Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов

А войска Племянникова потеряли строй, запаниковали, пытались укрыться в строю солдат Олица. Это не входило в планы генерал-аншефа. Румянцев наблюдал за сражением в компании герцога Брауншвейгского. Он невозмутимо бросил: «Теперь настало наше дело». Резво оседлал коня — и поскакал туда, где было горячее, в самую гущу потрёпанного каре Племянникова… Одного румянцевского возгласа оказалось достаточно: «Ребята, стой!» Тут же русские герои встряхнулись, сомкнули ряды, мужество вернулось к ним — и «наши начали палить, с турок головы валить». Переломил ситуацию 1-й гренадерский полк бригадира Озерова. С зычным криком: «Да здравствует Екатерина!» (который, однако, едва ли мог перебить турецкого рёва) они бросились в штыковую атаку — и опрокинули турецкие полчища. Про них и песня сложена:

В то же время с гренадерамиСам Румянцев ли ударил в них;Тут познали турки гордыеРуку тяжкую гренадерскую,Предводительство Румянцево.

А Бауэр, овладев турецкими пушками, бросил в атаку егерей. Янычары оставили укрепления и побежали. Когда они завидели атаку корпуса Репнина, наступавшего с тыла, — отступление стало паническим и повальным. Турки не вспоминали о клятвах драться до победы: «животолюбие» взяло верх над фанатизмом. Визирь с саблей в руках пытался остановить бегство, заклинал их именем пророка — напрасно! Подоспевший отряд анатолийских воинов, состоявший главным образом из курдов, не сумел помочь визирю. Напротив: в панике начались распри между турками и курдами. В результате даже денежная казна визиря досталась победителям вместе с другими трофеями.

После Кагульского сражения Румянцев добился, чтобы 1-й гренадерский полк стал гвардейским: «Гренадеры опрокинули с великою храбростию последние и наиопаснейшие стремления янычар и сопротивным на них ударом подали начало к одержанной победе».

Вот как этот подвиг описал поручик лейб-гвардии Н. Рославлёв: «Внимая повелению своего храброго полкового командира, бригадира Озерова, и видя бегущее каре генерала Племянникова, преследуемого лютыми янычарами, бесстрашные лейб-гренадеры с редким самоотвержением ударили в штыки на громадную и стремительную атаку янычар так храбро, так дружно и отважно, с такою удивительной скоростию, что янычары в один момент были приведены из атакующего в оборонительное положение. В этой стычке, можно сказать положительно, что штыки храбрых лейб-гренадер решили дело и дали перевес русским над турками. Между тем расстроенное каре генерала Племянникова тотчас оправилось, выстроилось и вслед за лейб-гренадерами устремилось на ретирующегося неприятеля… Последствием такого неожиданного переворота было совершенное рассеяние несметных сил неприятеля и славная победа, доставшая русским весь лагерь, обоз, 140 пушек и 60 знамен. Турки бежали за Дунай, потеряв убитыми, ранеными, пленными и потонувшими в Дунае до 40 000 человек».

Тут-то и дрогнул визирь: «Видя свой великий урон, бросил весь обоз и побежал толпами во все ноги к стороне Дуная, где было до трехсот судов больших, которые послужили к его переправе, но не безбедственной, а затем завладели войска турецким полным лагерем, получили в добычу всю артиллерию во сто сорок хороших орудиев на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажом… Посреди сего изобильного лагеря, прошедши в порядке, преследовали неприятеля верст до четырех, а далее итить за ним усталость солдат не позволила, поелику продолжался беспрерывный и жестокий бой с начала пятого до половины десятого часа поутру, в котором свершили уже нашу победу, а в кавалерии за отделением ее к прикрытию запасного магазина имели недостаток».

Преследование неприятеля организовали как никогда споро. Погоня, которую возглавил Бауэр, несла смерть и полон сотням турок. 23 июля остатки турецких войск были застигнуты на переправе через Дунай у селения Картал. Короткая схватка показала преимущество русского оружия: турок обращали в бегство и захватывали в плен уже практически без потерь…

Во всей операции русские потеряли не более тысячи человек: и это при том, что пришлось поначалу идти в атаку, которую многие считали безрассудной. Визирь не испытывал иллюзий: для него Кагул стал безоговорочным крахом. В России же многие сомневались в румянцевских победных подсчётах, казалось невероятным, что столь мощная армия не смогла сопротивляться натиску русских. Но, как говаривал Пётр Великий, «небываемое бывает».

Петру Ивановичу Панину Румянцев в те дни писал уже без пиетета, с тайным осознанием собственного превосходства. И описывал детали сражения — кто знает? — может быть, в первую очередь для потомков:

«Неприятель, за которым я шел от реки Ларги, наконец у Дуная соединился с самим верховным везирем Халил-беем, который со 150 тысячами пехоты и конницы переправился на сей берег. При лутчем их воинстве были и знатнейшие их полководцы купно с везиром, как то: яничар-ага, Капикиран, топчи-паша, то есть главной командир над артиллериею, Гистанли-паша и прогнанные до сего от нас три паши — Абды, Абаза и Измаил. Третьего дня на вечер везирь с своею армиею перенесся лагерем к устью реки Кагула по левую сторону, где оная впадает в озеро, вливающееся в Дунай. Сие движение было в виду нашем и разстоянием не более

7 верст. Я проникнул, что турки хотят меня атаковать, и пленные утвердили, что с тем приготовились они к вчерашнему дню. Положение мое было понесколько критическое, ибо впереди я имел толь многочисленного врага, а неменьший же в силах хан крымский, не соединившийся с турками, от речки Салчи, обошед меня со своею ордою в тыл, чинил уже нападение на идущий к армии провиантский транспорт, против коего должен я был обратить знатную часть пехоты и лутчей своей кавалерии, кои с ним сражались, чем весьма оскудил со мною бывшие войски. Но дознавши не раз, что не числом, да храбростию и усердием приобретаются военные успехи, и в последнем полагаясь на войски, коими щастие имею командовать, решился я не дожидаться на себя везирской атаки, но упредить его оною с своей стороны».

Румянцев кланялся солдатству — несломленным героям кровавой сечи: «Я прошел все пространство степей до берегов Дуная, сбивая перед собою в превосходном числе стоявшего неприятеля, не делая нигде полевых укреплений, а противопоставлял бесчисленным врагам одно мужество и добрую волю вашу, как непреоборимую стену». А солдаты его подвиг не забудут, не забудут это: «Стой, ребята!»

В армейском журнале военных действий тем же вечером появилась запись: «…не неприлично изъяснить тут, что плоды своего отличного мужества в день сражения главнокомандующему тем были наиприятнее, когда его сами солдаты, видевшие, в какой огонь и опасность он себя ввергал на сей баталии, поздравляли словом “Ты прямой солдат”, ибо всяк, прямо видевший дело, не мог иного говорить, что его храбрость и бодрость духа произвели. Но его сиятельство, по обыкновенной скромности своей, не принимал на себя одного славы победы, но всякого признавал участие к тому споспешествовавшим».