Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Судьи не пришли к согласию. Они проехали по полю, чтобы поговорить с рефери, который спустился к ним с трибуны.

– Хороший прием, Шаса! – К нему подъехал Банти. – Этому парню будет о чем написать домой.

– Меня могут удалить, Банти, – ответил Шаса.

– Ты не пересек линию! – горячо возразил Банти. – Я видел.

Но огонь в крови Шасы потух, и неожиданно он задумался, что скажет дедушка и – еще более неприятная мысль – мать, если его на глазах у всех гостей удалят с поля и он навлечет позор на всю семью. Он нервно посмотрел на трибуны. Но они были слишком далеко, чтобы разглядеть выражение лица Блэйна Малкомса. Высоко на трибуне он увидел желтое пятно – шляпу матери, и ему показалось, что угол наклона этой шляпки выражает неодобрение, но судьи уже возвращались. Один из них подъехал непосредственно к Шасе и со строгим выражением лица остановил перед ним лошадь.

– Мистер Кортни!

– Сэр!

Шаса выпрямился в седле, готовый к худшему.

– Официальное предупреждение, сэр. Вы получаете предупреждение за опасную игру.

– Я принимаю предупреждение, сэр.

Шаса пытался придать лицу выражение, которое соответствовало бы строгому лицу судьи, но его сердце пело. Ему сошло с рук.

– Продолжайте игру, мистер Кортни, – сказал судья и, прежде чем он повернул лошадь, Шаса успел заметить, как он слегка подмигнул.

До конца последнего чаккера оставалось три минуты, когда Макс штрафным ударом далеко загнал мяч на их территорию; здесь его подобрал оказавшийся на месте третий номер Шасы. Он ударил по прыгающему, скачущему мячу и отбросил его на левую половину поля.

– Отлично, Стаффз! – обрадовался Шаса. До сих пор Стаффз Гудмен ничем не отличился. Безжалостные атаки Наталя лишили его мужества, и он не раз становился жертвой грубой игры Макса Тюниссена. Стаффз впервые сумел сделать удачный пас; Шаса бросился к мячу и перехватил его в полете. Но Банти снова промешкал, и без поддержки атаку Шасы отбила группа всадников Наталя. Игра превратилась в беспорядочную свалку, а секунды продолжали идти. Судья свистком прекратил свалку и отдал мяч Наталю.

– Будь я проклят, если мы не продержимся до ничьей! – взглянув на часы, обратился к Шасе Банти, когда они двинулись назад, чтобы принять удар команды Наталя.

– Ничьей недостаточно! – яростно ответил Шаса. – Мы должны выиграть.

Он, конечно, храбрился. На протяжении пяти чаккеров они ни разу не нападали на ворота Наталя по-настоящему. Но скромность притязаний Банти рассердила Шасу, а Макс Тюниссен после стычки определенно увял, в нем не осталось прежней дерзости и огня, и он уже дважды отступал, избегая столкновения, когда Шаса выводил мяч в поле.

– Осталось полминуты!

Несмотря на слова Шасы, Банти, казалось бы, был доволен тем, что скоро их страдания закончатся. В этот миг мяч полетел прямо к ним. Шаса пропустил его и, прежде чем сумел повернуть, мимо пронеслись нападающие Наталя. Между ними и воротами остался только один Стаффз Гудмен. Шаса бросился назад, ему на подмогу, но сердце его упало. Все было кончено. Нельзя было ждать от Стаффза двух хороших ударов подряд. Несмотря на опасения Шасы, Стаффз бросился наперерез атаке Наталя, бледный, испуганный, но задорный. Он взмахнул клюшкой раньше, чем мяч оказался в двух футах от него. Но его пони был старым, опытным, его явно раздражала неумелая игра всадника, и он лягнул мяч, направив его прямо на линию Банти. Банти ударил по мячу и поскакал вслед за ним по полю; но правый игрок Наталя оказался тут как тут, и они закончили чем-то вроде неловкого вальса, обходя друг друга, наклоняясь и размахивая клюшками – это была типичная юниорская игра, ни у кого из игроков не было ни сил, ни опыта, чтобы предпринять новую атаку. Стычка дала обеим командам время перестроиться; капитаны кричали на своих игроков, показывая на мяч.

– Уступи его мне, Банти!

Шаса в левой части поля встал в стременах, Тигровая Акула нервно плясал под ним, закатив глаза, так что показались белки.

– Сюда, Диггер, сюда! – кричал Макс, держась поодаль, но готовый ринуться к мячу. И тут Банти нанес третий и последний за день удар, наподдав клюшкой по вращающемуся мячу, но тот пролетел всего несколько футов, ударился о переднюю ногу натальского пони, проскочил под стременами Банти и отлетел далеко в глубину поля Вельтевредена, на открытое пространство.

Шаса почти мгновенно оценил положение и послал туда Тигровую Акулу. Он ударил по мячу, чтобы изменить направление его полета, а потом так резко развернул пони, что Тигровая Акула присел на задних ногах.

– Ха!

Шаса пятками ударил пони, и лошадь сразу пошла галопом. Мяч прыгал прямо перед ней.

Шаса склонился в седле, сосредоточив все внимание на маленьком белом мяче, который подпрыгивал и отскакивал в неожиданных направлениях; он сумел перехватить мяч клюшкой, взять под контроль, и повел его низко над дерном, целясь в натальские ворота в двухстах ярдах впереди.

Тигровая Акула уверенно шел за мячом, держась на таком расстоянии, чтобы Шасе было удобнее ударить. Сливовый Пудинг не мог бы действовать лучше. Шаса снова ударил, дерево стукнуло по дереву, мяч послушно запрыгал вперед. Шаса посмотрел поверх мяча и увидел прямо перед собой, всего в ста пятидесяти ярдах, ворота Наталя, и его захлестнула свирепая радость: он понял, что они не только удержат ничью, но могут и выиграть.

– Ха! – крикнул он Тигровой Акуле. – Ха!

Рослый жеребец помчался еще быстрее. И в это мгновение Макс Тюниссен повернул Немезиса на линию и поехал прямо на Шасу.

«Прямо в глотку» – таким термином описывают самый опасный из всех углов пересечения. Они на двух мощных рослых жеребцах летели «прямо в глотку» друг другу; гул на трибунах сменился тишиной, и зрители одновременно встали.

Шаса всего раз видел лобовое столкновение лошадей, мчащихся полным галопом. Это было в прошлом году на решающем матче с Аргентиной. Со своего места он отчетливо слышал, как ломались кости. Один из игроков порвал селезенку и позже умер в больнице; второй сломал обе ноги. Пони грудой лежали посреди поля, и их пришлось пристрелить.

– Линия моя! – крикнул Шаса Максу Тюниссену, пока они продолжали нестись навстречу друг другу.

– Будь ты проклят, Кортни! – вызывающе крикнул в ответ Макс. Он вновь обрел храбрость и смотрел поверх головы пони прямо в глаза Шасе; Шаса прочел в его взгляде, что Макс пойдет на столкновение, и чуть переместился в седле. Тигровая Акула почуял это и начал поворот. Им придется отступить – и тут Шасу вдруг охватило боевое бешенство берсеркера.

Блэйн Малкомс на трибуне почувствовал это. Он понял, что Шасой владеет не просто храбрость, а своего рода безумие – то самое безумие, которое однажды заставило самого Блэйна, одного, с гранатой в руке, рвануться на ничейную землю прямо под мигающий красный глаз немецкого пулемета «максим».

Он видел, как Шаса остановил Тигровую Акулу и заставил пони повернуть в противоположную сторону, направляя его прямо на черного жеребца, который, бросая сознательный вызов, несся к ним по линии мяча. Для Шасы время словно замедлилось. Зрение приобрело необыкновенную остроту, видение – четкость; он видел влажную розовую слизистую перепонку глубоко в раздутых ноздрях рослого черного жеребца; видел каждую крошечную каплю пены в углах пасти вокруг удил, каждый волосок на угольно-черной бархатной морде, каждый сосуд в сплетении, покрывавшем налитые кровью глаза лошади, и каждую ресницу вокруг этих глаз.

Поверх головы черного жеребца Шаса посмотрел в лицо Максу. Оно было искажено яростью. Он увидел крошечные капли пота на подбородке Макса и щель между его квадратными белыми резцами, когда Макс, растянув рот, оскалил зубы; Шаса посмотрел в его карие глаза и удержал взгляд.

Поздно, рассудил Шаса: у них не осталось времени, чтобы избежать столкновения; при этой мысли он заметил, что лицо Макса внезапно исказилось, губы дрогнули, щеки окаменели от ужаса; он дернулся в седле, потащил голову Немезиса в сторону и в последнее мгновение ушел с линии.