плеча старика.

После заключения пастора под стражу обвинения посыпались как из рога изобилия: слушания едва успевали проводиться, показания едва успевали записываться. Мерси Льюис взяла на себя роль главной свидетельницы и стала самой активной среди обвинителей. В итоге оказалось, что на нее насылал чары пятьдесят один человек. Обладая хорошей памятью, девушка вплетала в свои рассказы псалмы и проповеди и оставила после себя самые образные свидетельства. (Беженка из Мэна Сюзанна Шелден была склонна к раскрытию убийств. В ее показаниях ведьмы обычно вскармливали грудью птенцов, бесшерстных котят, поросят и черепашат. Энн Патнэм-мать вела побочную историю о мертвых младенцах. А ее дочь бесперебойно поставляла новых подозреваемых.) В какой-то момент Льюис переехала в семью констебля Джонатана Патнэма, где недавно потеряли новорожденного малыша – как считалось, из-за колдовства. Мэри Уоррен, горничная Проктеров, колебалась в показаниях со дня возвращения Берроуза в Салем, когда, по слухам, она сказала, что в словах любой из пораженных девочек не больше смысла, чем в речах безумной дочки Кисера [79]. Через неделю она снова сменила курс: эта юная особа стала самой сенсационной свидетельницей обвинения. Она вытаскивала из своего тела булавки. Плевалась кровью в молельне. Язык вываливался у нее изо рта на такое долгое время, что весь чернел. Ее ноги сжимались, и самые сильные мужчины не могли их разжать. Судебный писарь не стал вдаваться в детали этой необычной сцены: взрослые мужики пытаются развести колени двадцатилетней девушки.

Фантомы и призраки перемешались. Старшая Энн Патнэм сообщила о нескольких молочно-белых фигурах около ее кровати. Двое были духами, но третий оказался Джоном Уиллардом, ее темноволосым соседом. Уиллард поначалу, очевидно, помог изобличить нескольких подозреваемых, но вскоре утомился от девочек и заявил, что их всех нужно повесить. В виде призрака он признался Энн в убийстве как минимум тринадцати жителей деревни, каждого из них она назвала по имени. Длинный перечень невнятных объяснений заставил всех пересмотреть свои домашние невзгоды и загадочные происшествия, которых всегда в избытке. По всему округу Эссекс вдруг начали находить особый смысл в каждом приступе колик, в проблемах с мочевым пузырем, онемении конечностей, глухоте и вообще в любом сбое – в том числе в неожиданном проявлении доброты.

Не все беды были от летающих ведьм. Сара Чёрчилль, главная обвинительница Джорджа Джейкобса, покинула заседание 10 мая в слезах, заламывая руки. Свою беду она принесла к племяннице Ингерсола. Она никогда не притрагивалась к дьявольской книжке, рыдала девушка, хотя и поклялась до этого в обратном. Ее показания – «абсолютная ложь и неправда» [80]. Наперсница ей не верила. Всхлипывающая Чёрчилль настаивала. Почему, ради всего святого, ты солгала? – спросила старшая подруга младшую. Потому что судьи угрожали запереть ее в салемском подземелье вместе с Берроузом, объяснила Сара. Она лучше оговорит себя, чем окажется закованной в черной дыре с колдуном. Проблема, стонала она, скорее в недоверии, чем в доверчивости. Если бы она один-единственный раз сказала преподобному Нойесу, что подписала книжку, он бы ей поверил, «но если бы сотню раз сказала правду, – то нет».

В конце мая восьмидесятиоднолетний салемский фермер Брэй Уилкинс готовился к поездке в Бостон, когда к нему приехал муж его внучки [81]. Может ли Уилкинс за него помолиться? Молодой человек – это был Джон Уиллард, сосед Патнэмов, – не находил себе места. Его обвинили. Уилкинс, как мог вежливо, пытался от него отделаться. Они давно уже не ладили: клану Уилкинсов не нравился Уиллард. Ну и кто должен явиться, именно когда Брэй Уилкинс через несколько дней сядет за стол в Бостоне, как не этот молодой человек? Вот он бросает недобрый взгляд на патриарха семьи – и в следующие дни старик мучается от страшных болей в мочевом пузыре. После наполненного болью возвращения в Салем – Уилкинс чувствовал себя так, «словно побывал на дыбе» – он пожаловался Мерси Льюис. К маю девушки сделались настоящими охотницами на ведьм; родители больных детей устраивали к ним паломничества. Пусть им было всего одиннадцать или двенадцать, но под чутким руководством