Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

— Не по-христиански сие — своих в беде бросать, — хмуро сказал Давыд Ольгович, который в свои тридцать лет успел побывать во многих передрягах, участвуя вместе со своими дядьями и братьями в межкняжеских распрях.

— О чем ты, княже? — недовольно поморщился Пустимир. — Уж коль Роман и Глеб Ингваревичи не спешат выручать Рязань, то нам-то и вовсе нету смысла насмерть тут стоять!

— У тебя ведь жена и сын в Путивле остались, княже, — как бы между прочим обронил Лихослав. — Каково им будет узнать, что ты голову сложил в Рязани. Но самое печальное то, что сын твой удела княжеского лишиться может. Братья твои, родные и двоюродные, о своих сыновьях радеть будут, а твой сын им будет в тягость.

Давыд Ольгович нахмурил брови, отчего его лицо с тонким носом и близко посаженными глазами обрело облик эдакого злодея. Князь явно не блистал правильностью черт, а когда мрачнел или становился задумчивым, то в чертах его проступало что-то отталкивающее и устрашающее.

Сказанное Лихославом угодило не в бровь, а в глаз.

Давыду Ольговичу было хорошо известно, сколь жадны до чужих уделов его братья.

— Ладно, бояре, — нехотя промолвил он, — будем прорываться из Рязани. Воеводе Твердиславу об этом, конечно, ни слова?

— Боже упаси! — воскликнул Лихослав. — Этот безумец готов сам смерть принять в неравной сече и всех прочих рязанцев за собой на тот свет утянуть.

— Кто жаждет доблестной кончины, тот ее скоро получит! — проворчал Ян, двоюродный брат огнищанина.

— На сборы всем час, не больше, — строго сказал Лихослав. — Ежели уходить, то этой же ночью. Встречаемся возле восточной угловой башни детинца. Ничего обременительного с собой не брать, лишь оружие и ествы немного.

— А злато? — проговорил Никодим. — Злато я оставить не могу!

— Ныне жизнь дороже злата, купец, — усмехнулся Ян. — Вот я все свои деньги в Рязани оставляю в тайнике. Не найдут их татары — хорошо, найдут — ну и черт с ними!

— Верно молвишь, брат, — вставил Лихослав. — Коль уцелеем, то и деньгами разживемся!

— Кто дорогу знает? — спросил Давыд Ольгович.

— Я знаю, — ответил Лихослав, — поэтому предупреждаю: кто замешкается при сборах, того ждать не стану.

Поздние гости Лихослава стали торопливо расходиться.

Велев своим слугам спешно собираться в дорогу, Давыд Ольгович между тем разыскал своего двоюродного племянника Вячеслава, который жил в одном доме с ним. Юноша собирался заступать в дозор на восточный вал Рязани. Как и все заложники, он добровольно вступил в рязанское войско.

Давыд Ольгович напрямик заявил племяннику, что Рязань долго не выстоит против такого множества мунгалов, а посему для него самое лучшее бежать из города вместе с дядей.

— Незачем нам тут пропадать под саблями татарскими, племяш, — молвил Давыд Ольгович. — Наша с тобой отчина — Чернигов. Там и родня наша, и уделы наши, и казна, и могилы предков… Я за тебя в ответе перед отцом твоим, поэтому не хочу бросать тебя здесь на погибель.

— Как же так, дядюшка? — растерялся Вячеслав. — Неужто мы бросим рязанцев в беде? Это же позор!

— Сей позор я на себя возьму, племяш, — стоял на своем Давыд Ольгович. — Собирайся живее в путь! Спасение наше в лесах, за Окой.

— Можно мне девицу одну с собой взять? — покраснев, проговорил Вячеслав. — Люба она мне.

— Что за девица? — нахмурился Давыд Ольгович. — Какого сословия? Где она живет?

— Стояной ее кличут, она дочь кузнеца Радонега, — ответил Вячеслав. — Живет она на Оружейной улице.

— Зачем тебе эта простолюдинка, племяш? — недовольно промолвил Давыд Ольгович. — Не пара она тебе, ибо ты — княжич. Да и не время сейчас о девицах думать! Ноги уносить надо из Рязани, пока не поздно!

— Я без Стояны не побегу, — опустив голову, сказал Вячеслав.

— Что ж, поспешай за своей Стояной, племяш, — раздраженно произнес Давыд Ольгович. — Времени у тебя не более получаса. Так что дуй бегом до Оружейной улицы и обратно.

Вячеслав снял с себя кольчугу и пояс с мечом, надел шапку с меховой опушкой, набросил на плечи теплый плащ и торопливо выскочил за дверь. Его быстрые шаги протопали по ступенькам крыльца, затем хлопнула воротная калитка.

«Беги, дурень! — подумал Давыд Ольгович, снимая со стены щит и длинный узкий меч. — Токмо я ждать тебя не стану. Ты сам выбрал свою судьбу, племяш!»

Дозорные, стоявшие на восточном валу там, где этот вал почти вплотную подступает к детинцу, с удивлением взирали на кучку ратников во главе с князем Давыдом Ольговичем и огнищанином Лихославом, которые собирались спуститься на веревках по крутому откосу в овраг. Лихослав сказал дозорным, что на эту вылазку их отправил гридничий Оверьян Веринеич. Мол, им велено устроить засаду в овраге, там, где ручей Серебрянка впадает в Оку, чтобы захватить в плен конных татарских дозорных, шныряющих под стенами детинца.

Стоящие в дозоре воины не поверили Лихославу. Они были озадачены тем, что идущие на опасную вылазку ратники зачем-то взяли с собой женщин и детей. Среди этих женщин воины узнали супругу огнищанина, а также жен его брата Яна и купца Никодима.

Старший из дозорных поднял тревогу, отправив за гридничим купца Якова Костромича, оказавшегося в эту ночь в дозоре.

Оверьян Веринеич в это время делал обход сторожевых постов, поэтому оказался неподалеку.

Гридничему было достаточно одного взгляда на стоящих перед ним людей, одетых в дорожную одежду, с оружием в руках и с мешками за спиной. Он узнал их всех, осветив пламенем факела.

— Не думал я, что в таких мужественных на вид мужчинах бьются столь трусливые сердца! — с негодованием и горечью промолвил Оверьян Веринеич. — Жены и дочери многих павших рязанцев о бегстве не помышляют, терпя на валах и стенах лишения и опасности. Я думал, что вся рать рязанская стойкостью закалена, но теперь вижу, что ошибся. Значит, не женщины первыми ослабели духом, а мужи…

— Не тебе бы упрекать меня в слабоволии, боярин, — сердито сказал Давыд Ольгович. — Я напомню тебе кое-что из прошлого. Где были рязанские князья, когда черниговцы вместе с киевлянами и галичанами сражались с татарами на реке Калке? Черниговцы звали вас в этот поход, но войско из Рязани тогда так и не пришло. Помня об этом, я ныне не собираюсь биться против татар за Рязань. Это не моя забота, боярин.

— Ты волен уйти, князь, — проговорил Оверьян Веринеич. — И вы, бояре, тоже не обязаны погибать на стенах Рязани. Возвращайтесь в Киев, коль сумеете. — Гридничий взглянул на Ельмеца и Пустимира: — Вы оказались здесь не по своей воле. Я понимаю, что наши беды вам в тягость.

Ельмец и Пустимир неловко топтались на месте, стараясь не встречаться взглядом с гридничим.

В неловкости пребывали и Лихослав с братом Яном.

— Ну, а вы-то почто оробели раньше срока, братья? — обратился к ним Оверьян Веринеич. — У вас-то почто душа не болит за судьбу Рязани? Бежать собрались, забыв про честь и долг христианский. Что ж, бегите! Скатертью дорога! И ты, Никодим, беги вместе с ними. В твоей трусости я никогда не сомневался.

— Я — торговец, а не воин! — уязвленно воскликнул Никодим. — И я не столько о себе пекусь, сколько о жене своей и детях. В Рязани их ждет погибель неминучая!

Гридничий велел сопровождавшим его челядинцам принести веревочную лестницу, чтобы тем, кто спешил уйти из Рязани, было сподручнее спуститься с вала в глубокий овраг.

Глядя на то, как Давыд Ольгович и Лихослав первыми спускаются по ступенькам лестницы в темный провал оврага, Яков Костромич несмело заговорил с Оверьяном Веринеичем:

— Можно и мне попытать счастья вместе с ними, боярин? — сказал он. — Я тоже родом не из Рязани. Мне бы тоже надо домой как-то добираться. Проку от меня все равно мало.

Гридничий молча махнул на костромича зажатой в кулаке рукавицей, мол, поступай, как знаешь.

— Благодарю, боярин! — Яков отвесил гридничему поклон. — Жив буду — никогда не забуду твоей доброты! Бога буду молить о благоденствии твоем и всех родственников твоих…

— Ну, пошевеливайся! — грубо оборвал купца один из рязанских дозорных. — Спускайся! Сначала выберись живым отсюда, а уж потом про Бога вспоминай!

Яков пропустил вперед женщин и детей, помогая им вставать на зыбкую лестницу, потом стал спускаться вниз сам, предварительно сбросив с кручи в овраг свой щит и меч.

Стояна наотрез отказалась покидать Рязань, полагая, что город выстоит в осаде до прихода подмоги, которая не может не прийти. Она и Вячеслава горячо убеждала, чтобы он не вздумал последовать за своим дядей куда-то в ночь и неизвестность.

— До леса отсюда неблизко, — молвила Стояна, держа Вячеслава за руку. — Ежели ночью еще как-то возможно избегнуть встречи с татарскими дозорами, то днем да в открытом поле или на льду Оки от конных мунгалов спасения не будет. Твой дядя просто безумец, коль надеется до рассвета в заокские леса проскочить!