У кромки моря узкий лепесток - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждые две недели в поместье появлялась акушерка, посланная падре Урбиной, чтобы осмотреть Офелию. Ее звали Оринда Наранхо, и, по словам священника, в женских болезнях, как он называл все, что относилось к деторождению, она понимала больше, чем любой врач. Женщина располагала к себе с первого взгляда: на шее у нее висел серебряный крестик, одета она была как медсестра и всегда носила с собой маленький чемоданчик с необходимыми в ее деле инструментами. Она измеряла живот Офелии, нажимала на него и давала советы таким сочувственным тоном, каким обычно говорят с умирающими. Офелия относилась к акушерке с недоверием, но делала над собой усилие, изображая любезность, раз уж эта женщина будет играть главную роль, когда настанет час откровения. Поскольку она никогда не вела ни календаря менструаций, ни расписания встреч с любовником, то не знала точно, когда именно забеременела, но Оринда Наранхо вычислила примерную дату родов по объему живота. Она предрекла, что, поскольку Офелия — первородящая и поправилась больше нормы, роды будут трудные, но волноваться не надо, у нее в таких делах большой опыт, она приняла столько детей, что и не сосчитать. Акушерка порекомендовала отвезти Офелию в монастырь в Сантьяго, где в медпункте имелось все необходимое, а в случае неотложной помощи можно было обратиться в находившуюся поблизости частную клинику. Так они и поступили. Фелипе приехал на семейном автомобиле, чтобы перевезти сестру в Сантьяго, и тут перед ним предстала незнакомая женщина, располневшая, с пигментацией на лице, с трудом передвигавшая опухшие ноги, обутые в шлепанцы, и одетая в пончо, от которого пахло овцой.
— Быть женщиной — большое несчастье, Фелипе, — сказала ему Офелия в виде объяснения.
Ее багаж состоял из двух материнских платьев, напоминавших одеяние деревенской лавочницы, грубого мужского жилета, коробки с рисунками и изящного чемодана с приданым для младенца, приготовленным Хуаной и доньей Лаурой. То немногое, что связала сама Офелия, вышло каким-то бесформенным.
Через неделю пребывания в монастыре Офелия дель Солар вдруг проснулась в холодном поту от тяжелого сна, с ощущением, что она проспала несколько месяцев в нескончаемых сумерках. Ей отвели келью, где была железная походная кровать, матрас из конского волоса, два жестких одеяла из грубой шерсти, стул, ящик для одежды и стол из необработанного дерева. Больше ей ничего и не требовалось, она была благодарна за эту спартанскую простоту, вполне соответствующую ее состоянию духа. В келье было окно, выходившее в монастырский сад с фонтаном в мавританском стиле, где росли реликтовые деревья, экзотические растения и стояли деревянные ящики с целебными травами; сад пересекали узкие, выложенные камнем дорожки, проложенные под арками из кованого железа, которые весной покрывались вьющимися розами. Офелию разбудил свет позднего утра, проникавший через окно, и воркованье голубки, сидевшей на подоконнике. Ей понадобилась пара минут, чтобы вспомнить, где она находится и что с ней произошло; ей показалось, что на нее навалилась гора плоти, такая тяжелая, что она едва могла дышать. В эти минуты полной неподвижности она вспомнила подробности сна, в котором видела себя прежней; легкая и гибкая, она танцевала босиком на берегу, на черном песке, солнце светило ей в лицо, а распущенные волосы трепал соленый ветер. Вдруг море заволновалось и вынесло на берег маленькую девочку, покрытую пеной и похожую на уродливую сирену. Офелия еще лежала в постели, когда услышала колокол, созывающий на мессу, а через час по коридору прошла послушница, звоном музыкального треугольника оповещая, что начинается завтрак. Впервые за долгое время у Офелии не было аппетита, и она предпочла продремать все утро.
В тот же день, в час вечерней молитвы, в монастырь с визитом прибыл падре Урбина. Его закружил вихрь черных монашеских облачений и белых головных уборов, вокруг него усердно суетились женщины, прикладываясь к его руке и прося благословения. Человек он был еще молодой, но заносчивый и казался в своей сутане ряженым.
— Как поживает моя подопечная? — спросил этот милейший человек, как только ему принесли чашку густого шоколада.
Отправили кого-то из сестер за Офелией, которая прибыла, раскачиваясь на распухших ногах, словно фрегат на волнах. Падре Урбина протянул ей руку для обязательного поцелуя, но она только крепко ее пожала.
— Как ты себя чувствуешь, дочь моя?
— А как вы хотите, чтобы я себя чувствовала с арбузом в брюхе? — сухо ответила она.
— Понимаю, дочь моя, но ты должна принять все неудобства, это нормально в твоем положении; так угодно всемогущему Господу. Ибо сказано в Священном Писании: мужчина должен трудиться в поте лица, а женщина должна рожать через боль.
— Я смотрю, вы-то не очень вспотели от трудов.
— Ладно, ладно, я вижу, ты чем-то обеспокоена.
— Когда приедет тетя Тереза? Вы говорили, что раздобудете для нее разрешение, чтобы она приехала и была со мной.
— Посмотрим, дочь моя, посмотрим. Оринда Наранхо говорит, что появление на свет ребенка можно ожидать через несколько недель. Призови Богоматерь Надежды, чтобы она помогла тебе, и очисти себя от грехов. Помни, когда дитя появляется на свет, многие женщины отдают душу Богу.
— Я исповедалась и ежедневно причащаюсь с тех пор, как нахожусь здесь.
— Ты исповедалась вполне искренне?
— Вы хотите знать, назвала ли я исповеднику имя отца ребенка… По-моему, в этом нет необходимости, главное — сам грех, а не то, с кем ты его совершила.
— А что ты знаешь о категориях грехов, Офелия?
— Ничего.
— Неполная исповедь — все равно что не исповедаться совсем.
— Вы умираете от любопытства, правда, падре? — улыбнулась Офелия.
— Не будь дерзкой! Моя обязанность как священника — вести тебя по пути добра. Думаю, ты об этом знаешь.
— Да, падре, и я очень благодарна вам за это. Прямо не знаю, что бы я делала без вашей помощи в моем положении, — произнесла она так смиренно, что ирония прошла незамеченной.
— Вот именно, дочь моя. Кроме всего прочего, тебе повезло. У меня для тебя хорошие новости. Я провел обширнейшую работу в поисках наилучшей супружеской пары
