Бронированные жилеты - Леонид Словин

— Сволочи, убийцы!

— Жива? — крикнул Игумнов в глубь машины.

— Что со мной станет!

Такая знакомая хрипотца. И одна-единственная слеза, которую она постоянно, всю жизнь, смаргивает.

— Пойдем.

Сиденье было залито кровью. К счастью, не Нади. Одежда на ней была цела, хотя тоже в крови. Игумнов помог ей выбраться. Преступник между сиденьями не пошевелился.

— Фамилия? — Бакланов притянул к себе таксиста.

— Бетин…

— А его?

Вокруг уже появились люди, активная общественность, которой почти никогда не бывает рядом, когда менты-"бронежилеты" выходят один на один с преступниками, вступаясь за чью-то жизнь.

— Что вы делаете? Перестаньте! — В автобусе оказались сотрудники Института мировой системы социализма, возвращавшиеся из поездки по области.

— Как его фамилия? Быстро, — приказал Бакланов.

— Неудобнов. Михаил…

Точка, необходимая в конце погони, была поставлена.

— Мне кажется, у меня от страха ноги не идут. Хочу проверить. — Надя осторожно высвободилась, поправила платье.

Пошла.

"Я ничего не должен требовать от судьбы, — подумал Игумнов, следя за ней. — Самое большое и главное в этой жизни я уже получил сегодня. Сейчас, когда Надя осталась жива".

Другой автоинспектор, применивший для задержания оружие, занимался своим коллегой, которого Бетин сбил задним бампером. Тот все не мог подняться с асфальта.

— "Скорую"! — крикнул кто-то. — Вызывайте "Скорую"!

"Скорая" прибыла почти мгновенно, она словно ждала поблизости, прежде чем войти в опасную зону.

Игумнов посадил Надю в патрульный «Жигуль», снова вернулся к искореженному такси.

Очередь, попавшая в капот, превратила мотор в бесформенную груду железа. Другие пули достались Неудобнову, врач тут же констатировал смерть от грубых повреждений внутренних органов, не совместимых с жизнью.

— Этого только в морг, — сказал он.

Сразу же вслед за «Скорой», разбрасывая по шоссе пучки света, примчались одна за другой машины Куйбышевского ГАИ, райуправления, УГАИ города, следственно-оперативная группа Главного управления.

Быстро светало.

Несколько сотрудников института, ехавших в автобусе, подошли к полковнику — заместителю начальника главка:

— Мы свидетели. На наших глазах инспектор избил таксиста. Вот наши фамилии… Выволок из машины и стал избивать.

— Госавтоинспектор? — уточнил заместитель начальника главка.

— Да. МО-14562. Он сейчас здесь.

Возвращались снова вдвоем.

Надя, как потерпевшая, ехала со следователем. Бетин был задержан, Неудобнов мертв.

Игумнова и Бакланова отпустили.

Как свидетели, они мало что видели, мало успели. Только гнали преступников по Московской кольцевой и потом подбежали к машине после автоматной очереди.

Всё.

Если не считать, что Бакланов несколько раз врезал по лицу задержанному.

Последствия этого обещали быть для него гибельными.

Новый заместитель начальника главка, переведенный вместе с группой сотрудников КГБ на усиление в милицию, тут же приказал начальнику УГАИ срочно проверить жалобу и ему лично доложить.

— На проверку три часа. При подтверждении выгнать. Без скидок на стаж и прошлые заслуги — чистить милицейские конюшни следовало только так — железной рукой.

— Слушаюсь.

Начальник УГАИ знал, что при новом начальстве ему тоже не служить.

На то, правда, были иные причины. В том числе и «блатные» номера на машинах серии ММЗ от "00–00" до "00–60", которые он лично сам в своем кабинете презентовал вместе с закатанными в целлофане документами "Без права проверки" коррумпированным воротилам из Главного управления торговли.

Было уже светло.

Бакланов не гнал, словно давая машине остыть и успокоиться.

Говорили о пустяках. О Московской кольцевой.

— Планировали две четырехполосные, — объяснил Бакланов. — С трехсполовиноюметровой разделительной полосой. Газон, трава… Чтобы свет не слепил…

"Интересно: как скоро они нас выгонят?" — думал Игумнов.

Рабочий день их обоих закончился. Можно было ехать домой, но именно сегодня это было бы недостойно мужчины.

"Мальчика обидели? Дитя хочет сисю… Прибежал! — Еще хуже было объявиться у Нади, хотя она ждала его все эти годы, и Бог весть, сколько еще будет ждать. — Вести двойную жизнь! Снова помешать ей начать все сначала!.."

— …В левой полосе планировался скоростной поток — не ниже семидесяти километров. Справа брусчатка для того, кто задремал за рулем… — Бакланов сказал безо всякого перехода, что в это время думал. — Мы их задержали, Игумнов. Сегодня, и завтра, и послезавтра никого из женщин в Домодедове уже не убьют… Причина — мы с тобой!

— Откуда этот полковник? — спросил Игумнов про зама, который с ходу решил судьбу Бакланова.

— Из транспортного КГБ.

— Знаешь его?

— Их всех видишь, когда они приезжают в аэропорт.

— Ты и Козлова знаешь? — Игумнов заинтересовался. — Он тоже с транспорта.

— Козлов? Какой из себя?

— Рыжий.

— Конечно, он дня три назад подходил.

— К тебе?

— Ну! У них угон самолета был. Авиалайнер Душанбе — Оренбург — Москва… Они посадили его в Воронеже.

Игумнов перебил: — Помнишь фамилию разыскиваемого? Остроконь?

— Да, — Бакланов удивился.

— И Козлов тоже летал в Воронеж?

— Ну да, он там разбирался… Слушай, Игумнов… — Бакланов спохватился. — Мне с вечера еще надо было на лесоторговый склад. Внести деньги за рейку. Может, заедем? Там дел на пять минут…

— Сначала я позвоню. — Игумнов посмотрел на часы. — У тебя ждет?

— Ждет. Главное — чтобы к началу работы склада. Пока не разъехались. Тебе в отдел?

— Звонить? Нет, одному другу. Заедем по пути?

У ближайшего автомата Бакланов его высадил. Игумнов вошел в кабину, набрал номер учреждения. Там в эту ночь тоже не спали.

Замминистра Жернаков, которому генерал Скубилин сразу же доложил, что директор ресторана освобожден, впервые за эти дни почувствовал себя спокойно. У него возникло давно не приходившее к нему чувство успеха.

Даже будучи одним из наиболее влиятельных в министерстве людей, в кругу равных он никогда не ощущал собственной самостоятельности. Задачей его было пропускать через себя то, что шло сверху, словно через большую живую трубу. "Дальше вниз!" Иногда в этой трубе обнаруживались течения, в том числе и противоположные, и тогда это становилось особенно сложно — пропускать каждое в своем направлении.

Помогал ориентир — первый заместитель министра. Его мнение. И в этом, последнем, деле директора вокзального ресторана оно было выражено ясно и недвусмысленно. В виде просьбы об услуге — освобождении директора ресторана Гийо.

Все знали, что шеф в бурной своей личной жизни любит бывать среди людей, стоящих прочно на собственных ногах, — тех, кто распределяет материальные блага. Было естественным, что и он кое-чем был им обязан.

Жернаков приказал соединить его с первым, как только он появится.

— Он заедет в министерство, — был ответ. — Но не раньше двадцати трех…

Случай был необычным: первый заместитель обычно на работе не задерживался.

— Ничего, — заметил Жернаков. — Дождусь. У меня у самого полно дел.

С весны еще начали готовить концерт к Дню советской милиции. Министр требовал, чтобы в концерте участвовали самые популярные в стране актеры. Всегда лично приходил на него и приводил своих друзей с Самого Верха.

Два соперничающих между собой сектора, готовившие концерт, не брезговали ничем, чтобы выведать тайные привязанности и вкусы Самого, Самих, Их жен, Близких.

Духом благополучия, пришедшим взамен показной скромности и внешнего аскетизма, тянуло с Верха. «Мерседесы», дачи, ковры, «винчестеры», дубленки и антиквариат создавали зримый фон среды министерского обитания. В заявлениях, исчезавших в пучине канцелярской переписки, тонули упоминания о каких-то драгоценностях, церковных реликвиях, иконах, крестах и картинах, которые изымались у преступников и пропадали без следа.

Вплотную, словно спаренные мясорубки, обращенные друг к другу, крутились в разные стороны механизмы с противоположными функциями — задачей одного было любой ценой обеспечить ирреальную, не существующую нигде в мире высокую раскрываемость, второго — обеспечить соблюдение закона внутри министерства. Где-то между ними беспомощно барахтались внизу сотрудники.

Была уже ночь, когда из приемной позвонили:

— Идите. А то он сейчас уедет.

— Иду.

Жернаков поднялся к зеркалу, оправил китель. Первый зам судил о работе по одежке: мог накричать, одернуть по поводу малейшего нарушения формы. Некий остряк нарек это явление «чурбанизацией», за что вскоре оставил министерство.

На всякий случай Жернаков взял под мышку красную папку "К докладу", чтобы и в коридоре видно было, если встретятся, что идет он по делу, а не просто по случаю недержания мочи.