Беатриса в Венеции - Макс Пембертон

— Раз в день я стараюсь напомнить им, что я еще здесь, — сказал он, как бы оправдываясь. — Это мое предупреждение всем негодяям, наводняющим Верону. Ведь не проходит ни одной ночи, чтобы кто-нибудь из этих проклятых итальянцев не зарезал хоть одного француза. Я стараюсь дать им понять, что их ждет впереди, и даю вам слово, я сожгу все их дома до единого, если урок этот не послужит им на пользу. Если ваш долг предписывает вам поступать иначе, действуйте, как хотите. Но пока за все отвечаю я, я буду продолжать так, как начал, и вы можете передать это Бонапарту, если не согласны со мной. Что касается этой падали...

— Наших союзников в Вероне, прошу не забывать этого.

— Называйте их, как хотите, от этого они не изменятся, и мушкеты по-прежнему останутся в их руках. Я говорю, что они не лучше собак, и с ними надо поступать, как с таковыми, а если вам не нравится...

— Мне это настолько не нравится, что я тотчас же прекращу все это. Вы можете мне в этом помочь, если хотите.

— Скажите, как, и я охотно помогу вам, если смогу.

— Отправляйтесь к собору и извинитесь за это оскорбление перед всей Вероной.

— Только в том случае, если они принудят меня к этому силой.

— В таком случае мне придется передать генералу Бонапарту, что вы не согласны исполнить его приказания?

— Вы можете сказать ему, что я — простой солдат и что я готов перестрелять всех этих негодяев, раньше чем извинюсь перед ними.

Сомневаться больше было невозможно: Валланд твердо стоял на своем, и ничто на свете не могло изменить его убеждений. Гастон в душе не мог не похвалить его за это, тем более, что он отчасти понимал и оправдывал его поступки.

— Ну, хорошо, — сказал он, — я ведь вовсе не желаю унижать кого бы то ни было, Валланд, но мне кажется все же, что вы не так взялись за дело. Если вы не желаете извиниться перед ними, так извинюсь я. Прежде всего надо быть справедливым и действовать честно. Я сейчас же отправлюсь в город, чтобы сообщить об этом жителям Вероны.

— Если вы поедете, вы никогда не вернетесь оттуда живым, — ответил Валланд.

— Я надеюсь на вашу поддержку, Валланд. Дайте мне эскадрон ваших гусаров, и больше мне от вас ничего не надо. Подобное безумие не может продолжаться дальше, генерал никогда бы не потерпел этого.

— Ну, что касается этого, генерал обыкновенно терпит все, что в конце концов оказывается удачным.

— Может быть, но докажите мне удачу, и я, может быть, соглашусь с вами. Дадите вы мне эскорт?

— Сейчас же прикажу людям готовиться. Жаль мне, что вы хотите ехать. Придется, видно, опять мне по-прежнему оставаться здесь наместником.

— Вы и будете им с большим успехом, если только будете немного благоразумнее, Валланд.

Итак, утверждая каждый свое: один — что Гастон не вернется живым, другой — что он поступает правильно, — они оба направились к воротам замка, где их ждал эскадрон гусар, о котором просил Гастон.

Не заботясь нисколько о личной безопасности, Гастон встал во главе своего небольшого отряда и спокойно поехал по направлению к амфитеатру Вероны. И как только он доехал до того места, где больше всего собралось инсургентов, он начал говорить им своим молодым звонким голосом о том, что сожалеет о только что происшедшем и что Бонапарт обещает веронцам новую эру, где правосудие и честное отношение к делу будут играть первую роль. Они слушали его с удивлением, и мужество его было так велико, что никто не решался поднять на него руки. Он знал хорошо, что одно неверное слово, один неудачный шаг, и минуты его сочтены. Но Гастон, несмотря на некоторые недостатки и довольно нерешительный характер, обладал львиным мужеством. Он обращался теперь с толпой, как будто был в одно и то же время ее судьей и другом. Народу понравилось подобное отношение, и все слушали его со вниманием. Он вспоминал потом до самой своей смерти этот день, когда он говорил перед лицом пяти тысяч граждан Вероны и видел десять тысяч глаз, устремленных на него; все эти люди щадили его жизнь только потому, что он возбудил их любопытство.

Стройная тонкая фигура на прекрасной черной лошади, кругом и позади вооруженные гусары, оживленный и возбужденный город, огромная толпа, ловящая каждое слово, — вот какою представлялась потом та картина в воспоминаниях Гастона. Каждый человек из этой толпы мог спокойно застрелить его без всякого риска для себя, и все же ни один курок не был спущен. Но если он вообразил бы себе, что стоящие перед ним люди напуганы его появлением, то, что случилось вслед за тем, сейчас же разубедило бы его в этом. Впереди этой толпы стоял человек среднего роста и светловолосый, он, казалось, взвешивал каждое слово, вылетавшее из уст Гастона, и одобрял все, что он говорил о правосудии и перемирии, наконец, он вдруг возвысил голос и крикнул:

— Да здравствует Франция!

Спохватившись сейчас же, что он сделал большую бестактность, могущую стоить ему жизни, он пробовал скрыться в толпе, но было уже слишком поздно, не успел он крикнуть, не успел взмолиться о пощаде, как уже упал, сраженный чьим-то кинжалом.

Поступок этот вызвал глубокое, мертвое молчание, всегда следующее за подобной трагедией. Глаза всех были устремлены на Гастона, все старались услышать, что он скажет. Не постигнет ли и его та же участь? Не выразит ли он гнева и презрения при виде этой напрасно пролитой крови? Все ждали с затаенным дыханием, что-то он скажет. Но холодное, бесстрастное лицо молодого человека сбивало их с толку. У этого человека каменное сердце, — думали они. Слова его продолжали литься без всякого перерыва, он снова заговорил о надеждах, которые Франция питает по отношению ко всем итальянцам. Он говорил о том, что французы и итальянцы вместе должны спасти Верону. И они могли ответить на это только словом «да», так как в них проснулась любовь к родине, к свободе и надежда на правосудие. Они стали бросать свои шапки в воздух с криками: «Верона, Верона!»; они забыли о том, что в руках у них оружие.

Но последнее слово еще не было сказано. Граф Гастон поднял руку, чтобы заставить их снова слушать себя.

— Граждане, — сказал он, — если правосудие награждает, то оно также и карает. Если мы согласны жить друг с другом, как братья, мы не должны проливать братскую кровь. Я говорю с вами, как мужчина с мужчинами, и вы должны дать свое согласие, свободно, по доброй воле. Преступление, совершенное сегодня на наших глазах, не может остаться безнаказанным. Те, кто убили совершенно невинного человека, должны ответить перед судьями. Именем Вероны арестую их сейчас же, выдайте мне их, чтобы могло совершиться правосудие.

И, повернув свою лошадь, он указал пальцем на двух негодяев, убивших человека, крикнувшего: «Да здравствует Франция!». Все это произошло так быстро, что никто не успел оглянуться, как уже гусары схватили двух человек из толпы, прежде чем кто-либо успел заступиться за них, и, следуя данному приказу, эскадрон повернул и по четыре человека в ряд направился прочь от площади.